Не в силах забыть - Томас Шерри - Страница 20

— Конечно, — отозвался он. — Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

Брайони отказалась и опустилась на стул возле письменного стола.

— Вы не хотите присесть?

Лео уселся напротив жены по другую сторону стола.

Брайони неподвижно застыла, лицо ее казалось бледным, губы сжались в тонкую линию, под глазами залегли тени. От нее пахло каким-то незнакомым химическим веществом, не карболкой, чем-то другим, и к этому запаху примешивался резкий дух нашатырного спирта. И все же Лео радовался возможности быть рядом с женой, снова разговаривать, как когда-то.

Прежде чем заговорить, Брайони положила руки на стол и сплела пальцы.

После первой же фразы ее речь показалась Лео набором случайных слов, выхваченных из Оксфордского толкового словаря. Он следил за движениями ее губ, чувствуя, как от звуков ее голоса вибрируют барабанные перепонки, и сознавая лишь, что Брайони задумала столкнуть его в бездну.

Потом он встал из-за стола, подошел к окну и, достав из кармана часы, откинул крышку. Какая-то часть его существа не могла побороть нелепое желание свериться с часами, увидеть, сколько времени понадобится Брайони, чтобы доказать, что их брак обернулся чудовищной ложью. Но определить время оказалось не легче, чем читать по-этрусски: значки на циферблате расплывались, стрелки дрожали. Оставалось лишь смотреть на часы, часы, подаренные ему Брайони по случаю помолвки, с выгравированной на крышке надписью: «Любовь терпелива. Любовь добра».

В нем не осталось ни терпения, ни доброты. Он едва сдерживался, чтобы не затащить Брайони наверх, в спальню. Там она могла бы пожаловаться столбику кровати на грубость мужа.

Наконец она замолчала. Лео поднял голову.

Брайони выжидающе смотрела на него.

— Могу я рассчитывать на ваше понимание и поддержку? — Она встала и одной рукой оперлась на стол, другой — на футляр с микроскопом.

Лео подошел к столу, подвинул к себе футляр, раскрыл замки, откинул крышку и принялся собирать прибор. Затем отступил на шаг. Микроскоп казался настоящим произведением искусства и обещал прослужить не один десяток лет.

Окинув прибор недоуменным взглядом, Брайони подняла глаза, зеленые, как трава в дождливое лето.

— Так могу я рассчитывать, что в этом вопросе вы меня поддержите?

И Лео с изумлением понял, что эта женщина недостойна его дара. Брайони не заслуживала ни микроскопа, ни того терпения, с которым он пытался пробудить в ней чувственность. Ему не стоило жениться на ней: великое таинство брака не для таких, как она.

— Конечно, — кивнул он. — Можете не сомневаться, я согласен.

Приглядевшись, Лео различил плечи и очертания рук Брайони. Неподвижная, скованная смущением, она возвышалась над ним, обнаженная, похожая на русалку, выброшенную волнами на берег. В свете звезд ее гладкая кожа отливала голубым. Черные волосы рассыпались сверкающим водопадом, скрывая округлости груди и затеняя лицо.

Лео никогда прежде не видел Брайони полностью обнаженной, да и сейчас ее фигура казалась сотканной из света и теней. Наслаждаясь ею спящей в холодной темной спальне в Белгрейвии, Лео изучил каждый дюйм ее тела. Он знал на ощупь все его изгибы и впадины, от округлых коленей, до гибкого позвоночника, помнил легкую шершавость пяток и локтей, нежную мягкость крошечных волосков на предплечьях и голенях; он хранил в памяти вкус ее кожи, молочную сладость сосков, чуть пряный аромат телесных соков. Но разглядеть ее ему не удавалось.

Он провел рукой по ее животу. Брайони была теплой и неподвижной, словно ожившая статуя, сотворенная Пигмалионом.

Лео обнял ее и прижал к себе. Она попыталась высвободиться, скорее для видимости, но тотчас замерла. Он коснулся губами ее подбородка и щек. Брайони отвернулась, как будто боясь, что он поцелует ее в губы. Лео нежно приник ртом к ее уху. Дыхание Брайони участилось, из горла вырвался тихий стон.

Руки Лео скользнули по ее спине вниз и обхватили упругие округлые ягодицы. Брайони всхлипнула, почувствовав, как внутри ее снова набухает и твердеет его плоть. Лео блаженно вздохнул: в ее возгласе слышалось острое, неистовое желание.

Медленно повернувшись на узкой походной кровати, он опрокинул Брайони на спину и накрыл ее тело своим. Потом поцеловал в шею, коснулся губами ключиц и груди. Ее бедра качнулись ему навстречу, и Лео обдало обжигающей волной жара.

Пальцы ее сомкнулись на его запястьях. На мгновение Лео испугался, ему показалось, что Брайони хочет его оттолкнуть. Но ее руки взметнулись вверх и обвили его шею.

Замершее было сердце Лео заколотилось вновь. Тело пришло в движение, захваченное исступленным ритмом любви. Однако пылкий отклик Брайони оказался слишком сильным искушением, и вскоре Лео, опьяненный желанием, беспомощный, задыхающийся, замер, сдерживаясь изо всех сил, желая доставить ей наслаждение.

Но вот по телу Брайони прошла дрожь блаженства, и страсть, теперь уже ничем не сдерживаемая, захлестнула их обоих.

Он пронзил ее плоть, властно утверждая свое право обладателя, покоряя и подчиняясь, давая и забирая взамен. Он чувствовал себя господином и рабом.

Как только Брайони пришла в себя, она тотчас соскользнула с кровати и, подхватив ночную рубашку, поспешно стала надевать ее.

— Останься со мной, — попросил Лео.

— Я лучше пойду.

— Значит, ты просто использовала меня? — улыбнулся Лео, отлично сознавая, что Брайони на такое не способна.

Ей потребовалось добрых полминуты, чтобы найти рукава ночной рубашки и просунуть в них руки. К этому времени Лео успел встать с кровати и зажечь лампу.

— Не уходи.

— Уже поздно.

— Когда ты пришла, уже было довольно поздно. — Обычно Лео надевал на ночь лишь пижамные брюки, но на этот раз накинул на себя и полотняную индийскую рубаху, оставив расстегнутыми три верхние пуговицы. В колеблющемся свете лампы загорелая шея и грудь Лео, видневшиеся в вырезе рубахи, казались золотистыми. — Присядь.

Брайони покачала головой.

Лео нежно погладил ее пальцем по щеке.

— Ты собираешься заставить меня стоять, невзирая на мое состояние?

С медицинской точки зрения Лео был совершенно здоров и смог бы простоять не один час. Вдобавок утром путешественникам предстояло преодолеть перевал Ловарай. Но недавний больной по-прежнему выглядел слишком истощенным, и Брайони понимала, что ему требуется больше отдыхать.

Она неохотно присела на край кровати. Лео уселся рядом, обняв ее за плечи.

— Я не кусаюсь, ты ведь знаешь, — обронил он. — Но у меня неплохо получается лизать.

— Мне это ни к чему.

— Я мог бы лизать там, где тебе хочется, что скажешь?

— Нет. Больше этого не повторится.

— Хм. Тогда почему это вообще произошло? — Он поцеловал Брайони в уголок глаза. — У тебя тоже начался бред?

Конечно, это бред. Первобытные инстинкты и сплошное безумие.

— Прости. Такого больше не случится.

— Но я хочу, чтобы это случилось, — тихо и страстно возразил Лео.

Брайони молча качнула головой.

— Почему нет? — спросил он.

— Потому что это было ошибкой.

— Как и наш брак? — В голосе Лео уже не слышалось прежней теплоты.

Брайони тяжело сглотнула.

— Совершенно верно.

Лео поднялся и выпрямился во весь рост, едва не касаясь головой потолка палатки.

— Твое сердце превратилось в камень, когда ты потеряла Тодди? — бросил он, стоя спиной к Брайони.

Ее отнюдь не каменное сердце сжалось от боли:

— Пожалуйста, перестаньте. Вы рассуждаете о вещах, о которых не имеете ни малейшего представления.

— Вы правы. Я ничего не знаю о вашем сердце, вы об этом как следует позаботились. Однако ведь вы изучали науки, и вам известно, что иногда косвенные наблюдения могут служить весьма убедительным свидетельством.

— О чем вы говорите?

— О том, что я видел собственными глазами. О неопровержимом доказательстве вашей бесчувственности.

Жаркая душная ночь вдруг показалась Брайони ледяной. Ноги ее вдруг пронзило холодом.