Доктор Данилов в тюремной больнице - Шляхов Андрей Левонович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/49
• Следующая

Генеральский чин, помимо множества других преимуществ и достоинств, побуждает своего обладателя мыслить масштабно и оперировать глобальными, а не какими-нибудь местечковыми категориями. Майор написал бы кляузу в областное управление, и все бы закончилось благополучно. Полковнику Скельцовскому досталось бы устное внушение («Не можешь делать тихо и незаметно, не делай вообще»), и на том все бы и закончилось, прервалось бы на некоторое время, потом возобновилось бы в условиях повышенной секретности.

Генерал-майор обратился в высшую инстанцию: написал в Москву, самому директору Федеральной службы исполнения наказаний. Любить — так королеву, украсть — так миллион, доносить — так Самому Главному Лицу. Хорошо еще, что президенту не написал.

Генерал-майору, как офицеру, верному корпоративным интересам и хранящему честь мундира, не раз приходилось класть под сукно различные письма-заявления и многое спускать на тормозах. Поэтому он отправил копию своего письма еще по одному адресу — в Генеральную прокуратуру Российской Федерации. Заказное письмо с уведомлением о вручении стоит недорого, с генеральской пенсии можно хоть сотню ежемесячно отправлять, еще и на жизнь останется. Хотел генерал-майор еще и в газету «Московский пустословец» написать, но передумал, пожалел соседа. Добросердечие и старым воякам не чуждо.

Прокуратура сработала первой. Проверка мудро нагрянула на дачу, а не в колонию — так проще. Приехали на двух автомобилях шестеро мужчин с каменными лицами, встали у ворот, махнули в воздухе удостоверениями и потребовали у вышедшего на стук прапорщика Девяткина впустить их внутрь.

Прапорщик был недалеким, но преданным (такие два качества сочетаются довольно часто). Он знал, кому служит, и верил в то, что Хозяин спасет его от любых неприятностей, которые могут возникнуть во время службы. А еще Девяткин, пользуясь удаленностью от начальства, совсем недавно выкурил косячок, и потому ему море было по колено, а проверка прокуратуры, сами знаете, по какое место.

Тому из прокурорских, который вел переговоры с прапорщиком и вцепился рукой в калитку, не давая ее закрыть, не повезло больше всего. Он очень больно получил по руке дубинкой. Обошлось без перелома (прапорщик служил семнадцатый год, и в любом состоянии рассчитывал силу удара сообразно моменту и обстоятельствам), но было очень больно.

Стук в калитку, перемежаемый матерной бранью и угрозами применить силу, должного действия не возымел. С той стороны послышалась не менее изощренная брань, насчет силы было сказано: «Мы тут не пальцем деланные, попробуйте только сунуться!»

Полковник Скельцовский, узнав о проверке, бросил все дела, сел в свой недавно купленный «Лексус Джи Икс» и помчался на дачу. Приехал он вовремя, успел до прибытия спецназа, поэтому обошлось без штурма. Лично провел сотрудников прокуратуры на свою дачу, выслушав во время осмотра много чего лестного в свой адрес и о своих подчиненных. Зэки откровенно наслаждались зрелищем, разыгравшимся на их глазах. Не каждый день увидишь, как Хозяина и его псов ставят на четыре кости прокурорские.

Улучив момент, Скельцовский отвел старшего из проверяющих в сторонку и, многозначительно и многообещающе глядя ему в глаза, предложил решить дело миром. Старший рассмеялся, обозвал Скельцовского юмористом и по-свойски, как офицер офицеру, посоветовал не добавлять себе еще одну статью. Поняв, что дело пахнет керосином, Скельцовский сразу после отбытия проверяющих рванул в Тверь, в областное управление, пообещав по возвращении сотворить непоправимое с прапорщиком Девяткиным, которого опрометчиво считал виноватым в том, что дело не удалось решить миром.

В областном управлении ему продемонстрировали копию письма, присланную из Москвы. Узнав, кто явился истинным виновником его бед, Скельцовский поскрипел зубами и мысленно поклялся через полгодика пустить соседу красного петуха. Око за око, зуб за зуб, услуга за услугу.

Человек, на которого заведено уголовное дело по обвинению в злоупотреблении должностными полномочиями, не может руководить исправительной колонией. С учетом того, что заместители по охране и по БОР оказались причастными, исполняющим обязанности начальника колонии назначили заместителя по кадрам и воспитательной работе подполковника Пецоркина.

«Нечаянная радость хуже заведомой беды», — гласит народная мудрость. Неожиданно для всех, в первую очередь, для себя самого, став и.о. начальника, Пецоркин решил показать себя во всей красе, стать максимально строгим и требовательным начальником, укрепить дисциплину. А с чего надо начинать ее укрепление? Разумеется, с медицинской службы. Реформы очень показательно начинать с медицины и образования, но школа начальнику колонии не подчинялась, поэтому медицине пришлось отдуваться за двоих.

Для солидности Пецоркин нагрянул в медчасть не один, а со свитой из заместителя по тылу майора Мазаева и начальника отдела спецучета капитана Глазунова.

— Вы бы, Юрий Алексеевич, еще и Бескровного с Капрановым взяли до кучи, — проворчала майор Бакланова, увидев незваных гостей.

С Пецоркиным она соблюдала напряженный нейтралитет, иначе говоря, оба тихо ненавидели друг друга. Пецоркин ненавидел Бакланову за чересчур острый язык, а она его — за чрезмерную дотошность и склонность к нравоучительным сентенциям. Пока, несмотря на разницу в званиях, они занимали равнозначные должности, неприязнь тихо тлела. Теперь Пецоркин решил использовать свое возвышение с максимальной пользой, убить одним ударом двух зайцев — и себя показать, и нахалку Бакланову погнобить, чтобы знала свое место.

— Это уж мне решать, кого приглашать, а кого нет! — резко ответил Пецоркин, давая понять, что исполняющий обязанности начальника пользуется всеми начальственными полномочиями и достоин такого же уважения (или почтения), что и настоящий Хозяин.

Недружелюбие инспекции проявилось сразу же с замечания, сделанного стоматологу Глухову. Точнее не ему, а Баклановой по поводу Глухова.

— Что же это у вас, Лариса Алексеевна, офицеры ходят на службу небритыми и пуговицы на халат пришить ленятся? — спросил Пецоркин, едва войдя в стоматологический кабинет. — Распустили вы подчиненных…

Дурачок Глухов, вместо того чтобы смолчать виновато, начал оправдываться.

— Я электробритвой бреюсь, — залепетал он, — каждое утро, просто она отличается от безопасной…

— Точно так же, как сотрудник, да еще и офицер, должен отличаться от чушкаря! — рявкнул Пецоркин. — А пуговицу вам тоже электробритва пришивать должна?!

В вопросе не было никакой логики, ведь всем известно, что бритва должна брить, а пришивание пуговиц осуществляется посредством совершенно иных инструментов и аппаратов. Но в вопросе явственно чувствовался намек на некоторую всестороннюю неполноценность Глухова: мало того что небритый, еще и без пуговицы.

Увидев, как страшно пучит глаза майор Бакланова, Глухов сообразил, что оправданиями делу не поможешь, напротив, только хуже сделаешь, не стал объяснять, что пуговица оторвалась буквально минутой раньше, когда он неудачно зацепился полой халата за наконечник для бормашины.

В медицине Пецоркин ни черта не смыслил, поэтому придирки его носили общий характер. Рентгенолог Мещеряков огреб за открытую нараспашку дверь своего кабинета («Проветривать надо форточкой, а не дверями!»), что можно было считать нарушением с огромной натяжкой, ведь не камеру ШИЗО так оставили, а врачебный кабинет. Хирургу Сырову досталось за окровавленный халат. Досталось поделом: халат с пятнами крови, пусть даже двумя, и размером не больше рублевой монеты, надо менять. Можно не переодеваться сразу же, но следующий рабочий день желательно начинать в новом чистом халате. Лучше всех отличились фельдшер Бяковский и старшая медсестра Галанкина, застигнутые инспекцией во время курения в форточку в пустом процедурном кабинете.

— Под вашим началом даже старая гвардия разлагается, Лариса Алексеевна, — театрально вздохнул Пецоркин, по-бабьи всплескивая руками.

Бакланова исподтишка показала курилкам кулак.

• Предыдущая
• 46/49
• Следующая