Дневники - Гиппиус Зинаида Николаевна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/71
• Следующая

В войсках дезорганизация полная. Когда посылают на вокзал 600 человек, приходят 30. Нынче в 6 ч. у. сказали, что из Красного идет полк с артиллерией и обозом. Все были уверены, что прав-ный. Но на вокзале оказалось, что "наш". Продефилировал перед Думой. Затем его отправили в... здание М-ва Путей Сообщения, превратив здание в казармы.

"Буржуазная" милиция не удалась. Действует милиция с-деков. Думский Комитет не давал ей оружия - взяла силой.

Была мысль позвать Горького в Совет, чтобы образумить рабочих. Но Горький в плену у своих Гиммеров и Тихоновых.

Керенский - в советском Комитете занимает самый правый фланг (а в думском - самый левый).

Совет уже разослал по провинции агентов с лозунгом "конфисковать помещичьи земли". А Гвоздев, только освобожденный из тюрьмы, не выбран в Исполн. Ком. как слишком правый.

Вообще же Ив. Разумник смотрит на Совет с полным ужасом и отвращением, как не на "коммуну" даже, а скорей как на "пугачевщину".

Теперь все уперлось и заострилось перед вопросом о конструировании власти. (Совершенно естественно). И вот - не могут согласиться. Если все так - то они и не согласятся ни за что. Между тем нужно согласиться, и не через 3 ночи, а именно в эту ночь. Когда же еще?

Интеллигенты, вожаки Совета (интересно, насколько они вожаки? Быть может, они уже не вполне владеют всем Советом и собой?), обязаны идти на уступки. Но и думцы-комитетчики обязаны. И на большие уступки. Вот в каком принудительном виде, и когда, преподносится им "левый блок". Не миновали. И я думаю, что они на уступки пойдут. Верить невозможно, что не пойдут. Ведь тут и воли не надо, чтобы пойти. Безвыходно, они понимают. (Другой вопрос, если все "поздно" теперь).

Но положение безумно острое. И такой черной краской нарисовал его Разумник, что мы упали духом. Весь же вопрос в эту минуту: будет создана власть - или не будет.

Совершенно понятно, что уже ни один из Комитетов целиком, ни думский, ни советский, властью стать не может. Нужно что-то новое, третье.

Много было еще разных вестей, даже после ухода Разумника, но не хочется писать. Все о главном думается. Приподымаю портьеру; открываю замерзшее окно; вглядываюсь в близкие, голые деревья Таврического сада; стараюсь разглядеть невиданый круглый купол Дворца. Что-то там сейчас под ним?

А сегодня туда привезли Сухомлинова. Одну минуту казалось, что его солдаты растерзают...

Протопопов, действительно, явился сам. С ужимочками, играя от страха сумасшедшего. Прямо к Керенскому: "ваше высокопревосходительство..." Тот на него накричал и приобщил к другим в павильоне.

Светлое утро сегодня. И темный вечер.

2 Марта. Четверг.

Сегодня утром все притайно, странно тихо. И погода вдруг сероватая, темная. Пришли два офицера-прапорщика (бывшие студенты). Уж, конечно, не "черносотенные" офицеры. Но творится что-то нелепое, неудержимое, и они растеряны. Солдаты то арестуют офицеров, то освобождают, очевидно, сами не знают, что нужно делать и чего они хотят. На улице отношение к офицерам явно враждебное.

Только что видели прокламацию Совета с призывом не слушаться думского Комитета.

А в последнем № советских "Известий" (да, теперь это уже не "Совет Раб. Депутатов", а "Совет Рабочих и Солдатских депутатов") напечатан весьма странный "приказ по гарнизону № I". В нем сказано, между прочим, - "слушаться только тех приказов, которые не противоречат приказам Сов. Раб. и Солд. депутатов".

Часа в три пришел Руманов из Думы, обезноженный: автомобиль отняли. "Верст по 18 в день делаю". Оптимистичен, но не заражает. Позицию думцев определил очень точно, с наивной прямотой: "они считают, что власть выпала из рук законных носителей. Они ее подобрали и неподвижно хранят, и передадут новой законной власти, которая должна иметь от старой ниточку преемственности".

Прозрачно-ясно. Вот, чуть исчезла их надежда на Николая II самого - они стали добиваться его отречения и Алексея с регенством Михаила. Ниточка... если не канат. А не "облеченные" - безвластны.

Сидельцы в Министерском Павильоне (много их там) являют художественную картину: Горемыкин с сигарой. Стишинский - задыхающийся. Маклаков в отчаянии просил, чтобы ему дали револьвер. И все везут новых.

В здании Думы - разрастающийся хаос. Гржебин составляет "Известия Р. Деп.", Лившиц, Неманов, Поляков (кадеты) - просто "Известия" (д. Ком-та).

Демидов и Вася (Степанов, думец, кадет, мой двоюродный брат) ездили в Царское от Д. Ком. - назначить "коменданта" для охраны царской семьи. Поговорили с тамошним комендантом и как-то неопределенно глупо вернулись "вообще".

Люди являлись, сменялись, но ничего толкового не приносили. Беспокойство нарастало. Что же там, наконец? Решат ли выбрать правительство, или треснут окончательно?

Пришел невинный и детски-сияющий секретарь Льва Толстого - Булгаков.

Потом пришли Petit. Он отправился в Думу, она осталась пока у нас.

Вернулся Боря Бугаев: хотел проехать в Царское, за вещами, но это оказалось невозможным, не попал.

Сидим, сумерки, огня не зажигаем, ждем, на душе беспокойно. Страх - и уже начинающееся возмущение.

Вдруг - это было уже в 6 - телефон, сообщение (самое верное, ибо от Зензинова идущее): "кабинет избран. Все хорошо. Соглашение достигнуто".

Перечислил имена. Не пишу их здесь (это, ведь, история), лишь главное: премьером Львов (москвич, правее кадетов), затем Некрасов, Гучков, Милюков. Керенский (юст.). Замечу следующее: революционный кабинет не содержит в себе ни одного революционера, кроме Керенского. Правда, он один многих стоит, но все же факт: все остальные или октябристы, или кадеты, притом правые, кроме Некрасова, который был одно время кадетом левым.

Как личности - все честные люди, но не крупные, решительно. Милюков умный, но я абсолютно не представляю себе, во что превратится его ум в атмосфере революции. Как он будет шагать по этой горящей, ему ненавистной, почве? Да он и не виноват будет, если сразу споткнется. Тут нужен громадный такт; откуда если он в несвойственной ему среде будет вертеться?

Вот Керенский - другое дело. Но он один.

Родзянки нет. Между тем, если говорить не по существу уже, а в смысле "имен", имя Родзянки ровно столь же "не пользующееся доверием демократии", сколько имена Милюкова и Гучкова.

Все это поневоле приводит в смущение. В сомнение насчет будущего...

Но не будем гадать ни о чем; слава Богу, первый кризис разрешен.

Вернувшись из Думы, Petit подтвердил имена и факт образования кабинета.

Вечером разные вести о подходящих, будто бы, правительственных войсках. Здешние не трусят: "придут - будут наши". Да какие, в самом деле, войска? Отрекся уже царь или не отрекся?

На кухне наш "герой" - матрос Ваня Пугачев. Страшно действует. Он уже в Совете, - депутатом. Пришел прямо из Думы. Говорит охриплым голосом. Чуть выпил. В упоении, но рассказывает очень толково, как их смутил сегодня Приказ № 1.

- Это тонкие люди иначе поняли бы. А мы прямо поняли. Обезоруживай офицеров. Лейт. Кузьмин расплакался. А есть у нас капитан II ранга Лялин - тот отец родной. Поехали мы в автомобиле, он говорит: вот адъютанта Саблина убивайте. Он вам враг, а вот Ден, хоть и фамилия не русская, друг вам. Вы много сделали. Крови мало пролито. Во Франции сколько крови пролили...

Потом продолжает:

- Сейчас в Думе у меня товарищи просили, чтоб левый депутат удостоверил, что Учр. Собрание будет, и что верит новому правительству. Я прямо к Керенскому, а он шепотом говорит. Я к Суханову - и тот только рукой машет. Прислали нам Стеклова, стал говорить - ив обморок упал. Уж устал очень.

Поздно ночью - такие, наконец, вести, определенные:

Николай подписал отречение на станции Дно в пользу Алексея, регентом Мих. Ал. - Что же теперь будет с законниками? Ведь главное, что сегодня примирило, вероятно, левых и с "именами", это - что решено Учредительное Собрание. Что же это будет за Учредительное Собрание при учрежденной монархии и регенстве?

• Предыдущая
• 27/71
• Следующая