Розовая гавань - Коултер Кэтрин - Страница 47

• Предыдущая
• 47/64
• Следующая

— Ну уж нет, оставайся там, милорд. Гастингс, помоги мне.

Северн не послушался и, очутившись в хижине, следил за их возней.

— Открой ему рот, Гастингс, и держи.

— Что ты собралась делать? — спросил он.

— Промыть ему желудок, как человеку. Только вот сможет ли он отрыгнуть яд? Не знаю, милорд. Выйди-ка лучше отсюда. Из-за тебя здесь. не повернешься.

— Снаружи остался твой кот, так что места достаточно.

Ведунья хмуро улыбнулась, прикрикнув на Гастингс:

— Шире, шире открой. Теперь вольем ему это.

Одна ложка, вторая, третья. Казалось, прошла целая вечность, но тельце куницы оставалось мягким и безжизненным. Гастингс, державшая руку там, где должно было находиться сердце, вдруг почувствовала слабый толчок.

— Он жив, — шепнула она. — Северн, пощупай.

Ему тоже показалось, что сердце бьется, хотя он не был в этом уверен. Он взглянул на заплаканное лицо жены.

Знахарка вдруг схватила Триста, принялась его трясти, потом уложила на шаткий столик, мяла его, опять трясла, снова мяла. И так без конца.

— Понятия не имею, где у этой твари кишки.

Надеюсь, жму там, где надо.

Трист вздрогнул. Когтистая лапа чуть царапнула Северну руку.

Неожиданно зверек вскочил, невесомое тельце дрожало и корчилось, с трудом извергая из себя яд.

— Он может умереть от судорог.

— Другого способа нет, Гастингс.

Северн начал легонько массировать кунице живот.

Но вот желудок опустел, и Трист затих на столе, больше похожий на мертвого, чем на живого. Ведунья приподняла его, заглянула в глаза, подергала за лапки и сокрушенно покачала головой:

— Милорд, Гастингс. Жалко мне его. Такой маленький, бился изо всех сил, а подох. — Северн, побледнев, невидящими глазами уставился на Триста.

— Нет!

Схватив зверька, он спрятал его под туникой, прижал вялое тельце к сердцу, теребил пушистую шерсть, гладил его снова и снова, отчаянно шепча:

— Ты не можешь покинуть меня, Трист. Нет, ты не умер, не мог умереть.

В хижину вошел Альфред, изучающе поглядел на них и вопросительно мяукнул. Затем, вскочив на стол, кот уставился на Северна, мяукнул еще громче, уперся передними лапами ему в живот и стал принюхиваться. А потом опять замяукал.

Внезапно Гастингс уловила движение под туникой и застыла, боясь спугнуть чудо.

Альфред похлопал лапой по выпуклости на тунике. Снова мяукнул.

И тут в напряженной тишине они услышали слабое ворчание. Изнутри в тунику уперлась маленькая лапка.

Альфред хлопнул по ней. Ворчание усилилось.

— Малыш спас куницу, — сообщила Ведунья и решительно столкнула Альфреда со стола.

Осторожно, будто величайшую драгоценность, Северн извлек куницу из-под туники, прижал зверька к груди и стал баюкать. Тот заворчал.

— Да, да, расскажи, как тебе было плохо. Триста снова вырвало.

— Все, яда больше не осталось, — заметила Ведунья. — Мы с Альфредом его спасли.

— Отдохни, малыш. — Гастингс потрепала его по спине. — Теперь все будет хорошо. Наверное, завтра ты уже сможешь поблагодарить Альфреда. — Она коснулась пальцами щеки мужа. — Ты плачешь.

— Как и ты. — Северн поцеловал ее в губы.

— Ты не разбередила бок, Гастингс?

— Нет, Ведунья.

— Пусть она ляжет, — помрачнел он. — Пожалуйста, осмотри рану. Ведунья. По-моему, сегодня утром она выглядела зажившей, я опять намазал ее кремом.

— А что случилось потом, милорд?

— Осмотри рану, — недовольно ответил тот.

— Ладно, Гастингс, подними платье и рубашку. Мне все равно надо взглянуть на твой живот.

— Мне это не нравится, Ведунья.

— Почему? Он — твой муж. И ему нет дела до того, как ты выглядишь, он глаз не сводит с проклятой куницы. А что до Альфреда, то женская нагота его не интересует, не знаю даже почему. — Закончив осмотр. Ведунья подошла к очагу и разворошила угли. — Я уже проголодалась, а вам пора уходить.

— Больше тебе нечего сказать? Раздражение Северна насмешило знахарку.

— Ну, ладно. По-моему, тебе следует быть поласковее с женой, милорд. Игры в постели иногда нравятся женщинам. Сама я в них не играла, хотя слышала, что у многих есть такая склонность. Вы явно переиграли. И если тебе очень приспичит завалить ее, не набрасывайся со спины, особенно если у нее при себе будет кинжал. Рана заживает хорошо. Ребенок здоров. Через два дня я сниму швы. А кунице давайте побольше молока. Прикажите Макдиру сварить жидкий куриный бульон.

— Он не ест курятину. Он ест только свинину.

— Ну, бульон из свинины. Пусть Макдир еще два дня готовит ему легкую пищу, как больному человеку. Гастингс, капай ему на язык сок конской мяты, добавленный в старое вино. Только не перестарайся, ведь он такой маленький.

Трист заворчал.

Альфред, потоптавшись, прыгнул к Гастингс на руки, отчего та повалилась на лавку.

Ночью Трист спал между ними, и Северн часто просыпался, чтобы проверить, дышит ли зверек.

— Он не будет есть до завтра, — сказала Гастингс. — Мне тоже не хотелось есть после отравления. Молока вполне достаточно.

— Но как же…

— По-моему, ты беспокоишься о нем сильнее, чем обо мне.

— Ты слишком боишься смерти. Гастингс долго молчала, потом задумчиво произнесла:

— Видимо, ты прав. У нас была бы возможность это проверить, если бы я выпила то вино. Ей показалось, что Северн вздрогнул.

— Пока не хочу ломать над этим голову. Гвент сказал, что вино подавали четверым, а не выпили только мы с тобой. Он сохранил мое вино, твой пустой кубок и скатерть. Проверишь их завтра?

— Конечно, хотя и так все ясно. Вопрос лишь в том, что это был за яд: болиголов, настойка мака или наперстянка. Главное, как яд попал в вино.

— Между прочим, крестоносцы привезли из Святой Земли множество новых кушаний и приправ, ядов, наверное, тоже.

Гастингс очень хотелось спросить: «Кто желает моей смерти?» — но вопрос остался невысказанным. Опасность слишком велика, а у нее нет возможности защититься от смерти, которая ходит где-то рядом. Упавшее седло еще можно назвать случайностью, но только не яд в вине. Если бы на пальцах случайно не остался крем, она бы не выронила кубок.

— Мне это не нравится, Гастингс.

Интересно, стал бы он ее оплакивать, закричал бы «Нет!» с таким же отчаянием, как при виде умирающего Триста.

— Мне тоже.

— Отныне твою еду будут проверять. И вино. Завтра я объявлю всем. Кто бы ни отравил вино, ему вряд ли захочется отправлять кого-то на тот свет за компанию с тобой.

— Ты сама знаешь, что тебя хотела отравить эта сучка. Что ты собираешься делать? — спросила леди Морайна.

— Постараюсь выдворить ее отсюда вместе с людьми из Седжвика. Туда отправился на разведку Северн с воинами. Надеюсь, эпидемия кончилась и хоть кто-то сумел выжить. Сэр Алан до последнего времени держался.

— Она хочет моего сына и ни за что не сдастся. По-моему, нам следует отравить ее.

Гастингс непонимающе уставилась на свекровь, такую красивую, стройную, с мягкими карими глазами.

— Ты решила, что я опять сошла с ума?

— Нет, я решила, что вы очень безжалостны, как и ваш сын.

— Но ведь она метит на твое место. Если бы ты не пролила вино, то наверняка бы умерла.

— Знаю.

— Северну хватило ума объявить, что твою еду и питье будут проверять. Делать это будет всякий раз новый человек, и нельзя предугадать, кто станет следующим.

— Да, план хорош. Но в замке еще много седел.

— Я знаю, — сокрушенно вздохнула леди Морайна. — Гвент тоже сильно беспокоится. По-моему, нужно отравить сучку до того, как она тебе навредит. Иного выхода нет.

В зале Гастингс увидела соперницу, которая, сидя у прогоревшего камина, шила платье. Элиза пристроилась у ее ног и тоже занималась какой-то белой тряпочкой.

— У тебя очень ровные стежки, Элиза. Ты гораздо лучшая швея, чем я.

— Нет, Марджори, ты — совершенство! Та засмеялась, и люди в зале обернулись на ее смех. Двое мужчин выглядели прямо околдованными.

• Предыдущая
• 47/64
• Следующая