Текила-любовь - Лаврова Дарья - Страница 25

• Предыдущая
• 25/37
• Следующая

– Что ж ты, прекрасная, не контролируешь своего будущего главного инженера? – снисходительно смеялся Роман Львович, который разрешил себя звать дядей Ромой. Димка с Настей прятали глаза и глупо улыбались.

– Так вот получилось… – отвечал Димка, пожимая плечами.

– Ладно, перерыв, – крикнул дядя Рома. – Ничего страшного. В шкафу возьмёте готовые. Там целый ящик. Покажете потом Ривкину. Только про меня не говорите. Хорошо, прекрасная? Да не смущайся ты!..

– Поехали на выходных в Зеленоград? – спросил Димка, снимая с волос резинку, а потом и очки с глаз.

– Зачем? – испуганно спросила Настя, силясь улыбнуться.

– Познакомлю тебя с родителями и Ванькой.

Настя опустила глаза и ничего не ответила:

– Что с тобой? Ты не хочешь?

– Нет, – виновато улыбнулась она, посмотрев ему в глаза.

– А что же тогда?

– Я боюсь, – прошептала она в ответ. – Боюсь, что я им не понравлюсь. Я не знаю, как себя вести. Меня никогда ещё не знакомили с родителями!.. Мне кажется, я по определению не из тех девушек, что могут понравиться родителям парня.

– Не говори глупостей. Будь собой, а остальное я возьму на себя.

Выходные в Зеленограде с Николаем и Мариной стали для Насти первым опытом знакомства с родителями парня, прошедшим для неё вполне спокойно и удачно.

Николай понравился ей чуть больше – Настя не могла объяснить почему. Может быть, потому что казалось, она не понравилась Марине. Перед тем как ехать обратно, Настя говорила с Николаем:

– … Моя мама тоже училась в медицинском, но летом в 84-м году взяла академ. А в конце июля родилась я. Она не работает по специальности. Зимой, осенью ведёт автобусные экскурсии по России, а летом – помощник директора круизов по Волге и Оке.

– А как её зовут, Насть? Вдруг мы знакомы, – смеялся Николай, складывая вещи в багажник машины.

– Ольга, – ответила Настя. – Тогда она была Романова. Не знали?

Николай на пару секунд уставился в багажник. Подошёл Димка и, нежно обняв её, чмокнул в макушку.

– Нет, Насть, кажется, не знал… – ответил Николай, закрывая багажник. – Можем ехать!

Ночью Дима и Настя не спали – лежали под одеялом и разговаривали.

– Я читал, что через сто лет весь мир будет говорить на эсперанто и люди всех стран смогут понимать друг друга. Это ведь легко. У нас в учебнике была статья на эсперанто. Он так похож на испанский, я даже всё понял! Представляешь?

– Димка, я не хочу говорить на эсперанто!.. Я хочу говорить на русском.

– Ничего-ничего, смугляночка, – шептал он, – через сто лет будешь у меня говорить на эсперанто как миленькая… Слушай, а поехали в Сочи летом?

– Вдвоём на море? – улыбнулась Настя. Его глаза в темноте были еле различимы.

– Вчетвером. С Андрюхой и Анькой.

– Поехали.

– Насть…

– Что?

– Настенька… – Димка целовал её щёки, веки и губы. – Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю, Димка… Димочка…

Они решили не заниматься любовью этой ночью, а в понедельник не идти на практику, и провести ещё один день в Зеленограде. Они заснули под утро, тесно прижавшись друг к другу. Засыпая, Димка вспоминал вечерний разговор с отцом.

Он сказал ему:

– Береги её. Лучшей девушки ты не найдёшь.

– Я знаю, па. За Настю я любого убью.

– Матери она не очень нравится, но ты не волнуйся. Она привыкнет. Мне нравится. Я бы на твоём месте тоже влюбился. Она напомнила мне одну девушку, с которой я учился… ну, ладно, это всё неважно. Любишь её?

– Люблю.

Проснулись в час дня, когда дома уже никого не было. Димка взял Настину ладонь и стал её рассматривать.

– Я нашёл родинку у тебя на запястье, – сказал он, обнимая сонную Настю. – Знаешь, что это значит?

– Не знаю, – улыбнулась Настя, не открывая глаз.

– Это значит, мы будем счастливы.

В один из последних дней зимней практики, Анька, тихо выйдя вечером из комнаты Андрея в ванную, столкнулась с Настей. Больше недели она не появлялась в одиннадцатом блоке, не отвечала на сообщения и не брала трубку, только один раз написала, что она у Димки и что всё хорошо. Она порывисто обняла Аньку и разрыдалась у неё на шее.

– Моя, что случилось? – Анька вытирала ей слёзы бумажными салфетками. – Поссорились?

Слова Насти, смешанные со слезами и эмоциями, казались почти бессвязными, но очень понятными.

– Нет, – всхлипывала Настя. – Просто… мы такие дураки… столько времени потеряли. Он такой… такой… свой. Я его люблю и не представляю, как смогу дальше жить, ходить, есть, пить, думать, если рядом не будет его. Я послезавтра еду домой на неделю и уже скучаю по нему. Я так привыкла засыпать рядом с ним. А когда он во сне прижимает меня к себе, я боюсь заплакать от счастья, что это всё происходит на самом деле… Не бывает столько счастья… Я так не хочу уезжать… Я боюсь поверить… Он хотел со мной поехать, но у него отец на неделе уезжает на полгода в командировку…

– Не бойся, Моя, – шептала в ответ Анька, гладя Настю по голове. – Я понимаю. Трудно поверить в хорошее, когда его так давно не было. То, что есть у вас сейчас, это лучшее, что могло быть. А если тебя пугает неделя разлуки с ним, то… попроси его записать тебе диск. Я в одной старой повести читала. Пусть почитает тебе стихи, или отрывок из любимой книги, или песню споёт, или анекдот расскажет…

Настя кивнула.

Позже в ванную пришёл Димка.

Анька вернулась в комнату к Андрею, чтобы прочитать пару своих четверостиший. Васильев, гад, проболтался, что она пишет стихи, а Андрей пристал: почитай, да почитай…

Андрей любил рассказывать, как впервые увидел её и какие мысли его посетили в тот момент. Однажды на первом курсе он зашёл к Васильеву – на полу у телевизора сидела девушка. Огненно-рыжая и кудрявая, с веснушками на лице и руках – она медленно разливала по рюмкам текилу. В одной руке была бутылка, в другой – крышка в виде чёрной шляпы. «Интересно, – подумал тогда Андрей. – А у неё всё тело в веснушках? Грудь и ноги тоже?»

Свои же мысли хитрая Анхен предпочла не оглашать. Ну не скажешь ведь Андрею, что одно время он напоминал ей большую обезьяну, одетую в липовые шмотки от «D&G», танцующую нижний брейк, да ещё с идиотской косичкой на затылке!

Из ванной тихо доносился шум воды, а из головы всё никак не шли те последние слова Насти: «… не представляю, как смогу дальше жить, ходить, есть, пить, думать, если рядом не будет его…»

– Рыжая, у меня слов нет… – сказали одновременно Андрей и Димка, только что появившийся в комнате.

– Я знаю, кто мне поможет, – хитро добавил Васильев, глядя на Аньку.

Весь следующий день, во время зачёта по практике, пару часов в универе, а потом в общаге, Димка, как псих бегал с цифровой камерой и снимал Настю. Снимал везде и всё подряд. То Настя у деканата, собирается закрыть сессию у Новгородцева, то Настя в кафе у самовара наливает чай, то с подругами, то во дворике у замёрзшего «писающего мальчика», то в магазине на первом этаже общежития… – везде, где только можно. И неважно где – главное, чтоб там была Она.

Вечером, сажая Настю в поезд, Димка отдал ей диск и сказал:

– Делай там, что хочешь, рыбка, но если узнаю – голову оторву!..

Лёжа на верхней полке и кутаясь в холодный плед, заснуть не получалось. Настя слушала диск, который Димка записал прошлым вечером, когда она уходила на занятия. Анькины стихи. Старые и приятно-тёплые – Настя помнила их ещё со второго курса, и новые, такие же трогательные, – и всё это голосом Димки:

• Предыдущая
• 25/37
• Следующая