Базилика - Монтальбано Уильям - Страница 32

В этот раз все было по-другому: приглашение поступило не от иссушенного и строгого японца, личного секретаря Треди. В трубке я услышал незнакомый молодой голос, который представился отцом Диего.

— Его святейшество приглашает вас, гм, постучать мячом, — сказал он на хорошем английском, в котором угадывался испанский акцент.

— С удовольствием. Мы знакомы, святой отец?

— Нет. Я Диего Альтамирано, новый помощник Его святейшества.

Ага. Все ясно. Тот самый специалист в «искусстве боя», который может уничтожить целый полк щелчком четок. Я спросил:

— Вы тоже будете играть, святой отец?

— Его святейшество полагает, что, вероятно, буду… но, если честно, я не особенно хорошо играю в баскетбол… А вы думаете, что я должен играть? Надеюсь, вы не против того, что я вас об этом расспрашиваю, я же новичок.

— Если он пригласил вас поиграть, значит, хочет, чтобы вы играли. Пожалуйста, передайте, что я принимаю его предложение, и раз теперь у него есть вы в качестве новобранца, я тоже приведу с собой подкрепление.

На ленивом разогреве Треди поиграл немного с Лютером, я — с Диего. То, что я увидел, мне понравилось. Латиноамериканец, черноволосый, коренастый, метр восемьдесят, атлетического сложения, от природы наделенный выразительными мускулами и отличным здоровьем. Прямо фотомодель, если бы не шрам на щеке и сан священнослужителя. Он говорил, что не очень хорошо играет в баскетбол, видимо, имея в виду, что отказался от предложения играть за профессионалов и решил пойти в семинарию. У него был хороший глазомер, мягкие руки, а ноги были словно пружины. Обычно мы с Треди задавали тон среди швейцарских гвардейцев. В тот день мы остались на вторых ролях. Лютер был первоклассным игроком и выше Диего, однако старше и медлительнее. Он одинаково играл и правой, и левой рукой.

— У меня аудиенция. Выигрывает тот, кто сейчас забьет, — сказал Треди.

Лютер блокировал папу. Швейцарский гвардеец из команды Лютера, защитник, из-за линии бросил мяч в игру Альтамирано. Отличный бросок из-за спины Треди. Он пригнулся, находясь лицом к Лютеру, сделал обманное движение и побежал влево. Влево! С каких это пор влево? Застигнутый врасплох Лютер так и не смог его догнать. Треди подпрыгнул и отличным броском практически положил мяч в корзину.

— Ну и дела, — крякнул Лютер.

— Каждый сам за себя, — сказал папа.

Этим вечером мы с Лютером угощали Диего ужином. Диего, как выяснилось, был сиротой родом из Латинской Америки. Его воспитали священники после гибели родителей в автокатастрофе.

— Я с нетерпением ждал того дня, когда стану одним из них, — сказал он.

Знакомая история: новобранцы не спешили, но по всему миру церковь до сих пор неизменно собирала урожай из молодых людей, как монахинь, так и священников, поставляемый ее же питомцами. Естественно, вернувшись домой, его епископ решил, что Диего рожден для большего. В Риме Диего жил уже около двух лет, изучал теологию, чтобы получить ученую степень. А потом в отделе кадров Ватикана включили компьютер, который указал на него, как на самого подходящего священника на должность охранника, и Диего неожиданно для себя стал постоянным спутником папы римского.

— Я несколько смущен. Я понимаю, что должен защищать Его святейшество, — сказал Диего, — но никто не объяснил мне, от чего или от кого. Это нелегко.

— Никому не доверяй, — с отеческой уверенностью произнес Лютер, находясь под сильным воздействием притягательного «Бароло». [68]

Диего встревожился.

— Лютер имел в виду, что надо держать ухо востро. Проверять всех и все, что покажется тебе хоть немного подозрительным, и не беспокоиться о том, кого ты при этом потревожишь, — сказал я, и это не было шуткой.

Хорошо говорить. Мне самому следовало бы воспользоваться этим советом спустя два вечера, когда, поужинав у Лютера, я возвращался в одиночестве, не подозревая, что мое жестокое и двуликое прошлое воскресло и вот-вот обрушится на меня.

Согласен, мне следовало быть внимательней. Хочу только добавить, что стояла одна из тех мягких римских лунных ночей, когда начинает казаться, что над миром царит покой, и еще — что я уже не такой молодой и быстрый, как когда-то. Это случилось, когда я пересекал Кампидоглио, площадь перед ратушей, которую спроектировал для Рима Микеланджело. Было поздно, большая площадь, вокруг которой расположились археологический музей и старый дворец, где заключались гражданские браки, была безлюдной, и лишь влюбленная парочка медленно прогуливалась в сторону римского форума.

Я обогнул бронзовую копию статуи Марка Аврелия, что возвышалась над площадью и была развернута к длинной и широкой каменной лестнице, круто спускавшейся к улице внизу.

Я его не видел.

Позже я понял, что он, вероятно, шел за мной от дома Лютера и, догадавшись о моем маршруте, незаметно обогнал меня. У начала лестницы росли кусты, там он, должно быть, и ждал, поскольку краем глаза я успел заметить момент нападения, когда я подходил к лестнице.

С огромной силой он набросился на меня из-за спины и нанес удары ниже талии и выше колен. В футболе это означает «подрезать», но на верху каменной лестницы это был удар убийцы, после которого я полетел вниз.

Может, мне удалось бы удержать равновесие, но я качнулся вперед, споткнулся о невидимую преграду, опрокинулся и, словно тряпичная кукла, полетел в темноту. На следующий день Лютер обнаружил остатки прочной рыболовной лески из моноволокна, привязанной к одной из каменных балюстрад.

Вот уж действительно встречают по одежке. Слоняясь вокруг папских апартаментов в потрепанных, обрезанных до колен джинсах и футболке, Треди мог сойти за пригородного жителя средних лет на уик-энде. В белой мантии солнечным воскресным утром он соответствовал всеми узнаваемому образу папы римского. Еще папа походил на футбольного полузащитника, так как был высоким, поджарым мужчиной, державшимся с телегеничным изяществом и уверенностью. Приветствуя людей на площади, похожей на съемочную площадку в Трастевере, округе Рима, Треди возвышался над своей свитой и верующими, которые пришли его поприветствовать.

—  Viva il papa! [69]— пронзительно кричала женщина, когда он двигался в ее сторону вдоль металлического ограждения, пожимая руки, целуя детишек, обмениваясь улыбками и шутками. Папа в образе политика на мощенной камнем площади, а в качестве декораций — желто-коричневые палацци, как итальянцы называют не только настоящие дворцы, но также и дома, где проживают. Идеальная картинка. Телевизионщики, несмотря на ранний час и воскресенье, тоже прибыли на шоу.

Один из самых важных и почтительных титулов папы — епископ Рима. Умные папы всегда об этом помнят. Конечно, на то есть и священная причина, но помнят еще и потому, что римляне, кем папы с гордостью себя считают, — самый сильный и народный союзник, который только может быть у понтифика. Святой Поляк, актер в начале жизни и превосходно державшийся на публике папа, все свое неординарное правление тщательно полировал полученные им римские верительные грамоты. Большинство воскресений, в ленивые сонные часы завтрака, по утрам между восемью и полуднем он посещал свою римскую паству. Это была всегда пышная церемония: колокольный звон, дым фимиама — но послание Io sono romanoне могло быть менее торжественным. И это работало.

Треди соблюдал эту традицию. В то утро на Трастевере он отслужил мессу для толпы, слушавшей стоя в барочной приходской церкви, которая, похоже, редко когда по выходным собирала и сотню прихожан. Треди пришел в униформе класса «А»: ангельски-белой, от круглой zucchetto, [70]прикрепленной шпильками-невидимками к его шевелюре с проседью, до тонких шелковых носков. На ногах у него были блестящие черные мокасины, по поводу которых ходила масса пересудов в итальянской прессе. Поляк носил грубые коричневые башмаки, у которых наверняка были польские предки. Туфли Треди кричали: Italiane!