В память о Саре - Муни Крис - Страница 33

• Предыдущая
• 33/66
• Следующая

Дом № 53 оказался трехэтажным особнячком с верандой, доски пола которой были выкрашены в серо-стальной цвет, и каменными ступеньками. Майк припарковался прямо на улице, вылез из кабины, прошел по вымощенной каменными плитами дорожке и поднялся но ступенькам к двери с левой стороны. Нажав кнопку тонка, он с облегчением услышал шум шагов внутри и лязг отодвигаемого засова. Дверь распахнулась.

Перед ним стояла женщина, которую он видел в ту ночь в доме Джоуны.

— Мистер Салливан… — сказала Тереза Рассел.

— Прошу прощения, что пришел без приглашения, но мне хотелось бы поговорить с вами.

— Разумеется, — сказала она и сделала приглашающий жест.

Поднявшись по ступенькам, Майк оказался в большой прямоугольной комнате с дубовым полом, ярко-желтыми стенами и камином из голубого песчаника, по обеим сторонам которого высились встроенные книжные шкафы.

На полках теснились книги религиозного содержания с названиями типа «Жизнь, подчиненная цели» и «Беседы с Господом», фарфоровые фигурки распятого Иисуса Христа, святого Антония и Девы Марии. В комнате было тепло от солнечного света, струившегося в окна, выходящие на задний двор, где четверо или пятеро малышей гоняли футбольный мяч.

— Хотите что-нибудь выпить? — спросила Тереза. Она была одета в джинсы и черную кофту на пуговицах без воротника. На шее виднелась простая золотая цепочка с распятием. Это было единственное украшение, которое она себе позволила. Никаких сережек или колец, и макияжа тоже. — Кофе у меня нет, но я могу предложить вам чай или колу.

— Спасибо, ничего не надо.

Тереза присела на один краешек дивана цвета темного шоколада, который был единственным предметом мебели в комнате, Майк опустился на другой. Окна были приоткрыты, и со двора доносились звонкие детские голоса и крики.

— Чем я могу помочь вам, мистер Салливан?

— Прошу вас, называйте меня Майк.

— Тогда и вы можете звать меня Терри.

Майк выдавил улыбку.

— Насколько я понимаю, вы сотрудничали с полицией.

Терри кивнула.

— Я работала с детективом Мерриком. Мы разговаривали с ним каждый день, пока Фрэнсис был жив.

Услышав, что она называет Джоуну по имени, он вдруг разозлился.

— Судя по вашему тону, детектив Меррик ничего не рассказывал вам о моих беседах с Фрэнсисом.

— Нет, — ответил Майк, — не рассказывал.

— Детектив Меррик… словом, он дал мне несколько необычные инструкции. — Она разгладила складки на коленях. У Майка сложилось впечатление, что женщина тща-тельно подбирает слова. — Мне очень жаль, что все так вышло, — сказала она. — Я чувствую себя ужасно.

— Вам не за что извиняться. Я просто надеялся… — Го-юс у Майка сорвался. — Джоу на никогда не заговаривал о Саре?

— Со мной — нет. И я никогда не спрашивала его о ней. Доктор Бойнтон настаивал на этом.

— Доктор Бойнтон?

— Психолог-криминалист или психиатр, не знаю в точности. Кажется, он живет и работает в Бостоне. Детектив Меррик поинтересовался, не соглашусь ли я помочь ему в проведении расследования, и познакомил меня с доктором Бойнтоном. Мы обсуждали мои разговоры с Фрэнсисом. Мы стали довольно близки — с Фрэнсисом, я имею в виду. Я понимаю, это может показаться в каком-то смысле чудовищным, но когда человек оказывается в ситуации крайнего порядка, он нередко приоткрывает душу — даже незнакомым людям. У Фрэнсиса ведь не было друзей, если не считать его адвоката, конечно. Но ведь это не настоящий друг, верно?

— Полагаю, что нет.

— Думаю, он считал меня своим другом, — сказала Терри. — Поначалу мы просто болтали ни о чем. «Доброе утро, Терри. Вы сегодня прекрасно выглядите. Как настроение?» В таком духе. Но со временем он приоткрылся. Он рассказывал мне о том, как рос здесь, в Белхэме, как всегда хотел стать священником и как его мать гордилась этим.

— Он следил за событиями в мире? — спросил Майк, вспоминая, как какой-то мозгоправ на телевидении окрестил Джоуну «самовлюбленным». Дескать, его интересует в новостях лишь собственная персона, что помогает ему нa шаг опережать полицию.

— Ему нравилось смотреть выпуски новостей. CNN и программы типа «Перекрестный огонь». Но если ведущий заводил речь об этом деле, Фрэнсис переключал канал — по крайней мере, в моем присутствии.

— Значит, вы с ним никогда не разговаривали об этом.

— Нет. Доктор Бойнтон предложил, что если эта тема все-таки всплывет в разговоре, то я должна прибегнуть к приему «третьего лица». Ну, то есть задать Фрэнсису вопрос типа «Что за человек мог оставить на вершине холма детскую куртку, надетую на крест?». Доктор Бойнтон полагал, что такой подход может заставить Фрэнсиса раскрыться, и он заговорит об этом без страха, потому что речь ведь идет не о нем. Помню, как доктор Бойнтон упомянул, что подобный прием оправдал себя в случае с Тедом Банди. Он отрицал, что имеет какое-либо отношение к тому, что случилось с теми молодыми женщинами, но когда психолог из ФБР спросил Банди, кто, по его мнению, способен на такое зверство, Банди заговорил о себе от третьего лица: «Этот человек мог совершить преступление таким-то и таким-то способом». — Терри вздохнула. — Я пыталась заставить его приоткрыть душу. Но проблема заключалась в том, что состояние Фрэнсиса быстро ухудшалось. Он днями напролет просиживал в кресле-качалке, рассматривал альбомы с фотографиями и забавлялся своими игрушками. Они все ведут себя одинаково — впадают в детство. Им хочется смотреть на фотографии, играть в игрушки, распевать старые песенки и вспоминать людей из своего прошлого. Это приносит им своего рода утешение. В прошлом году у меня была одна пациентка, ее звали Марта. Она повсюду брала с собой футбольный мяч: в постель, в больницу, в ванную — словом, везде. Не расставалась с ним ни на минуту. А еще совершенно неожиданно могла окинуть меня серьезным взглядом и завизжать: «Покупай фьючерсы, Терри! Ради всего святого, покупай фьючерсы!» Марта была занятной чудачкой. Я скучаю по ней.

Майку хотелось поторопить ее, подтолкнуть, перейти к сути дела, но шестое чувство подсказывало ему, что следует проявить терпение. Было совершенно очевидно, что Терри надо дать возможность выговориться, а не перебивать, засыпая ее вопросами, — как, вероятно, вел себя Мер-рик. Быть может, все эти хождения вокруг да около помогали ей примирить собственное мнение о Джоуне с тем, что думал о нем остальной мир, или, что тоже не исключено, она просто хотела стереть из памяти любые воспоминания о Джоуне, и такие вот разговоры были для нее единственным способом добиться желаемого.

— Фрэнсис попросил меня достать с чердака два ящика с новогодними игрушками. Он хотел, чтобы я помогла ему развесить гирлянды в гостиной и его спальне. Это были простые белые лампочки — они даже не мигали. Его мать сохранила кое-какие игрушки еще с тех пор, когда Фрэнсис был маленьким. Он мог часами сидеть и баюкать их и руках. Иногда даже плакал. Но больше всего ему нравились новогодние украшения. У каждого из них была своя история, и Фрэнсису нравилось рассказывать их мне.

Майк, как ни старался, не мог представить себе Джоуну ребенком, которого нянчила и кормила грудью мать, мальчиком, который превратился сначала в мужчину, а потом — в монстра.

— По ночам Фрэнсис сидел в своем кресле и смотрел на п и белые лампочки. Просто сидел молча, погрузившись и свои мысли. Мне кажется, эти гирлянды успокаивали его. Они да еще медитация. Он часто плакал. Он был больным и одиноким стариком, у него никого не было, и это причиняло ему сильную боль. Я знаю. — Она покачала головой, явно расстроенная.

— Похоже, вы подружились с ним, — заметил Майк.

— Мне нравились те стороны его души, которые он открыл мне. Я понимаю, это звучит ужасно, учитывая то, что он сделал. Но когда люди перед смертью обнажают свою душу, иногда бывает трудно удержаться и не испытывать к ним симпатию. Вас учат абстрагироваться и отгораживаться от этого, но разве можно всерьез рассчитывать на это? И еще, я думаю, меня привлекало в нем то, что он был священником. Это само по себе внушает уважение. Я даже собиралась пойти сегодня на его похороны.

• Предыдущая
• 33/66
• Следующая