Время любить - Козлов Вильям Федорович - Страница 38

• Предыдущая
• 38/150
• Следующая

– Ты и сам подохнешь, ежели будешь так пить, – произнесла появившаяся из-за домика Васильевна. – У кролей пустые кормушки, а он тут расселся… – Она перевела взгляд на Казакова: – Опять налили ему? Сейчас же убирайтесь отселя, покуда сама ваши вещи не выкинула из домика! И права вы тут не имеете никакого проживать.

– Дождешься, Васильевна, что я тебя заместо отравленного Байкала посажу в будку на цепь! – храбро заявил Захар. И даже с чурбака вскочил. – И что у тебя за вредная привычка из-за угла подслушивать? Раз мылись с мужиками в бане, тут в деревне рядом, так час торчала под окном и подслушивала, про что мы там толкуем! И ноги больные, а тут держат…

– Чья бы корова мычала, а твоя молчала, – прошипела Васильевна и, неожиданно проворно шагнув вперед на своих толстых ногах-бревнах, наотмашь хлестнула жирной ладонью мужа по лицу. И раз, и другой.

Тот пошатнулся, схватился за щеку, глаза его побелели от бешенства, Казаков думал, что он сейчас разъяренным вепрем кинется на жену, но он только смачно сплюнул и хрипло уронил:

– Да разве ты баба? Правильно сказал один отдыхающий: ты есть «оно». Злоба и жадность родились раньше тебя. И зачем ты живешь на белом свете? Эх ты, ошибка природы! – Еще раз сплюнул и ушел.

Васильевна, будто окаменев, таращила на Вадима Федоровича и Виолетту тусклые злобные глаза, беззвучно шлепала толстыми красными губами. Вся ее расплывшаяся, бесформенная фигура выражала сильнейшее негодование.

– «Оно»… – задумчиво произнесла Виолетта. – Довольно метко, ты не находишь, милый?

Это было сказано таким тоном, словно они были вдвоем. Виолетта, не опускаясь до ругани, нашла, как откровенно выразить свое полное презрение к этой чудовищной бабе.

– Пойдем искупаемся, дорогая, – поддерживая ее игру, ответил Казаков.

– Выпишу! Убирайтесь, чтобы вашего духу… – визгливо неслось им в спину.

Но они, обнявшись и смеясь, быстро стали спускаться к озеру. Уже отплыв от берега на середину, Виолетта повернула к Вадиму загорелое, с блестящими глазами лицо:

– Говорят: хороший человек, плохой человек, но Васильевна – это чудовище! Отравить такую замечательную собаку! И из-за чего? Из-за ведра помоев!

– Чудовище – это среднего рода, как и «оно», – ответил Вадим Федорович. – Знаешь, девочка, мне захотелось отсюда уехать… И сегодня же.

– Мне тоже… – эхом откликнулась Виолетта и, быстро заработав руками, поплыла к берегу. Длинные золотистые волосы облепили ее шею, плечи, будто водоросли на течении извивались рядом.

«ГАЗ-66-01» медленно ползет по выбитому, с блестящими лужами проселку. На убранных полях скирды соломы, иногда попадаются ровно подстриженные, будто под гребенку, поля. Посередине возвышаются сложенные кипы спрессованного сена. Здесь поработала специальная техника, которая косит траву, сама прессует в ровные кипы и связывает вдоль и поперек проволокой. А потом из этих блоков и составляются гигантские пирамиды.

Середина октября. Почти все деревья желто-розовые, да и лес поредел, стал просвечивать насквозь. В нем полно грибов – волнушек, сыроежек, подберезовиков, в бору встречаются и белые, но Андрею Абросимову и Околычу, который сидит рядом с ним в кабине, не до грибов: сейчас самый разгар заготовки картофеля, клюквы. Конечно, если кто предложит сушеных грибов, Околыч с удовольствием возьмет, а сырые и соленые его не интересуют: с ними много мороки, нужны крепкие бочки с донышками, да и доставлять их в райцентр нужно как можно быстрее, а картофель и клюква не испортятся. За полтора месяца Андрей хорошо изучил все методы и приемы своего начальника. Конечно, Околыч в своем деле виртуоз! Тут уж ничего не скажешь! Любого обведет вокруг пальца, но в общем-то на него не обижаются. Одно дело – самому везти в распутицу картофель на заготпункт, другое – прямо из подвала ссыпай ведрами в кузов машины. Ну а если что лишнего и перепадет заготовителю, так это не беда! Урожай нынче хороший, свой картофель с огородов все сельские жители охотно продают государству. Щедро женщины сыплют на весы клюкву… Когда кузов полный, Андрей везет сельхозпродукты в Климово. Там разгрузятся на приемном пункте, переночуют – и снова в путь. Околыч говорит, нужно ковать железо, пока горячо, и еще любит повторять, что дорога ложка к обеду… И надо отдать ему должное, работает от зари до потемок. Совсем Андрея загонял. А шофер у него и за грузчика, и за помощника, и за виночерпия, потому что при покупке у населения продуктов всегда может понадобиться спиртное. Для таких случаев Околыч в Климове берет у знакомой продавщицы сразу пару ящиков можжевеловой настойки. Она дешевле водки, а ударяет в голову ничуть не хуже. И одно дело – поднести знакомому колхознику стакан подорожавшей водки – этак разоришься! – а другое – стакан дешевой можжевеловки.

Околыч в синем костюме, при галстуке, вот только брюки заправлены в резиновые болотные сапоги: в туфлях тут не походишь! Каждое утро бреется, от него и сейчас пахнет одеколоном. Волосы у Околыча напоминают терновый венец на голове: вокруг вьющиеся кустики, а посередине плешь с хорошее блюдце. Синие выбритые щеки немного наползают на тугой воротник накрахмаленного воротника светлой, в полоску рубашки, крупный нос расширяется книзу, толстые красные губы часто складываются в добродушную улыбку. Когда Околыч разговаривает с народом, он всегда улыбается, густой голос его приветливо и убеждающе рокочет. Обычно почти никто с ним не спорит, что он скажет, то и делают. А уговаривает Околыч мастерски! Один мужик в глухой деревне ни за что не хотел продавать картошку, ссылался на старуху, которая велела придержать до зимы, а потом, дескать, на колхозном рынке они возьмут за нее в три-четыре раза больше. Околыч мигнул Андрею, мол, тащи бутылку, и принялся толковать мужику с осоловелыми глазами и помятым лицом, – как оказалось, тот вчера на поминках у соседа перебрал, – что до осени картошка может сгнить в яме или померзнуть, прогноз обещает суровую зиму, и потом нужно везти ее куда-то, значит, за доставку шоферу платить, да и на рынке еще неизвестно, какая сложится конъюнктура, картошки-то нынче завались…

Мужик слушал, согласно кивал и клевал носом, но сразу оживился и даже в глазах появился блеск, когда Андрей поставил на стол бутылку. Околыч налил мужику полный стакан, себе плеснул самую малость. Андрею и предлагать не стал: уже убедился, что того и под расстрелом не заставишь выпить. Скоро разговор принял желательный для Околыча поворот: мужик после второго стакана согласился продать не четыре мешка, как просил Околыч, а двенадцать… Старуха пару раз заглянула в избу, где они сидели за столом, но, услышав громкий голос мужа: «Хто тут хозяин? Я иль ктой-то другой?! Бери, Околыч, двенадцать мехов, и никаких гвоздев!» – ушла и больше не появлялась.

Мешки хозяева не отдавали, и картошку мерили ведрами, которые одно за другим опрокидывали в весело грохочущий кузов. Ведра у Околыча были особенные, скорее всего сделанные на заказ, потому что в каждое влезало картофеля на два килограмма больше, чем в обычное. Случалось, сдатчики ошибались в количестве высыпанных ведер, тогда Околыч, стоявший с блокнотом у машины, быстро подсказывал цифру – этак ведер на пяток в свою пользу. С ним не спорили. При такой его солидной внешности разве мог кто подумать, что заготовитель мухлюет? Андрей вскоре убедился, что сельские жители очень доверчивые и во всем полагались на солидного представительного Гирькина, олицетворявшего собой саму государственность. И Околыч пользовался этим вовсю. Многих он знал, а его просто все знали. В какую бы деревню они ни приехали, тотчас мужчины и женщины выходили из домов и приветствовали заготовителя, уважительно называя его Околыч.

За полтора месяца работы только один раз у шофера произошла короткая стычка со своим начальником. Первая и последняя. Уже на пути в Климово Гирькин велел остановить машину у убранного картофельного поля. Это было в дождливый серый день, когда дорогу развезло, а холодный ветер швырял в лобовое стекло мокрые красные листья.

• Предыдущая
• 38/150
• Следующая