Розовая гавань - Коултер Кэтрин - Страница 46

• Предыдущая
• 46/64
• Следующая

Ага, наконец-то он разозлился на нее, вот-вот закричит.

— Только не надо мне твердить, что я дура, и грозить…

— Тихо, — прошептал Северн.

Он оказался на удивление ловким. Когда Гастингс сама натирала рану, ей ни разу не было так приятно.

— Можно уже обойтись без повязки.

— Ты уверена?

— Да, утром я осматривала рану. Северн положил ладонь ей на живот.

— Ты больше не поверишь моим угрозам?

— Конечно. Ты побоишься навредить ребенку.

Она подняла на мужа глаза. Тот, не отрываясь, глядел на нее. Это ее совершенно не устраивало, но она промолчала.

За семь дней и ночей Северн не давал себе воли. Ежедневно навещал ее, иногда обедал в спальне вместе с нею, однако ни разу не приходил ночью, ни разу не отругал ее за бегство из Оксборо, не повысил голос, даже не нахмурился. С его уст не слетело ни одного резкого слова.

От этого можно было сойти с ума. И Гастингс не выдержала.

— Я хотела найти Розовую гавань. Бимис отказался меня проводить, боялся, ты его убьешь. Я уверяла, что ты не станешь его убивать, в худшем случае дашь ему пару затрещин, но Бимис не поверил. Розовая гавань находится около Кентербери, я бы ее нашла. Ты заметил, что я переоделась в мужское платье? Даже ты не смог бы узнать меня, Северн. Мне ничто не угрожало, те люди хотели получить Мареллу, а не меня. — Северн молчал, и она стукнула кулаком по одеялу. — Целых семь дней и ночей я жду, когда ты начнешь кричать на меня. Не может быть, чтобы ты проглотил обиду.

— Зачем ты ворошишь это, Гастингс? Да, я не сказал тебе ни одного худого слова. Мне казалось, ты должна радоваться, что избежала наказания, хотя виновата передо мной, очень виновата. А ты болтаешь об этом без перерыва, как сорока.

— Я не сорока и ни в чем не виновата.

— Может, хватит упорствовать в своих заблуждениях? Опомнись, забудь свои надуманные обиды, которые якобы извиняют то, что ты натворила.

— Черт тебя возьми, Северн, почему ты не можешь отругать меня, да и дело с концом?

— Ты хочешь, чтобы я тебя ругал?

— По крайней мере это лучше, чем твои рассуждения о наказании. Если покричишь, может, тогда быстрее обо всем забудешь?

Он молча ласкал Триста, который довольно ворчал и потягивался.

— Как только я сниму швы, ты будешь наказана, — заявил Северн. — А теперь отдыхай. Трист, идем со мной.

О чем же разговаривали Северн с Марджори во время прогулки? Она вся светилась, голос у нее был прямо-таки медовым и показался Гастингс погребальным звоном.

— Да будет тебе известно, Северн любил меня, еще когда я была подростком. И безумно меня хотел.

— Неужели ты когда-то была подростком, Марджори? Нескладной, с прыщавым лицом?

— Ха, она еще пытается язвить. Да ты посмотри на себя: тощая, бледная, волосы редкие. И ты всерьез полагаешь, что Северн на это позарится?

— Да.

— Но есть кое-что еще, Гастингс, чего ты никогда не добьешься. Конечно, он будет спать с тобою, ведь ему нужны наследники. Он — мужчина, а мужчины спят с кем угодно и когда угодно, если не влюблены в своих жен. Северн тебя никогда не полюбит. — Марджори улыбнулась и пощупала свои локоны. — Кажется, мне пора вымыть волосы. Северн так и пожирает их глазами, ты заметила?

— Заметила. Волосы прекрасные. А что у тебя внутри, Марджори?

— Внутри? — Голос сразу утратил мелодичность.

— Как далеко ты способна зайти, добиваясь своей цели.

— Ты довольно остра на язык, только и всего, — с издевкой ответила Марджори. — Бедняжка, тебя скрючило, как старуху.

Несмотря на приказ мужа, Гастингс не сомкнула глаз, ее снедала тревога. Результатом бегства из Оксборо явились лишь рана в боку да непонятное отношение Северна. Он, видите ли, ждет, пока снимет швы, чтобы наказать ее.

Завтра она должна взять управление замком в свои руки. Оксборо — ее родной дом. Здесь живут ее люди, а не люди Марджори. Она всем покажет, кто в доме хозяйка.

Гастингс вымылась, надела свое любимое шерстяное платье шафранового цвета. Талия перетянута золоченым поясом, а пышные рукава собраны у локтей. Волосы блестят. Марджори не к чему придраться.

Бок еще болит, но она вовсе не скрючилась, как старуха.

Ее кресло оказалось свободным, Марджори заняла свое место возле Элизы. Леди Морайна беседовала с сыном, Гвент шутил с Бимисом, волкодав Эдгар расправлялся с костью.

— Добро пожаловать, Гастингс, — воскликнула Марджори. — Я позаботилась, чтобы Макдир приготовил твои любимые кушанья. Он сделал розовый пудинг, говорит, что его очень любила твоя мать.

— Да, мама очень любила розовый пудинг. По-моему, она и дала рецепт Макдиру.

— Твоя мама была развратная, и твой папа забил ее до смерти, — подала голос Элиза.

Не хватало того, что любовница мужа рассуждает о ее матери, а тут еще эта лживая девчонка. Гастингс открыла было рот, но Марджори ее опередила:

— Нет, Элиза, ты не должна повторять недостойные сплетни. Ни ты, ни я не знаем о маме Гастингс. Ну-ка, давай я покормлю тебя этим чудесным горохом. Прости ее, Гастингс, — добавила Марджори вполголоса. — Про твою мать ходят всякие слухи, но ей, конечно, нельзя в это встревать. Ты бледненькая, Гастингс, может, тебе лучше вернуться наверх? Да-да, ты ужасно бледная, Гастингс, и ходишь как-то боком, словно больная овца.

У Гастингс чесались руки схватить Элизу и трясти ее, трясти, пока… пока что? Ну, пока она не станет умолять о прощении. Она не сводила глаз с мужа. Вот он кончил говорить с матерью, приветственно махнул Гастингс рукой, а когда она подошла к своему месту, подвинул ей кресло.

— Спасибо, что не стал позорить меня у всех на виду.

— Как прикажешь это понимать? — недоуменно спросил он.

— С твоей стороны очень мило позволить мне сесть в свое кресло.

— Элиза каждый день молилась за тебя, — вставила Марджори.

— Надеюсь, твои колени зажили, Элиза, — улыбнулась Гастингс девочке.

— Не люблю розовый пудинг, — буркнула та.

— Тогда не ешь, — позволила Марджори, забирая себе ее порцию.

— Ты отлично выглядишь, девочка, — сказала леди Морайна. — Я рада, что у меня такая дочь.

Гастингс засмеялась, приподняла кубок, глядя на свекровь. Но, видимо, она плохо стерла крем, которым натирала рану, поэтому кубок выпал из скользких пальцев и опрокинулся. Бургундское вино потекло на белоснежную скатерть.

Увидав перед собой лужицу, Трист потрогал ее лапкой, понюхал, старательно облизал, потом снова окунул лапу в вино. Неожиданно его тельце напряглось, скрючилось, он громко заверещал и рухнул на стол.

— Трист! — вскочил на ноги Северн. — Черт возьми, что с тобою?! Зверек не шелохнулся.

— О нет, — шептала Гастингс, — нет, нет!

— Что такое? Что с Тристом?

— Это из-за вина, он слизал его с лапы. Туда что-то подмешали. О, только не это! — Гастингс прижала куницу к груди и выбежала из зала.

— Милорд! — воскликнула Марджори. — Она сошла с ума? Животное сдохло, мы сами видели. Куда она его потащила?

— Вино, — бросил Северн Гвенту, бросаясь за женой. — Посмотри, чтобы его никто не трогал.

Догнав ее в конюшне, он выхватил Триста и сунул его за пазуху.

— Здесь ему будет теплее. Какой же я дурак, теперь уже все равно. Марджори права. Он мертв.

— Нет, не мертв. Отвезем его к Ведунье. Скорее. Та встретила их на пороге хижины, Альфред громко мурлыкал у ее ног.

— Куница, — закричала Гастингс, не успев соскочить с лошади. — Трист лизал отравленное вино.

Северн вытащил из-под туники обмякшее тельце и умоляюще поглядел на Ведунью:

— Пожалуйста, не дай мне его потерять.

— Я не разбираюсь в куницах. Уходи.

— Ведунья, ради Бога. — Гастингс не замечала, что у нее льются слезы. — Помоги ему. Он дорог нам обоим.

— Ну, ладно. — Взяв бездыханное тельце. Ведунья скрылась в хижине.

Альфред недовольно бил хвостом, но не издал ни звука. Северн хотел было войти следом, однако Ведунья крикнула:

• Предыдущая
• 46/64
• Следующая