Наемники - Коршунов Евгений Анатольевич - Страница 17

• Предыдущая
• 17/67
• Следующая

— Садитесь, дорогой Питер, — предложил губернатор, как только закрылась дверь. — Вернемся к нашему разговору… — И без всякого перехода он взял в руки зеленую папку — досье, все это время лежавшую перед ним на столике. — Здесь… — Он похлопал по зеленому картону сильной ладонью, — …собраны донесения о каждом вашем шаге с тех пор, как вы впервые переступили границу Гвиании. Управление по борьбе с коммунизмом, которым руководили земляки мистера Блейка (губернатор усмехнулся), не теряло времени даром. И чтобы доказать, что в Гвиании все изменилось, что мы считаем вас другом нашей страны… Смотрите!

Он сделал резкое движение рукой — и зеленая папка полетела в камин, прямо в самый жар разгоревшихся наконец тяжелых поленьев красного дерева.

Петр сухо произнес:

— Если вы пригласили меня лишь ради этого маленького аутодафе, то вряд ли стоило рисковать вашим прекрасным «мерседесом» — дорога от Уарри до Обоко в сезон дождей, как вы знаете, опасна. И потом, я не сделал в вашей стране ничего, что бы мне мог поставить в вину кто бы то ни было.

— Я знаю. Поэтому-то я со спокойной душой и отправил в камин эту кучу доносов и клеветы. А пригласил я вас…

Губернатор на мгновение задумался. Его тонкие сильные пальцы отстучали на столике полную гамму…

Он словно не знал, как начать разговор, потом поднял на Петра свои выразительные выпуклые глаза:

— Вы, конечно, знаете, что в моей провинции очень сильны сепаратистские настроения…

…Когда все тот же зеленый «мерседес» доставил его обратно — к подъезду «Эксельсиора», было уже около десяти часов вечера и Уарри мерцал внизу, у подножия холма, на котором стоял отель, редкой россыпью тусклых огоньков: электричества в большинстве жалких домишек подданных его величества Макензуа Второго не было.

— Добро пожаловать, сэр! Я очень рад, сэр… Мне так приятно, сэр, — бормотал управляющий, заглядывая Петру в глаза.

«Сбесились они здесь все, что ли», — с досадой подумал Петр, но вслух произнес:

— Извините, господин управляющий… Я очень устал и хочу спать.

Петр вошел в холл и растерянно остановился.

В глубоких тяжелых кожаных креслах, в тщательно продуманном беспорядке расставленных вокруг фонтана и фантастической группы деревянных скульптур, изображающих «сотворение Земли», сидела вся журналистская братия, прилетевшая вчера из Луиса. Дым от сигар, сигарет и трубок стоял слоями в два-три этажа. Судя по пустым пивным бутылкам, теснившимся на низких столиках, а то и прямо на полу у кресел, сидение в холле продолжалось довольно долго.

Сначала Петру показалось, что коллеги заняты своими разговорами, и он даже решил было незаметно проскользнуть к лифту, который уже угодливо держал для него открытым лифтер-подросток, но не тут-то было.

Разговор в холле сейчас же смолк, и все выжидающе уставились на него. Во взглядах коллег было любопытство, зависть, одобрение, враждебность и… ожидание, ожидание, ожидание…

Первым вскочил Анджей, сидевший рядом с Мартином Френдли со стаканом пива в руке.

— Приехал! — облегченно вырвалось у него и, поставив стакан на пол у ножки кресла, он шагнул навстречу Петру. — Честно говоря, я уж и не знал, что подумать, — говорил он по-русски, — боялся уже, что…

— Э, джентльмены! Так дело не пойдет! — с кряхтеньем вылез из глубины кресла Мартин Френдли. — Мы уважаем великий русский язык, но провалиться мне в преисподнюю, если, кроме вас, кто-нибудь из наших коллег… (он сделал широкий жест в сторону журналистской братии, поспешно покидающей свои насиженные места)… знает хоть несколько слов, кроме «товарыш» и «спасибо».

Петр вопросительно взглянул на Войтовича: было совершенно ясно, что от него здесь чего-то ожидают.

— Понимаешь, — быстро заговорил Войтович и не думая переходить на английский, — я молчал о твоем неожиданном отсутствии до ужина. А во время ужина… ты должен понять, о чем только я не передумал… заявил Мартину, что у меня есть основания… ну, беспокоиться за твою судьбу. Потом… мы все вместе вызвали управляющего…

— Извините, джентльмены, — Войтович перешел на английский, — я рассказываю нашему другу, как мы вместе организовали его поиски. — Все закивали, загудели. — Этот парень из «Шпигеля», Шмидт, большой грубиян! — опять перешел на русский Войтович.

Шмидт, услышав свое имя, пробормотал в сторону крепкое ругательство и демонстративно отвернулся.

— Он так тряханул управляющего, что у того сразу развязался язык. Бедняга, видно, основательно боится губернатора, но тот далеко, а немец рядом… Так мы и узнали, что тебя увезли в Обоко. Что тут поднялось! Они решили, что ты всех перехитрил и договорился о личной аудиенции, обскакал их всех… Они готовы были тебя разорвать на куски. Посмотри — и сейчас дай им только волю! И в тот момент управляющего вызвали к телефону. Через минуту он примчался веселым и объявил, что ты был гостем губернатора, уже возвращаешься и что… губернатор поручил тебе сообщить нам нечто важное…

— Надеюсь, вы не упрекнете нас в отсутствии терпения, бади!

Мартин Френдли вынул изо рта свою короткую трубку, выпустил облако дыма и положил пухлую руку на плечо Петра.

— Мистер Войтович, насколько я понимаю, сообщил вам, как мы здесь… волновались. Парни не дадут мне соврать… — Он многозначительно подмигнул Петру. — Конечно, мы все знаем о вашей давней дружбе с «Золотым львом»: губернатор ведь тоже входил в эту организацию. И конечно же, он был с вами откровенен. Так что он просил нам передать? Не томите же нас, бади!

Да, Петр выполнил просьбу губернатора всего лишь одну, хотя их было… Впрочем, вторая была не просьба, вторая была… ультиматумом, срок которого истекал завтра в полдень.

И Петр ворочался без сна, не в силах не думать о том, что произошло накануне, и о том, что еще должно произойти.

Конечно, он не ожидал, что ему придется проводить нечто вроде пресс-конференции в холле отеля «Эксельсиор», выступая чуть ли не как представитель губернатора Поречья. Но матерая журналистская братия не собиралась отпускать его, не выжав всю возможную информацию, всю до последней капли.

…Губернатор был с ним цинично откровенен.

Потягивая виски и устало смежив тяжелые веки, он продолжал разговор, прерванный приходом Аджайи и маленького англичанина. Голос его был негромок и уверен, губернатор нарочно говорил почти шепотом, чтобы заставить Петра внимательнее вслушиваться в свои слова.

— Я буду с вами откровенен, Питер, — начал он, не глядя на Петра. — Откровенен потому, что знаю: о нашем разговоре никому известно не станет…

Петр усмехнулся: подполковник был самоуверен!

— Журналисты получают информацию не для того, чтобы ее хранить, ваше превосходительство.

Губернатор кивнул:

— Конечно. Но бывает информация, которая тем выше в цене, чем дольше ее придерживают.

— Бывает и так, — согласился Петр.

— Так вот. — Голос губернатора стал вкрадчив. — Я уверен, что вы не обманете мое доверие.

Петр склонил голову.

— Завтра в полночь я объявлю о рождении на Африканском континенте новой страны, — торжественно продолжал Эбахон, — независимой Республики Поречье.

Так вот оно, то, что ожидалось все эти недели, о чем все говорили, но во что мало кто верил. А теперь это подтверждает сам губернатор…

— Вы хотите расколоть страну? — Петр провел языком по пересохшим губам. — Но ведь…

Он хотел сказать многое: и что Эбахон предает Гвианию, и что он обманывает своего друга Нначи, и что нефтяные монополии теперь задушат Поречье… но вдруг понял, что все его слова будут впустую, что все давно уже решено и продумано до мельчайших деталей — губернатором и теми, кто стоит за ним.

Ему вспомнилось хитрое подмигивание Аджайи, недоумение Блейка, увидевшего его, Петра, в гостях у губернатора…

— Гвиания — искусственное государство, созданное колонизаторами, — чеканил фразы губернатор. — История обрекла его на развал. Как только лопнули колониальные обручи, оно стало рассыпаться, как рассохшаяся бочка. И мой народ, народ идонго, будет отныне строить свою жизнь сам…

• Предыдущая
• 17/67
• Следующая