Иоанн Мучитель - Елманов Валерий Иванович - Страница 12
- Предыдущая
- 12/66
- Следующая
— Ладно. Вон тот пускай будет, — отмахнулся царь, ткнув пальцем в первого попавшегося. — А вы все — огонь тушить!
Епиха обернулся, недовольно скривил скуластое лицо, кое-как обрамленное редкой бородкой с небольшой рыжинкой, но говорить ничего не стал — чай, сам государь выбрал — лишь сурово пригрозил совсем молодому безусому парню:
— Гляди, Игнашка, головой ответишь, ежели что.
С прибытием стрельцов работа пошла споро. Епиха быстро и очень толково расставил народ в две цепочки, из коих одна занималась тем, что пыталась погасить огонь, а другая ведро за ведром сноровисто окатывала водой стоявшие поблизости два дома, не давая пламени уцепиться за сухое. Еще пяток своих стрельцов Епиха бросил на самое опасное — вооружившись баграми и просто длинными жердями, они спешно пытались раскатать пылающие бревна.
— Видал, яко они справно? — совсем по-мальчишечьи похвастался Иоанн, толкая в бок Игнашку. — Гляди, гляди! Эвон как лихо!
Порыв ветра в их сторону оказался столь внезапным, что, пока конь пятился назад, их обоих затянуло черной удушливой волной дыма от горящей смолы. Царь обернулся и не смог сдержать смеха — все лицо стрельца оказалось в черной копоти.
— Эка тебя угораздило, Игнашка, — сквозь смех выдавил он.
— Так и тебе, государь, тож не мене моего досталось, — несмело ответил тот.
Иоанн тут же представил, как выглядит его лицо, и закатился еще пуще. Видя, что государь ни чуточки не обиделся, вместе с ним засмеялся и Игнашка. Очень уж чудно было смотреть, как выступившие от безудержного хохота слезинки ползут по щекам царя, оставляя за собой белесые полоски. Он смеялся даже тогда, когда государь уже замолчал, привстав в стременах и пристально всматриваясь в сторону дальнего плетня того дома, близ которого они стояли.
Иоанн еще не мог решить, померещилась ли ему голова мужика, воровато выглядывавшая из-за плетня, или то было на самом деле. Но через миг мужик вновь высунулся и уставился на царя. Смотрел он недолго, всего несколько секунд, после чего опрометью кинулся прямиком в сторону огорода.
«Да ведь это не иначе как тот, кто подпалил, — мелькнула мысль. — Ах ты погань какая! Ну, погоди ж ты у меня». Иоанн послал жеребца вперед, да еще с силой перетянул его плетью, чтобы тот быстрее набрал ход.
Пока оторопевший Игнашка, вытаращив глаза, недоуменно смотрел на удалявшегося царя и соображал, что ему делать, всадников разделяло уже не менее двадцати саженей. Стрелец совсем уж было решился направить коня к Епихе, чтобы упредить своего старшого, но тут наконец увидел мелькающую далеко впереди фигурку какого-то мужика и, вовремя вспомнив, что Епиха повелел ни на шаг не отставать от царя, рванулся следом.
Уже на скаку он с ужасом осознал, что не успевает, нипочем не успевает, и остается одна надежда, что государь сумеет управиться с этим окаянным татем один, иначе… Но о том, что будет, если произойдет иначе, ему решительно не хотелось думать, а потому оставалось только что есть мочи охаживать своего коня плетью в надежде хоть немного сократить расстояние, отделявшее его от царя.
Иоанн меж тем практически настиг мужика. До него оставалось совсем немного, когда тот резко остановился, обернувшись к царю лицом, и почти сразу государь столь же резко осадил коня. Тот недовольно заржал, возмущенно встал на дыбы, но железная рука продолжала неумолимо натягивать поводья, в кровь раздирая конский рот, и жеребец, обиженно всхрапнув, вновь опустился на передние копыта.
Иоанн медленно спрыгнул с коня и сделал шаг навстречу… самому себе.
— Ты?! — спросил он, не веря собственным глазам.
— Неужто не признал? — ухмыльнулся тот. — А ты, поди, чаял, что старцы твои меня гладом да хладом заморили али дымом удушили? Небось, и панихидку по мне справить успел? А я — вот он. Утек от них да и был таков. — Он торжествующе засмеялся.
— Государь, берегись! — вдруг крикнул кто-то за спиной Подменыша. Он обернулся, но было поздно. Широкая полноводная струя из перехваченного горла Игнашки уже заливала его одежу, окрашивая красный кафтан в темно-бордовый цвет, а сам стрелец, будучи не в силах удержаться на ослабевших ногах, оседал наземь.
— Ты пошто моего ратника зарезал, смерд поганый?! — возмутился Подменыш, глядя на приземистого мужика, лицо которого было надежно упрятано под густую бороду, открывая доступ только к узким, со злобным змеиным прищуром глазкам.
— Негоже, чтоб он вас обоих вместях увидал, — примирительно произнес мужик. — Я-то тайну сохраню, а он по младости непременно сболтнет.
— Да и мне глядеть на оного выродка лишь в пагубу, — произнес голос за спиной.
Подменыш резко обернулся, но больше ничего не успел сделать. Последнее, что он увидел, — это налитые бешеной злобой и какой-то бесшабашной яростью глаза двойника. Последнее, что он услышал, — это смачный хруст, с которым острый мясницкий нож вошел ему в сердце. Последнее, что он почувствовал, была острая боль в груди, а дальше застилающий глаза туман унес его далеко-далеко вдаль.
— Ты что ж сотворил-то? — ошалело спросил мужик, продолжая остолбенело стоять подле свалившегося к его ногам царя.
— Не о том вопрошаешь, Малюта! — грозно рявкнул на него двойник. — Русь одна, и Иоанн на ней должен быть только один. Тебе ж лучше, коли на царский стол не этот воссядет, а я. А сейчас подсоби-ка мне к плетню его оттащить, чтоб никто не приметил.
И, видя, что Малюта по-прежнему стоит на месте, растерянно опустив к земле по-обезьяньи длинные руки, мигом подкрепил свое требование увесистой зуботычиной. Придя в себя, Скуратов бросился на помощь. Вдвоем кое-как они отнесли трупы к невысокому плетню, после чего двойник принялся быстро раздевать Подменыша.
— Да подсоби ж ты! — грубо прикрикнул он на Малюту, который вновь впал в оцепенение.
— На кой? — растерянно спросил тот.
— Сказано ж тебе — я ныне царь! Потому и одежа должна быть на мне царская.
— Эх и дела, — помотал головой Малюта, но послушно принялся помогать.
Терять теперь ему, как он тоскливо сознавал, было и впрямь нечего — все самое худшее, что можно было только вообразить, он уже совершил. Хотя нет, не он, а… Впрочем, кто там будет разбираться — кто именно. Оставалось лишь надеяться, что его окончательно свихнувшийся спутник (а как еще можно назвать человека, только что осмелившегося не просто поднять руку на государя, но и убить его?), появившись перед стрельцами в царском обличье, хотя бы на несколько мгновений отвлечет их от него, Малюты, который за это время успеет скрыться далеко-далеко. Надеяться на мгновения, а мечтать о том, что отвлекутся стрельцы на часок. Пускай всего один, самый малый. Ему, Гришке, и того хватит, чтоб исчезнуть из Москвы, а хорониться по лесам ему не впервой — пусть ищут.
В идеале, конечно, было бы вовсе замечательно, чтобы разъяренные ратники тут же, прямо на месте, зарубили наглого самозванца, потому что тогда Малюта получал гораздо больше шансов остаться невредимым, но на это он, как здравомыслящий человек, особо не полагался. От тягостных раздумий его оторвал насмешливый голос царского двойника.
— Ну и как я тебе глянусь? — гордо выпрямился он перед Малютой.
— Все едино — распознают, — скептически промычал тот. — Хотя что ж. С виду-то и впрямь не отличишь, — тут же поправился он, опасаясь, что после такой суровой критики тот и вовсе откажется показываться стрельцам. Тогда уж точно пиши пропало.
— Рублевики с тобой? — отрывисто спросил Иоанн.
Гришка без колебаний сорвал с груди заветный мешочек и протянул его своему спутнику. Сейчас он был готов отдать не только остатки казны старцев, но и скинуть с себя последние штаны, лишь бы тот поскорее дозволил удрать отсель куда подальше.
— Себе оставь, — распорядился Иоанн. — Вернешься в монастырь — вклад дашь. И не боись — я тебя непременно сыщу, — многозначительно пообещал он. — Токмо покамест я к стрельцам выходить стану, да отвлекать их начну, ты этого, — кивнул он на неподвижно лежавшего Подменыша, — поближе к огоньку отнеси. Пущай поджарится, — и истерически захохотал.
- Предыдущая
- 12/66
- Следующая
