Иоанн Мучитель - Елманов Валерий Иванович - Страница 13
- Предыдущая
- 13/66
- Следующая
Малюта в ответ лишь заискивающе улыбнулся. В этот момент он был готов на что угодно. Серые, с легким голубоватым отливом глаза человека напротив продолжали настойчиво сверлить Гришку, парализуя его волю, и Скуратов уже нагнулся, чтобы послушно взвалить тяжелое царское тело на плечо, но был остановлен.
— Куда?! Рано еще. Сейчас моя очередь. А ты следи из-за плетня, и пока я с ними не ускачу к себе в палаты, — смакуя, произнес он последнее слово, — ты отсель ни-ни. Ну, а потом украдкой метнешь его в огонь. — Он помедлил, разглядывая ножевой разрез на кафтане, темное пятно крови вокруг него, и с недовольным вздохом заметил: — Не мог сам сдохнуть. Вишь ты, как одежу попортил. Да еще и в кровище ее изгваздал. Тьфу! — и подрагивающим от волнения голосом бодро сказал: — Ну все. Пошел я… на царство.
Он несколько неуклюже вскарабкался на испуганно похрапывавшего жеребца, почуявшего запах крови, и двинулся в сторону полыхавшего дома. С минуту его долговязая фигура еще маячила впереди, затем исчезла из виду. Можно было бы попытаться убежать прямо сейчас, но Малюта вдруг с ужасом обнаружил, что ноги перестали его слушаться и держать его приземистое тело наотрез, отказываются. «Вот беда, так беда», — подумал он уныло и принялся с содроганием ждать дальнейших событий.
Однако последующее превзошло его самые радужные мечты, потому что спустя время он увидел, как его спутник, сидя в седле и окруженный восемью всадниками в алых кафтанах, направляется в сторону города. Малюту несказанно обрадовало то, что стрельцы, сопровождавшие его спутника, до сих пор не скрутили его, а, напротив, внимательно слушают и в ответ лишь послушно кивают головами.
«Неужто вовсе слепые? — неодобрительно подумал Малюта и тут же облегченно вздохнул: — Вот и славно. Стало быть, и я еще поживу».
А тут и новая радость — ноги вновь сделались послушными. Первая мысль была — припустить куда глаза глядят. Он уже собрался так поступить, но, посмотрев на тело царя, после некоторого колебания вновь взвалил его себе на плечо. Конечно, надолго внезапное исчезновение государя его, Малюту, не спасет, но на денек-другой отсрочку даст.
Дымовая завеса от горящей смолы по-прежнему надежно скрывала его от посторонних глаз, но до объятой пламенем избы он так и не добрался — уж больно нестерпимо несло от нее жаром. Ну и ладно. Так сойдет. К тому же он прикинул, что когда ближняя стена рухнет — а ждать этого недолго, та уже полыхала снизу доверху, — все равно рассыпавшиеся бревна должны надежно погрести под собой труп. До конца они его, наверное, навряд ли изжарят, но изуродуют до неузнаваемости, а это главное.
С трудом сделав еще пару шагов по направлению к избе, он с облегчением свалил бездыханное тело на землю и опрометью — ну пекло, настоящее пекло! — бросился обратно. Отбежав на пару саженей, обернулся и уставился на стену, решив подождать ее падения, но тут где-то совсем рядом раздались голоса, и Гришка бросился бежать со всех ног.
Так быстро он не бегал за всю свою жизнь, даже в пору босоногого детства, и одна мысль стучала в висках: «Только бы не прогорела смола», потому что спасение виделось лишь в этой мрачной, клубящейся черными кольцами, дымовой завесе, до поры до времени скрывавшей Гришку от посторонних глаз.
Он был уже далеко, саженях в тридцати, когда первая головня свалилась с крыши и впилась острым сладострастным поцелуем, от которого зашипела кожа на лице, в правую щеку лежащего. За нею, одна за другой, стали падать и другие головни, но, странное дело, на сей раз ни одна из них не долетала до тела. Все они словно отскакивали от него, а точнее, от некой невидимой стены, которая вдруг окружила лежащего со всех сторон.
Когда Малюта удалился саженей на сто, пришла в движение и стена, близ которой находилось тело. Поначалу она, как и предполагал Гришка, стала еле заметно клониться наружу, давая крен в сторону лежащего, но затем, поскрипывая от натуги, неожиданно пошла в другую сторону. Если бы кто-то в эти мгновения мог видеть ее колебания, то у него создалось бы полное впечатление, что два невидимых, но могучих богатыря толкают ее от себя и никак не могут одолеть друг дружку.
Прислушавшись, этот невольный свидетель смог бы уловить и два голоса. Один, неприятно скрипучий, скрежетал: «Сдохни», после чего стена вновь клонилась к телу, второй не говорил, а напевал: «Живи», и стена опять уходила в обратную сторону. Наконец выяснилось, что владелец певучего голоса сильнее — бревна рухнули вовнутрь, не причинив лежащему ни малейшего вреда.
А может, ничего и не было? Может, то просто заметно осильневший ветерок, играючись, покачивал ее туда-сюда? Да и голоса… Хоть раз в жизни, но бывает с каждым из нас, когда что-то послышится, да так явственно, что невольно оборачиваешься, а за спиной никого. Про головни же и вовсе говорить не след. Легка прогоревшая деревяшка, и любого дуновения вполне достаточно, чтобы изменить ее полет в ту или иную сторону…
…Когда возвращавшийся из своей слободы Тихон на всякий случай завернул на пепелище, солнце уже было на закате. Стрелецкий сотник не рассчитывал отыскать там государя, но какое-то непонятное ему самому чувство заставило направить коня именно туда. Может, простое любопытство, а может…
Доехав до места, где несколькими часами ранее бушевал огонь, а ныне дымились одни головешки, он некоторое время молча разглядывал неприглядную картину, открывшуюся его взору. На пепелище всегда тягостно смотреть. Подумать только, совсем недавно где-то тут суетились люди, хлопотали по хозяйству домовитые женки, веселились, прыгали и резвились дети, а ныне, куда ни глянь — всюду лишь седой пепел да мрачная серая зола. От съестных припасов — черные угли, от стен и крыш — головни, и хорошо, если живы люди — будет кому отстроить все сызнова, будет кому вселиться в новые избы.
Тихон пустил коня неспешным шагом, осматривая пепелище, в котором кое-где уныло копошились бывшие хозяева, разыскивая в заветных местах припасенное на черный день серебрецо. Пускай его возьмут по весу, пускай дадут три четверти, а то и половину того, что на самом деле стоит этот маленький слиток — все подспорье. Будет на что прожить первые дни, а то, глядишь, хватит и на покупку готового сруба. Тогда и вовсе хорошо. И не важно, что он будет гораздо меньше прежнего жилища. Главное, что в преддверии холодной слякотной осени, за которой неизбежно грядет студеная зима, появится над головой крыша.
Доехав до угла первого из уцелевших домов, сотник повернул коня обратно. По сторонам он уже почти не глядел. Невольно думалось о другом — не отпусти его государь в слободу, сейчас бы и он сам точно так же бродил с потерянным видом по пепелищу, в которое превратилась бы его изба. И всей радости было бы, что рядом с ним бродят живые и невредимые мать и сестра, да и то неведомо — бродили бы или… лежали.
Как чуял царь-батюшка, когда отправил его домой. Как только Тихон вернется в его палаты, так непременно кинется в ноги, чтоб поблагодарить за заботу. Поблагодарить, да отдать перстень. Негоже лишний час держать у себя жиковину — уж больно дорога. А ну как обронишь невзначай — тогда что?! Лучше уж от греха подальше возвернуть, да и дело с концом. Эвон, какой блескучий камень. Такой не рублевик стоит и даже не десяток. Тут цена куда выше. Никак не менее полста.
Некоторое время Тихон, вытянув руку с указательным пальцем, на котором красовался перстень, любовался игрой красавца камня, чуточку сожалея, что солнце стоит совсем низко, а потому его лучи мало помогают лалу «гулять» своими цветами. Но тут его глаз уколол какой-то чужеродный лучик. Был он гораздо более светлый, совершенно без красноватых оттенков, да и сверкнул откуда-то издали.
Удивленный, Тихон оглянулся по сторонам — никого. Если бы он был в городе, на пепелище царевых палат — тьфу, тьфу, тьфу, и придет же такое в голову — это одно. Тогда такой лучик мог запросто отразить любой осколок прозрачного веницейского стекла, но откуда он взялся здесь? А если не стекло, тогда что?
- Предыдущая
- 13/66
- Следующая
