Саммерхилл - воспитание свободой - Гусинский Эрнст Натанович - Страница 47

• Предыдущая
• 47/89
• Следующая

Одни саммерхиллские родители присылают своим детям слишком много денег, другие — очень мало. Это всегда было для меня проблемой, которую я не мог решить. По понедельникам в Саммерхилле ученикам раздают положенные им карманные деньги: каждый получает столько двухпенсовиков, сколько ему лет; но некоторым приходят еще дополнительные деньги по почте.

На общем собрании школы я не раз предлагал объединить все карманные деньги в общий фонд, говоря, что это несправедливо, когда один мальчик получает 30 шиллингов в неделю, а другой — только 2,5. Несмотря на то что ученики с большими доходами всегда составляют ничтожное меньшинство, мои предложения при общем голосовании никогда не проходили. Дети, имеющие шиллинг в неделю, горячо возражали против любого предложения ограничить доход их более состоятельных соучеников.

Лучше давать ребенку слишком мало, чем слишком много. Родитель, который сует в карман одиннадцатилетнему мальчику пару фунтов, ведет себя немудро, если только этот дар не предназначен для специальной цели — вроде покупки фонаря для велосипеда. Излишние деньги разрушают ценности ребенка. Ребенок получает красивый дорогой велосипед или радиоприемник, о которых он не заботится, или дорогую, но совершенно не творческую игрушку.

Слишком большие деньги обедняют детскую фантазию. Дать ребенку игрушечную лодку ценой в пять фунтов значит ограбить его, лишить всех творческих радостей, связанных с изготовлением лодки из куска дерева. Маленькая девочка часто высоко ценит тряпичную куклу, которую она сделала сама, и презрительно относится к изящной, дорогой, хорошо одетой фабричной кукле, умеющей закрывать глаза или разговаривать.

Я заметил, что маленькие дети не ценят деньги. Наши пятилетние часто теряют, а иногда и выбрасывают свои двухпенсовики. Это показывает, что учить детей экономить — неправильно. Семейный банк сбережений требует от ребенка слишком много, он говорит ему: «Подумай о завтрашнем дне» — в то время, когда для него значение имеет только сегодняшний день. Лежащие на его счету 9 фунтов и 15 шиллингов ничего не значат для семилетнего ребенка, особенно если он подозревает, что родители в любой момент могут взять их и купить ему нечто такое, чего он вовсе не хочет.

И в наших школах, и, уж конечно, в наших педагогических журналах слишком мало юмора. Я вполне отчетливо осознаю подводные камни юмора и то, что есть люди, которые прячутся за шутками от серьезных жизненных проблем, поскольку им легче посмеяться над чем-то, вместо того чтобы смело посмотреть этому в лицо. Дети не пользуются юмором для этой цели. Для них юмор и забава означают приветливость и товарищество. Понимая это, суровые учителя изгоняют юмор из своих классов.

Встает вопрос: может ли строгий учитель вообще иметь чувство юмора? Я сомневаюсь. Я знаю, что сам я в своей повседневной работе не могу обойтись без юмора. Я шучу целый день и с каждым ребенком, но все они знают, что, если понадобится, я могу быть крайне серьезным.

Будь вы родитель или учитель, чтобы успешно ладить с детьми, вы обязаны уметь понимать их мысли и чувства. И вы непременно должны иметь чувство юмора — детского юмора. Шутить с ребенком означает давать ему почувствовать, что вы его любите. Юмор, следовательно, никогда не может быть оскорбительным или затрагивающим личность.

Наблюдать, как развивается у ребенка чувство юмора, — восхитительно. Скорее это следует называть чувством веселого, потому что сначала у ребенка есть только ощущение веселья, юмор развивается позже. Дэвид Бартон практически родился в Саммерхилле.

Когда ему было 3 года, я говорил ему:

Я — посетитель и хочу найти Нилла. Где он?

Дэвид смотрел на меня презрительно:

Глупый осел, он — это ты.

Когда Дэвиду было 7 лет, я однажды остановил его в саду.

Скажи Дэвиду Бартону, что я хочу его видеть, — произнес я серьезно. — Я думаю, что он где-то возле дома.

Дэвид широко ухмыльнулся.

Ладно, — ответил он и пошел к коттеджу.

Через пару минут он вернулся.

Он сказал, что не придет, — передал он с озорной улыбкой.

А он сказал — почему?

Да, он сказал, что кормит своего тигра.

Дэвид дорос до таких шуток к 7 годам, но, когда я сказал девятилетнему Раймонду, что он оштрафован на половину своих карманных денег за кражу входной двери, мальчик заплакал, и я понял, что совершил большую ошибку. Впрочем, уже 2 года спустя он видел мои шутки насквозь.

Трехлетняя Салли хихикает, когда я встречаю ее на дороге в город и спрашиваю, как пройти к Саммерхиллу, а семи- и восьмилетние девочки показывают мне неправильную дорогу.

Когда я вожу по школе посетителей, то обычно представляю детей из коттеджа как «хрюшек», и они, соответственно, хрюкают. Но однажды я был сильно смущен, когда вновь представил их как поросят, а восьмилетняя девочка надменно поинтересовалась: «Не слишком ли избита эта шутка?» Мне пришлось признать, что она права.

Чувство юмора у девочек развито не слабее, чем у мальчиков, но они, в отличие от последних, редко пользуются им для самозащиты. Некоторые мальчики защищаются таким способом очень успешно. Я наблюдал, как судили Дэвида за какой-то антиобщественный поступок. Давая свои показания шутливым тоном, он завоевал признание всей шайки и умудрился получить самое незначительное наказание. Девочка никогда так не поступит, она слишком готова оказаться неправой. Даже в самых просвещенных семьях девочки страдают от той неполноценности, которую наше общество навязывает всем женщинам.

Никогда не лезьте к ребенку с шутками в неподходящее время и не задевайте его достоинство. Если он чем-то опечален, к этому надо отнестись серьезно. Шутить с ребенком, у которого температура под 40, — ошибка. Но когда он выздоравливает, вы можете прикинуться доктором или даже владельцем похоронного бюро, и ребенок оценит шутку. Наверное, дети любят шутливое обращение с ними потому, что юмор включает в себя дружелюбие и смех. Даже старшие, изощряющиеся в остроумии, не пользуются шутками, которые ранят. Саммерхилл многими своими успехами обязан духу веселья.

У меня еще не было ученика, который не принес бы в Саммерхилл болезненного отношения к сексуальности и телесным функциям. Дети современных родителей, которым говорили правду о том, откуда берутся дети, по большей части так же полуподпольно относятся к сексу, как и дети религиозных фанатиков. Найти новое отношение к вопросам пола — труднейшая задача родителя и учителя.

Мы настолько мало знаем о причинах сексуальных табу, что можем лишь догадываться об их происхождении. Меня сейчас не слишком интересует, почему, собственно, возник сексуальный запрет, однако то, что он действительно существует, — предмет серьезной заботы человека, которому доверено лечить невротических детей.

Мы, взрослые, были испорчены в младенчестве, и уже не можем стать свободными в вопросах пола. Осознанно мы принимаем свободу; даже становимся членами общества за сексуальное образование для детей, но боюсь, что подсознательно мы остаемся в большой степени такими, какими нас сформировали еще в младенчестве: людьми, ненавидящими секс и боящимися его.

Я вполне готов верить, что мое бессознательное отношение к сексу — это то кальвинистское отношение, которое сформировала во мне жизнь в первые годы в шотландской деревне. Для взрослых, вероятно, от этого нет спасения; но у детей есть все шансы спастись, если мы не будем навязывать им те ужасные представления о половых вопросах, с которыми выросли сами.

В самом раннем детстве ребенок узнает, что секс — это великий грех. Родители строжайшим образом наказывают всякое нарушение сексуальных запретов. Люди, которые бранят Фрейда за то, что он «во всем видит секс», — именно они рассказывают сексуальные анекдоты, слушают их и смеются над ними. Всякий, кто побывал в армии, знает, что ее язык — сексуальный язык. Чуть ли не все любят читать скабрезные отчеты о разводах или преступлениях на сексуальной почве в воскресных газетах, и большинство мужчин с удовольствием пересказывают своим женам истории, услышанные в мужских клубах.

• Предыдущая
• 47/89
• Следующая