Время любить - Козлов Вильям Федорович - Страница 39
- Предыдущая
- 39/150
- Следующая
– Доставай лопаты! – скомандовал Околыч, вылезая из кабины. Он был в зеленом дождевике с капюшоном.
– Кажется, мы не застряли? – удивился Андрей.
– Надо малость разогреться, – ухмыльнулся Гирькин, беря лопату в руки. – Заверни сзади брезент.
Андрей привязал ремнем брезент, а Гирькин стал швырять лопатой в кузов прямо на картофель мокрую черную землю с поля. Видя, что шофер таращит на него непонимающие глаза, весело сказал:
– С полчасика поработаем – и дальше!
– Мы же везем картошку на приемный пункт, – все еще туго соображая, что происходит, заметил Андрей. – Что нам там скажут?
– Ничего не скажут, – хохотнул Околыч. – Приемщик свой человек. Давай-давай поработай!
– Пойду лучше посмотрю, нет ли поблизости грибов, – буркнул Андрей и зашагал прочь от машины.
Бродя по сквозному перелеску и не глядя под ноги, он размышлял: может, стоит сегодня же заявить в милицию, что за штучки выкидывает Околыч? Ладно, обмалывает людей со своими ведрами, а тут ведь не пять – десять килограммов, пожалуй, не меньше тонны накидает песку! И все это на весы. По дороге от тряски земля перемешается с картошкой – никто и не заметит. Не обязан ведь заготовитель мыть картошку? Или принимать только чистой? Какую сдают, ту и берет…
Когда Андрей вернулся, Гирькин работал в одной рубашке, на лбу и лысине выступил крупный пот. На краю поля образовалась порядочная яма. Воткнув лопату в землю, Околыч отер со лба пот рукавом, изучающе посмотрел на шофера. И во взгляде его не было злости или раздражения, скорее – сожаление.
– Зеленый ты еще, ленинградец, – сказал он. – Поживешь на нашей грешной земле с мое – поумнеешь!
– Помогать вам в таких делах я не буду, – твердо ответил Андрей. – Я ведь говорил вам, что заканчиваю в будущем году университет… Отделение журналистики. И вы не боитесь, что я напишу фельетон про вас?
– Не боюсь, Андрюша, – улыбнулся Околыч, отчего толстая нижняя губа отвисла треугольником. – Во-первых, никто твой фельетон не напечатает, во-вторых, фактов у тебя маловато. Ну кто подтвердит, что я набросал в кузов землю? Свидетелей-то нет? То-то и оно, борзописец! И потом, я есть мелочь. У нас сейчас есть умельцы, которые миллионы хапают! Вот тут на днях писали, как в одном южном городке поймали с поличным крупную шишку, читал? Так на двух дачах и в гаражах нашли столько всякого добра, что и внукам бы на всю жизнь хватило! Одних денег больше миллиона… Вот получишь диплом, ленинградец, и валяй разоблачай ворюг и расхитителей народного добра, которые куда рангом повыше нас, грешных!
Отдохнув и выговорившись, Гирькин еще несколько минут кидал землю в кузов. Потом заглянул туда, удовлетворенно хмыкнул и швырнул поверх лопату.
– Сегодня ты, Андрюша, работаешь со мной последний день, – добродушно сообщил он, когда они тронулись. – Я к тебе всей душой, а ты вон как обошелся со мной! «Фельетон напишу…» Сам понимаешь, зачем мне на машине соглядатай? Я люблю работать без оглядки…
– Воровать, – ввернул Андрей.
– Делать деньги, – поправил Околыч, ничуть не обидевшись. – Вот сколько ты за фельетон получишь, если вдруг напечатают? Червонец? Двадцатник? А у меня ты бы еще за месяц заработал четыре куска. Такие-то дела, правдолюбец! Не за тот ты конец, парень, хотел ухватиться. Надо брать повыше, чем я, а повыше – силенок у тебя не хватит! Думаешь, мало журналистов-зубров хотели бы прославиться? Да вот что-то не пишут про тех, кто хапает у нас больше всех. А ты подумал – почему?
– Почему же?
– Сверху стали сквозь пальцы смотреть на все наши безобразия… – философствовал Гирькин. – А где образовалась дырка, туда и лезут крысы и грызуны помельче. А тут не дырка образовалась, а взяли да саму дверь в закрома распахнули: хватай, кто хочет! Налетай, не робей, ничего не будет! И хватают все кому не лень. Рабочие тягают с предприятий, даже название им придумали – «несуны», кто повыше – хватают прямо из банка, как тот самый начальничек, что деньги называет бумагой. А они и есть для него бумага, потому что он их не зарабатывает, как я, трудом и потом, – вон лопаткой помахать не брезгую, – а просто берет сколько нужно, и вся недолга… Так что, Андрей Абросимов, лучше закрой свой клюв и не каркай на меня… Ты думаешь, весь навар идет мне в карман? Куда там! С замначальника надо поделиться, инспектору тоже на лапу положить, да вот даже шофера не желаю обидеть… А сколько коньяку приходится выставлять на даче, когда отцы-кормильцы отдохнуть ко мне пожалуют! И каждому нужно угодить, каждый должен быть довольный, а вкусы у всех разные, и потребности, и запросы… Пока в силе – не дадут меня в обиду, а погорит кто – нового нужно заново обрабатывать… Хлопотливая у меня работенка, Андрей! Говорю, я есть мелочь пузатая… – Он хохотнул и похлопал себя по объемному животу: – Брюхо-то у меня и впрямь солидное, а делами вот занимаюсь мелкими, ничтожными…
«И грязными!» – подумал Андрей, глядя на поблескивающую мутными лужами разбитую дорогу. За спиной, в прыгающем кузове, земля с шорохом просыпалась на дно. Он вспомнил, как они неделю назад с Околычем приехали в норковый зверосовхоз. Еще за километр потянуло зловонным запахом гниющих отходов животного происхождения. Директор совхоза встретил их как дорогих гостей, распорядился, чтобы накормили обедом, и христом богом просил Гирькина вывезти горы костей с территории совхоза. Даже в закрытое помещение проникал дурной запах.
– Шкурку норки дашь? – то ли в шутку, то ли всерьез сказал Околыч, но, заметив, что директор сразу помрачнел, рассмеялся: – Да я шучу, Анисим Иванович, знаю, что у тебя не выпросишь ни одного хвоста! А кости нынче же вывезем, не сомневайся!
Два рейса сделали они в совхоз за костями, которые, воротя нос в сторону, загружали в кузов рабочие. Директор жал им руки, благодарил, а Околыч на этой операции положил в карман триста рублей. Еще не опасаясь Андрея, он сам похвастался ему…
Нагревал Гирькин и женщин, сдававших ему клюкву. Старые ободранные весы, которые они возили с собой, «грешили» по желанию хозяина от трехсот граммов до килограмма. А клюква стоила недешево! Расплачивался Околыч наличными, сдатчики расписывались в составленных им ведомостях. Деньги брал по разрешению районного банка из магазинов, как он говорил, «снимал кассу». За можжевеловую настойку платил из собственного кармана, сокрушаясь, что нет в его ведомостях такой статьи дохода или расхода, по которой можно было бы ее списать…
При окончательном расчете в конторе Гирькин протянул в коридоре Андрею две полусотенные сверху.
– Бери-бери, Андрей, пригодятся, – улыбнулся он. – Поживешь с мое – поймешь, что пока у нас деньги – сила. А туалеты из золота будем строить при коммунизме, если доживем…
– Я вам и так благодарен за науку, – в ответ улыбнулся тот. – Вы сами говорили, что наука стоит дороже денег.
– Моя наука тебе, гляжу, не впрок, – покачал большой головой заготовитель.
– Как сказать…
Деньги он не взял, чем искренне удивил Гирькина.
– Я ведь от чистого сердца, – сказал он. – Поработали мы неплохо, и вообще ты мне приглянулся, а то, что мы не сошлись во взглядах на некоторые вещи, так это ерунда на постном масле… Я уже стар, чтобы меняться, а ты…
– Я, пожалуй, сообщу в милицию про ваши дела, – решился Андрей. – Думаю, вас по головке не погладят!
– Иди сообщай, – кивнул головой Околыч, и ничто в его лице не дрогнуло, разве что в глазах появился холодный блеск. – Иди прямо к начальнику, выложи ему всю подноготную… Такой, мол, Гирькин, этакий! Очень начальник удивится…
Начальник милиции не удивился, он, сидя за письменным столом, угрюмо смотрел на Андрея и молчал, пока тот рассказывал про злоупотребления Околыча. Иногда поглаживал трубку черного телефонного аппарата и кивал кудрявой головой, будто соглашаясь. Но первый вопрос, который он задал Андрею, поставил того в тупик.
– А какие у вас, молодой человек, доказательства? – спросил он.
– Весы, ведра, картошка в кузове…
– Гирькин – тертый калач, и, пока вы мне тут рассказывали, он весы привел в порядок, ведра заменил, а для того, чтобы перебрать на складе картошку и отделить ее от земли, наверное, нужно объявить общегородской субботник…
- Предыдущая
- 39/150
- Следующая
