Саммерхилл - воспитание свободой - Гусинский Эрнст Натанович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/89
• Следующая

Большинство людей — родителей и посетителей — поразились бы, увидев, насколько поверхностны хорошие, сформированные по принятым образцам манеры у обычных мальчиков и девочек, которые приезжают в Саммерхилл. Дети приходят к нам с прекрасными на вид манерами, но вскоре полностью их отбрасывают, потому что понимают: их неискренность в Саммерхилле неуместна. Постепенное освобождение от неискренности в тоне, в манерах и в поведении является нормой. Ученикам закрытых частных школ обычно требуется самое большое время, чтобы избавиться от неискренности и слащавости. Свободные дети никогда не бывают дерзкими.

Для меня требование уважения к школьному учителю — искусственность и неправда, заставляющие человека быть неискренним. Когда один человек действительно уважает другого человека, он делает это неосознанно. Мои ученики могут называть меня глупым ослом, когда бы им этого ни захотелось; они уважают меня, отвечая тем самым на мое уважение к их юным жизням, а не потому, что я директор школы и стою на пьедестале как величественный оловянный истукан. Мои ученики и я испытываем взаимное уважение друг к другу, потому что принимаем друг друга.

Однажды одна мамаша спросила меня: «Но если я отправлю сюда моего сына, не будет ли он вести себя как дикарь, когда приедет домой на каникулы?» Я ответил: «Будет, если вы уже сделали его дикарем».

Действительно, когда уже испорченного ребенка переводят в Саммерхилл, он по крайней мере в течение первого года, приезжая домой, ведет себя как дикарь. Если прежде его учили хорошим манерам, он будет всякий раз регрессировать к варварству, это доказывает лишь, что искусственно насаждаемые манеры не способны сколько-нибудь глубоко проникнуть в ребенка.

Искусственные манеры, этот поверхностный слой лицемерного внешнего лоска, отбрасываются в условиях свободы в первую очередь. Новые дети обычно демонстрируют прекрасные манеры, т. е. ведут себя неискренне. В Саммерхилле со временем они приобретают хорошие манеры, т. е. настоящее умение себя вести, потому что мы не требуем от них вовсе никаких манер, даже непременных «спасибо» и «пожалуйста». И тем не менее наши гости снова и снова говорят: «Как восхитительны их манеры!»

Питер пробыл с нами с 8 до 19 лет. Окончив школу, он отправился в Южную Африку. Хозяйка дома, где он жил, написала: «Здесь все очарованы его прекрасными манерами». Я же совершенно не представлял себе, были ли у него вообще какие-нибудь манеры, когда он жил с нами в Саммерхилле.

Саммерхилл — бесклассовое общество. Богатство и положение отцов не имеют значения. Значима личность человека. Самым важным становится его социальная установка, т. е. способность быть хорошим членом сообщества. Наши хорошие манеры вырастают из нашего самоуправления, потому что каждый из нас постоянно вынужден учитывать точку зрения другого. Немыслимо, чтобы кто-нибудь из детей Саммерхилла насмехался над заикой или глумился над хромым. А мальчики из приготовительной школы порой делают и то и другое. Мальчики, говорящие «пожалуйста», «спасибо» и «простите, сэр», на самом деле довольно часто совершенно равнодушны к окружающим.

Манеры — вопрос искренности. Когда Джек, покинув Саммерхилл, пошел работать на фабрику, он обнаружил, что человек, выдававший болты и гайки, всегда был в отвратительном настроении. Джек поразмыслил об этом и пришел к выводу, что проблема состояла вот в чем: рабочие подходили к Биллу и кричали: «Эй, Билл, кинь-ка мне несколько полудюймовых гаек». Билл носил пиджак и воротничок, и Джек заключил, что он, вероятно, чувствует себя выше простых рабочих в спецовках, а его плохое настроение вызвано тем, что он не получает того уважения, которого, по его мнению, заслуживает. Поэтому, когда Джеку были нужны болты и гайки, он шел к Биллу и говорил: «Простите, мистер Браун, мне нужны гайки и болты».

Джек рассказывал: «Это не было с моей стороны подхалимством, я просто использовал психологию. Мне было жалко человека».

«И каков результат?» — спросил я. «О, — сказал Джек, — я — единственный парень на фабрике, с кем он любезен».

Я считаю это превосходным примером манер, которые дает мальчикам жизнь в сообществе, привычка думать о других и сочувствовать им.

Я никогда не замечаю плохих манер у малышей, несомненно, потому, что не ищу их. Хотя мне не доводилось видеть ребенка, который попытался бы проскочить между двумя разговаривающими друг с другом посетителями. Дети никогда не стучат в дверь моей гостиной, но, если у меня посетители, они просто тихонько уходят, зачастую говоря при этом «извините».

Хороший комплимент их манерам недавно сделал один торговец. Он мне сказал: «Последние три года я приезжаю сюда на машине, и ни разу ни один ребенок не поцарапал крыло и не попытался влезть в машину. И это в школе, где, как считают, дети целыми днями бьют окна».

Я уже упоминал о приветливости саммерхиллских детей к посетителям. Эту приветливость тоже можно отнести к хорошим манерам, потому что я никогда не слышал, чтобы посетитель, даже заранее настроенный против нашей школы, жаловался на то, что ему чем-то досадил кто-нибудь из учеников, уже проведших в нашей школе хотя бы полгода.

На наших театральных представлениях аудитория всегда ведет себя прекрасно. Даже неудачное исполнение или слабая пьеса встречаются — естественно, возможно, чуть менее — громкими аплодисментами, обычно все уверены, что исполнитель или драматург сделали все, что могли, и их не следует осуждать или поправлять.

Для некоторых родителей вопрос манер ужасно важен. Десятилетний мальчик из хорошей семьи приехал в Саммерхилл. Он стучал в дверь гостиной, когда входил, и всегда закрывал за собой дверь, выходя. Я сказал: «Это продлится неделю» — и ошибся. Это продлилось два дня.

Разумеется, я кричу ребенку: «Закрой дверь!», но вовсе не потому, что пытаюсь учить его манерам, а просто я не хочу вставать и закрывать ее сам. Это взрослые считают, что хорошие манеры необходимы. Дети же, независимо от того, профессор их отец или грузчик, манерами не интересуются.

Развитие цивилизации состоит в избавлении мира от фальши и неискренности. Мы должны дать нашим детям возможность уйти хотя бы на шаг вперед от нашей насквозь фальшивой цивилизации. Избавляя детей от страхов и ненависти, мы прокладываем дорогу новой цивилизации хороших манер.

Для большинства детей деньги являются символом любви: «Дядя Билл дает мне два с половиной шиллинга, а тетя Маргарет — пять; следовательно, тетушка любит меня больше, чем дядя Билл». Родители подсознательно чувствуют это и слишком часто портят ребенка, давая ему чересчур много денег. Нелюбимый ребенок нередко получает карманных денег больше, чем другие дети, как своего рода компенсацию.

Избежать признания роли денег в жизни невозможно, оно навязывается нам отовсюду. Наши места — либо в партере, либо на галерке, наши дети проводят лето, либо отдыхая в дорогих частных лагерях, либо болтаясь в городских парках. В огромном значении денег таится опасность для каждого из нас. Мать может воскликнуть полушутя: «Я бы не отдала никому своего ребенка за все золото мира!», а 5 минут спустя отшлепать этого ребенка за то, что он разбил чашку ценой в шиллинг. Именно материальная, денежная ценность лежит в основе насаждения дисциплины в семье. Не трогай это — оно стоило денег.

Дети порой имеют для нас меньшее значение, чем деньги, — но только дети, не взрослые. Моя мать обычно била нас, если мы разбивали тарелки, но когда такое случалось с отцом, то это был несчастный случай.

Именно в связи с деньгами родители нередко создают у детей массу страхов. Бессчетное число раз приходилось мне слышать, как плачущий ребенок в ужасе повторял: «Я уронил часы и разбил их, что скажет мама, я боюсь ей сказать».

Иногда приходится видеть противоположную картину. Мне доводилось быть свидетелем того, как мальчики или девочки умышленно ломали вещи, выражая таким образом свою ненависть к семье: «Я заставлю родителей, которые меня не любят, заплатить за это. Вот они рассвирепеют, когда Нилл пришлет им счет».

• Предыдущая
• 46/89
• Следующая