Край земли у моря - Каммингс Мери - Страница 22
- Предыдущая
- 22/49
- Следующая
Со стороны все выглядело очень эффектно — только сам Рики постепенно начал понимать, что резкие короткие удары по нервным окончаниям, пронизывающие все тело как ударами тока — это отнюдь не случайность. Они явно были рассчитаны на то, чтобы причинить боль, хотя любой из таких ударов, будь он хоть чуточку сильнее, мог парализовать конечность на несколько часов. В то же время его противник не пропустил ни одного сколько-нибудь стоящего удара и с легкостью вывертывался из захватов, не давая провести болевой прием — то есть применить излюбленный метод итальянца.
Наконец осознав, что с ним просто играют, что этот тощий мозгляк не первой молодости может разделаться с ним в любой момент, но по непонятной причине не делает этого, Рики занервничал — и, занервничав, допустил промах. В попытке захватить предплечье противника его рука прошла вперед на какой-то дюйм дальше, чем следовало — и через секунду он оказался на мате в на редкость неприятном положении.
Он лежал лицом вниз с рукой, завернутой за спину и выкрученной так, что любое, самое слабое движение причиняло невыносимую боль — Рики прекрасно знал этот прием и сам нередко применял его. Его противник — тот самый тощий мозгляк! — лежал на нем сверху, прихватив его за шею жесткими, как стальные прутья, пальцами. Встать из этого положения было невозможно, тем более что вторая рука внезапно отказалась подчиняться. Попытка лягнуть соперника ногой не увенчалась успехом, но руке сразу стало так больно, что Рики со свистом втянул в себя воздух.
Теперь Дел мог начинать разговор, будучи уверенным, что его собеседник внимательно все выслушает и прочувствует каждое слово — даже если эти слова сказаны ему на ухо шепотом. Беседа была короткой, но содержательной:
— К моей жене больше близко не подходить, ясно? Итальянец молчал, не шевелясь — лишь лицо его медленно багровело. Промедление стоило ему еще одного приступа боли в руке. Одновременно Дел слегка, но чувствительно ткнул его носом в мат, как провинившегося щенка.
— Ясно?
Рики по-прежнему молчал и Дел еще чуть-чуть усилил нажим — он знал, что итальянцу сейчас кажется, будто у него медленно выламывают локтевой сустав.
— А... — это было сказано сипло, еле слышно, сквозь зубы. — Ясно...
— Хорошо, — похвалил Дел и, чтобы поощрить, немножко ослабил нажим. — Бабьи сплетни по поселку не разносить, ясно?
— Ясно, — на этот раз Рики не стал ждать стимуляции и отозвался сразу.
— Все понял?
— Все.
— Сдаешься? — громче, чтобы могли слышать и окружающие.
Опять молчание — очевидно, именно это слово Рики было труднее всего произнести. Медленный и неумолимый нажим на руку — и сказать все-таки пришлось:
— Сдаюсь...
— Громче!
— Сдаюсь!
Вот и все — одним движением Дел оказался на ногах, футах в пяти от лежавшего ничком итальянца. Тот медленно пошевелился и встал.
Взгляд, полный ненависти, был настолько коротким, что Дел едва заметил его — в следующий миг на лице Рики появилось обычное дружелюбно-снисходительное выражение. Подойдя к Делу, он почти весело усмехнулся.
— Здорово ты... Вот уж не ожидал... Ну, ничего, как-нибудь еще попробуем.
— Захочешь — можно будет и повторить, — пообещал Дел.
Он перечитывал досье каждый день, снова и снова, в надежде найти хоть какие-то крохи информации, которые могли бы ему помочь. Оказывается, и раньше бывали случаи, когда о терактах знали заранее. Иногда это оказывалось пустышкой. Иногда — наводкой на ложную цель, и взрыв гремел совсем в другом месте. Иногда, и это было хуже всего, несмотря на все попытки предотвратить теракт, он все-таки происходил — именно там, где был намечен...
Почему-то Делу казалось, что пока он сидит на работе, пока беспокоится и пытается хоть что-то сделать, ничего страшного случиться не может. Он и сам понимал, что это чепуха, что его присутствие ничего не дает — и все-таки сидел допоздна, снова и снова просматривая документы.
Кое-какие выводы все-таки удалось сделать, и они были весьма неутешительны. Все теракты были очень тщательно спланированы. Заряды размещались на нужных точках загодя — за несколько часов, а то и дней до взрыва. Поэтому некоторые из них удавалось обнаружить, но обезвредить было исключительно сложно. Как правило, в заряде предусматривалось двойное, а то и тройное шунтирование. Никаких таймеров — взрыв всегда производился пультом с радиусом действия свыше мили. Боевики в момент ареста обычно кончали с собой — или пытались сделать это. Те, кого удавалось все-таки взять живыми, не отвечали на вопросы, что бы им ни сулили.
Нанятые местные подручные обычно раскалывались легче — но они ничего не знали.
Дел стал суше, резче и молчаливее, чем обычно. Часто ему казалось, что он бездействует — а время утекает, как песок сквозь пальцы.
Даже дома, с Карен, он не был в состоянии полностью избавиться от тревожных и невеселых мыслей. В другое время он рассказал бы ей в подробностях историю с Рики, посмеялся бы вместе с ней, почувствовал бы себя суперменом под ее восхищенным взглядом — а тут, придя домой, сказал только:
— Думаю, Рики больше не станет беспокоить тебя. И, пожалуйста, если он выкинет еще что-нибудь — сразу же скажи мне... — Ему не то чтобы не хотелось разговаривать с ней — просто не было настроения веселиться.
Внешне все выглядело почти по-прежнему. Он по-прежнему обнимал и целовал Карен, приходя с работы, ел, разговаривал — иногда теряя нить разговора и ловя на себе ее недоуменный взгляд; смотрел телевизор, пристроив ее у себя на груди, засыпал рядом с ней — но все время не мог избавиться от ощущения собственного бессилия перед лицом надвигающейся беды. Даже любовью Дел занимался с какой-то отчаянной поспешностью, стремясь хоть ненадолго расслабиться и забыть обо всем.
Карен ни о чем не спрашивала, и он хорошо знал, что не спросит — но знал и еще одно: от нее не ускользнуло ничего из того, что с ним творилось. В глазах ее он часто мог прочесть один и тот же вопрос: «Что с тобой?» — и в такие моменты мысленно уговаривал ее: «Потерпи, маленькая, скоро все должно кончиться!» — но сказать этого вслух не мог.
По ночам ему начали сниться взрывы — дома, люди, все, на что он бросал взгляд, внезапно разлеталось на части на фоне неба, постепенно становившегося кроваво-красным. Вздрагивая и просыпаясь, он зарывался лицом в мягкие душистые волосы и теснее прижимал к себе теплое расслабившееся тело, пытаясь то ли прикрыть его собой, то ли спрятаться, забыться, не думать...
Карен хорошо видела, что с ее мужем что-то происходит. И дело было не в том, что он стал позже приходить или задумываться о чем-то, связанном с работой — это бывало и раньше. Но теперь она чувствовала, что он все время напряжен, резко поворачивает голову на каждый телефонный звонок, да и глаза его все чаще становились темными и тревожными — как в те дни, когда они только познакомились.
И кошмары... Их не было так давно — года полтора — а теперь Дел снова начал стонать во сне и просыпаться в холодном поту, дрожа и судорожно прижимая ее к себе.
Она все время ждала, что Дел расскажет ей, что его тревожит, но он молчал. И по-прежнему, когда он приходил с работы, Карен чувствовала запах духов — резких и неприятных. Даже после того как он принимал душ, ей продолжало казаться, что от его волос едва заметно продолжает пахнуть все теми же духами.
Для нее не были секретом ходившие в поселке слухи об отношениях Дела с его временной секретаршей. Но он сказал: «Это только работа — пожалуйста, поверь мне» — и она продолжала верить. Продолжала — потому что очень хотела верить. Продолжала — потому что перестать верить означало разрушить тот маленький уголок покоя и безопасности, который был вокруг нее. Продолжала — потому что ей было страшно даже на секунду представить себе, что может быть иначе. Потому что пока он целовал ее, приходя с работы, и изредка улыбался ей, и обнимал ее большими теплыми руками, и ночью, в темноте, она чувствовала рядом его дыхание, его запах, его сильное горячее тело — все еще можно было говорить самой себе, что все хорошо...
- Предыдущая
- 22/49
- Следующая
