Летоисчисление от Иоанна - Иванов Алексей Викторович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/32
• Следующая

Стрельцы растерялись от ярости двух отроков, от того, что не понимали, кто из этих двоих — Иван, сын ведьмы Еленки Глинской.

Тот мальчишка, что первым сбежал по лестнице, упал на землю и забился в рыданиях. Спина его точно горела зеркалом царской бармы.

А на крыльце Ваня подскочил к Шуйскому, схватил его за бороду и потянул вниз по сходу.

— Прочь пошли отсюда! Все! — визжал Ваня стрельцам. — И Шуйского своего забирайте! Вместе с ним в аду горите!

Мимо упавшего Феди Ваня толкнул Шуйского в толпу стрельцов. Шуйский канул в толпе, будто камень в омуте.

Толпа стрельцов в смятении отступала перед Ваней. Передние стрельцы уже стаскивали шапки и кланялись, опустив бердыши.

— Государь, прости!..

— Отемнели!..

— Помилуй, государь!..

В гуще стрелецкой толпы вдруг раздался дикий рёв, и над головами стрельцов словно всплыл боярин Андрей Шуйский. Он извивался, поднятый на остриях стрелецких пик.

Филипп поселился в большой бревенчатой горнице новгородского торгового подворья. Можно было у царя или у митрополита… Но Филипп подумал, что ему лучше жить отдельно. Так легче сохранить свободу мысли. И на третий день он решил возвращаться на Соловки.

Но не зря же он ездил в такую даль. Нужно иметь хоть какой-то прок для хозяйства. Денег не было, подарков он не собирал. Но ему присоветовали немца при царе — Генриха Штадена. Штаден хорошо разбирался в разных иноземных машинах. Филипп уже построил несколько таких в обители — и хотел развивать это дело дальше.

Штаден для примера смастерил Филиппу полдюжины образцов. Все они были выставлены на длинном столе в горнице Филиппа.

— Это колесо к потоку воды стоит боком, — по-немецки объяснял Филиппу Штаден, вращая пальцами игрушечное колесо, — а потому мельницу можно поставить вдоль плотины.

— А как посоветуете делать передачу с него? — тоже по-немецки спрашивал Филипп. — Через рычаг или через зубчатое колесо?

Немецкий язык Филипп выучил на Соловках от заморского купца, которому пришлось зимовать в монастыре.

За печкой горницы на полу перед лавочкой сидела Маша и играла куклами. Куклы были поделками Штадена — вырезанными из поленьев большими усатыми солдатами-ландскнехтами. Маша завернула солдат в тряпочки-платья и выстроила на лавке в ряд.

Большая, почти уже девушка, почти невеста, Маша вела себя как семилетняя. Она словно погрузилась умом в детство, чтобы ничего не помнить о налёте опричников. По тропинке времени убежала обратно — чтобы жить задолго до того страшного дня. Маша развлекала своих усатых кукол простенькой игрушкой — плашками с медведем и кузнецом. Это тоже был подарок Штадена.

Дверка без стука отворилась, и в горницу повалила царская свита — Плещеев, Грязной, братья Очины. Последним вошёл сам Иоанн. На его плечах была заснеженная шуба, а под мышкой он держал завёрнутый в холстину плоский свёрток.

Филипп и Штаден почтительно поклонились царю.

— Здравствуй, Филипа, — кивнул Иоанн, движением плеч сбрасывая шубу. — Гляжу, сгодился тебе мой немец?

— Да, немец мудрый, — с уважением согласился Филипп. — Все хитрости знает. Вот, посмотри, чего смастерил. — Филипп рукой указал на стол с машинами.

Иоанн, хмыкнув, подошёл к столу.

— Это будет мельница, — начал пояснять Филипп. — А это — под лесопильню, лучки двигать. А вот это — портомойня.

Иоанн без интереса скользнул взглядом по творениям Штадена.

— Н-да… — промычал он. — Гришка Штаден немец дошлый…

Штаден заулыбался и шутливо отвесил и царю, и Филиппу другой поклон — европейский, галантно-затейливый и сложный, словно танец.

— Гришка рассказал мне, что ты какую-то бродяжку пригрел, — оглядываясь, сообщил Филиппу Иоанн. — Дескать, мои кромешники её осиротили, а ты приютил. Хочу посмотреть.

Иоанн увидел за печкой Машу.

— Может, не надо, государь?.. — попробовал остановить Иоанна Филипп, загораживая собою Машу. — Девочка блаженная… Испугаешь.

— Я пугать не буду, — пообещал Иоанн. — Блаженных, сироток я люблю. Даже подарок привёз. Как звать её?

— Маша, поди сюда, — со вздохом окликнул Филипп.

Маша робко подошла.

Иоанн мгновенно понял, что случилось у девочки с разумом, и тотчас словно перенял правила игры. Он опустился на скамейку, положил свой свёрток рядом с собой и потянул Машу за руку, усаживая себе на колени, точно дедушка — внучку.

Филиппа это покоробило. Ему почудилось что-то непристойное.

Но Иоанн, будто ничего не замечая, размотал свой свёрток и достал новую, сверкающую золотом икону.

— Машенька, значит? — ласково промурлыкал Иоанн. — Вот посмотри, какую иконку я тебе подарить хочу. Нравится?

— Нравится… — очень тихо ответила Маша, заворожённо глядя на золото иконы.

— А что нравится? — лукаво спросил Иоанн.

— Богородица красивая такая… Как матушка моя.

— А ангелочки? — подсказал Иоанн.

— И ангелочки нравятся… — Маша робко потрогала ангелов. — Крылышки маленькие, значит, лёгкие души у них, без грехов…

— А это кто? — Иоанн тыкнул пальцем в Христа-ребёнка.

— Это братик мой, — послушно рассказала Маша. — Он умер ещё младенчиком. Матушка долго плакала.

Иоанн, удовлетворённый, бережно ссадил Машу на пол.

— Ладно, милушка, — сказал он, вставая. — Собирайся давай. Будешь у меня жить. Оденься потеплее, на дворе холодно.

Филипп недовольно отвернулся и смотрел в окно.

— У меня много стариц и богомольниц живёт, — добавил Иоанн, но не для Маши, а для Филиппа. — Не с купцами же девке быть…

Иоанну нравилось явиться незваному и в чужой жизни перекроить всё по-своему. Он — царь, он — прав, только он знает, как надо делать.

— Можно, дядя Филипп? — робко и взволнованно спросила Маша.

Филипп молча кивнул. Прижав к груди икону, Маша мимо опричников бросилась вон из горницы.

Иоанн пошнырял взглядом по сторонам горницы — что ещё учинить? Ничего не придумав, он перешёл к главному.

— Что же ты молчишь, Филипа? — укоризненно спросил он.

Филипп ничего не ответил и не смотрел на царя.

— Что молчишь, Федька?! — заорал Иоанн. — Долго мне ответа от тебя ждать?

— Я тебе уже ответил, Ваня, — тихо и твёрдо произнёс Филипп.

И сейчас Иоанн чётко осознал, что ему нужен этот неуступчивый монах. Нужен Филипп. За другом Федей была преданность, а за Филиппом — сила правоты. Чем больше Филипп упрямился, тем становится нужнее Иоанну. Понять его, Иоанна, Филипп не сможет — недалёк. Но вот если примет… Тогда Иоанн проломит небо.

— Неправильно ты мне ответил! — гневно кричал Иоанн. — Не за таким ответом я тебя с Соловков выдернул! Неужто вернуться хочешь — портомойни строить?!

— Лучше портомойни, чем виселицы… — ещё тише сказал Филипп.

Он помнил, что случилось с родителями Маши, с женой и детьми племянника Ивана Колычева. Всё это устроил царь. Филиппу было горько согласиться, что его друг детства, просивший о великой жертве за себя, теперь сам приносит такие жертвы, никого уже не спрашивая.

— А-а!.. — завопил Иоанн. — Не хочешь со злодеями-кромешниками знаться? Да?

Иоанн даже присел, заглядывая Филиппу в глаза.

— Не хочу, государь, — покорно вздохнул Филипп. — Не сердись. Ты спросил — я ответил. — Филипп со страданием покачал головой. — Не понимаю я ничего в Москве. Не понимаю, зачем нужны тебе опричные… Почему с людьми — как с девочкой этой…

— Хочешь — объясню? — перебил Иоанн. — Или испугаешься?

Филипп с надеждой поднял глаза на Иоанна. Неужели этой крови есть оправдание?

— Правды бояться — грех, — твёрдо сказал Филипп.

Закутанная в шубы, Маша сидела в санках царского обоза. В руках она держала икону Иоанна. Обоз ещё стоял у крыльца новгородского подворья. Несколько опричников приплясывали у царского возка и в шутку толкали друг друга плечами — грелись. Большой санный возок Иоанна был по дверкам украшен двуглавыми орлами.

• Предыдущая
• 8/32
• Следующая