Иначе не выжить - Ковалев Анатолий Евгеньевич - Страница 37
- Предыдущая
- 37/103
- Следующая
Перебивался надомной работой. Едва сводил концы с концами. Вернее, она ничего не сводила – лежала пластом и ожидала конца.
– Зоя, Зоенька, – гладил он ее по волосам, – не расстраивайся, вместе помрем. Я за тобой следом отправлюсь.
Она могла отвечать только глазами, но чаще всего в них стояли слезы.
Утром он затыкал ей уши ватой, потому что весь День, не умолкая, трещал телефон: Иван Серафимович работал диспетчером. Телефоном пользовались несколько подпольных публичных домов, они давали его в рекламные издания, и неслись нескончаемым потоком звонки клиентов, а Иван Серафимович их переправлял уже по точному адресу. «Красивые у вас девчонки, папаша?» – интересовались в трубке. А он, бывало, посмотрит на свою Зоеньку, подмигнет ей и басом ответит:
«Даже очень, сынок!»
Но вот и Зоеньки не стало полгода назад. А ведь он обещал ей отправиться следом. Что же так надолго задержало его на этом свете?
Она появилась в день похорон. Осторожно коснулась его руки и спросила:
– Иван Серафимович, вы меня не помните? До того ли ему было в тот день, чтобы напрягать память? Тем более перед собственным концом? Что или кто может дать ему силы для жизни, для памяти?
– Я – дочь Овчинникова! – оглушила она. – Мы ведь были с вами знакомы…
Во время поминок она не отходила от него. И наутро явилась в дом без приглашения.
– Их было пять, – объявила она. – Трое из пяти еще живы. Мы должны их уничтожить!
В ней было столько решимости и злости, что вечером он сказал портрету в черной рамке: «Придется пока повременить…»
Он знал, что именно сегодня пробьет его час, поэтому безжалостно гнал свой «москвич» в последний путь.
– Но сначала на кладбище, на кладбище, – нашептывал Серафимыч верному другу-автомобилю, – я должен проститься с ними…
Вот ведь как странно устроен человек. Он должен проститься с усопшими, перед тем как воссоединиться с ними навсегда.
– Так даже лучше! Так даже лучше! – снова шептал он старенькому «москвичу». –Действительно, лучше. Наложил бы сам на себя руки – еще неизвестно, как бы там вышло с воссоединением. А роль камикадзе в этом деле самая подходящая. Что-то вроде дуэли, когда один из дуэлянтов смертельно болен.
И, как бы оно там ни перетасовалось, все равно конец.
Он приехал на дальнее кладбище, что за чертой города. Здесь хоронят простых смертных. Самых простых и самых смертных. Могилки неказистые: кресты да звезды, звезды да кресты. Тропинка все уже и уже, как узки в детстве были штанишки, из которых он постоянно вырастал, как сузилось его земное существование без дорогих ему людей. Сузилось до единственной тонкой ниточки, которую он обязательно оборвет. Сегодня же оборвет!.. Почва глинистая. После дождя ноги утопают в грязи. А дождь был отменный! Такой бы ему на похоронах, чтобы заглушить бессмысленные речи, чтобы все поскорее убрались в автобус и чтобы много озона потом, когда наступит тишина…
Еще немного в горку – и как раз. Вон уже виднеется невысокая голубоватая пихточка, на которую, наверно, слетаются по ночам ангелочки. А впрочем, что им тут делать по ночам? Для их ангельских сборищ есть места покрасивей, попрестижней, побогаче.
Серафимыч часто в последнее время думал: за что он так наказан Богом?
Чем не угодил? Конечно, грешил. А кто без греха живет? Состоял когда-то в партии и отрицал существование Бога. Так не ему одному задурили мозги.
Теперь-то он осознал ошибки и перегибы прошлого, покаялся. А что еще? Не убивал никого, не грабил, воровать с детства отучен тяжелой отцовской рукой. Что касается прелюбодейства, тут ничего не попишешь, изменял Зоеньке пару раз, силен дьявол! А другие-то как развратничают – и ничего! А может, не в Боге дело? Зачем приписывать Ему такое? Нет, это все дьявол! Это все дьявол! Нельзя их путать! Это он, самый великий из боссов, хозяйничал в то утро. Ну, а Бог-то что? Ну, а Бог-то зачем? Неужели не видел, как они идут убивать его дочь?..
Вот и пришел. Опустился на лавку.
– Здравствуй, Людочка! Здравствуй, Зоенька!.. – пробасил и заплакал.
Впервые пришел к ним без «горькой». Сегодня нельзя. Сегодня нужно быть трезвым.
Ветер нагнал пустяковые тучи. Капнуло несколько капель. Пихта, как водится, поохала на ветру. Неодобрительно каркнула ворона. И солнце по-новому посмотрело на мир.
– До скорого, – пообещал им Иван Серафимович и пустился в обратный путь.
А приблизительно через час он уже звонил из телефонной будки:
– Саня? Это Иван Серафимыч. Не признал?
– Ваш голос трудно не признать.
– Удивляешься, наверно, что позвонил?
– Да нет…
– Удивляешься. Как не удивляться? Ведь мы почти десять лет не виделись.
– Как-то не сталкивала судьба…
– Ты, говорят, собственным домом обзавелся? Не пригласишь старика в гости? О многом надо бы потолковать.
– О чем нам толковать, Иван Серафимыч?
– О жизни, Саня, о жизни.
– У вас что-то случилось?
– Случилось. Так как? Пригласишь старика?
– Конечно, приезжайте. Буду рад…
– Врешь, сволочь! Не будешь ты рад! – крикнул Серафимыч в трубку, когда в ней раздались гудки.
Небо отливало неестественным, багряно-фиолетовым цветом. Недостроенная часовенка боязливо жалась к дремучим вековым соснам, окружавшим ее полукругом.
«Пейзаж подходящий», – отметил Серафимыч, пристроив свой «москвич» в хвост «ниссану».
Возле дома Шаталина разгуливали двое молодых людей, о чем-то бесстрастно беседуя. Они остановились и замолкли, увидев, как притормозил у часовни автомобиль.
Здоровенный, широкоплечий старикан, казалось, с большим трудом вынес собственное тело из машины. Парни направились к нему, на ходу расстегивая пиджаки и хватаясь за левый бок так, будто у них разом заболело сердце.
– Я к Шаталину, – остановил он их своим могучим басом. – Я ему звонил…
– Мы должны вас обыскать, – заявил первый.
– Таковы указания, предписанные нашим начальством, – как бы извиняясь, подтвердил второй.
Серафимыч окинул взглядом окрестности. «С этими двумя цуциками я как-нибудь справлюсь, говорил его взгляд, – да там, кажется, еще двое сидят в машине! Хорошо позаботился о себе Санек!»
В этот момент открылась дверь на высоком крыльце особняка и в проеме двери возник силуэт Шаталина.
– Пропустите его! Это ко мне! – Парни расступились, расчистив гостю путь. –Добрый вечер, Иван Серафимыч, – без особого воодушевления произнес Александр, когда старикан взошел на крыльцо.
В кабаке «У Сэма» дым стоял коромыслом. Бравые ребята учинили разгул.
Туда-сюда сновали между столиками официантки, пышнотелые бабы, в красных сарафанах и кокошниках – сегодня «У Сэма» был «русский день». И гуляли по-русски, широко и весело. Особого повода для гулянья вроде бы нет, но разве нужен повод молодым парням с отменным здоровьем, у которых карманы набиты деньгами. У таких и в мрачный, ненастный понедельник – праздник! Сегодня только водка на столах, окрошка, пельмени, блины с мясом и творогом, с капустой и икрой – настоящий праздник желудка! А для души – цыгане! Цыгане «У Сэма» поют и пляшут каждую ночь, прямо как в старые добрые времена. И «новые русские» щедры не меньше, чем купеческая братия в период расцвета. И песни они поют хором те же самые, что певались сто лет назад: «Ямщик, не гони лошадей, мне некуда больше спешить…» Великое дело – традиции. И самое главное, молодым людям хочется, очень хочется подражать своим предкам. Они из кожи вон лезут, чтобы все как тогда! И получается! Гляди-ка ты, получается! Ведь пьют, и поют, и даже блюют не меньше!.. Ладно, будет насмехаться! На таких людях держится сейчас земля русская! Они-хозяева тут, и с этим надо Считаться. А кто не считается, тому сидеть в… Нет, господа, у нас демократия! Каждый имеет право на жизнь.
На свою собственную жизнь, которую прожить надо так… Как не стыдно, господа?
Не лучше ли восстановить еще одну прекрасную традицию – «русскую рулетку»?..
Нет, позвольте, мы не какие-нибудь прожигатели жизни! Мы – люди дела, мы поднимем престиж, мы улучшим уровень, на нас вся надежда!.. А на кого же еще?
- Предыдущая
- 37/103
- Следующая
