Когда позовет судьба - Элизабет Сьюзан - Страница 30

Льюис… От одной мысли о нем по коже пробегали мурашки. За время заключения Кристин он не упускал случая поизмываться над ней: по его распоряжению кормили ее плохо, еда всегда была холодной и невкусной. Он навязывался ей с глумливыми беседами, скабрезно шутил и все намекал, что при определенных условиях может смягчить свои показания…

Однажды он влетел в камеру с ее сумкой в руках и стал извлекать из нее предмет за предметом. Вынул ключи, электронную записную книжку, швырнул на пол массажную щетку и эластичную повязку для волос. Наполовину опустевший пакет с орешками в шоколаде понюхал и сунул в свой карман. С оскорбительным смешком извлек целлофановый пакет с запасным бельем, тоже бросил на пол. Наконец вынул из сумки ее пистолет и направил его на Кристин. Она напряглась: снова вспыхнула надежда. Если бы ощутить свои пальцы на рукоятке этого верного оружия!

— Поосторожней с ним, — сказала она спокойно.

Льюис рассмеялся, не отводя пистолета.

— Как ты заряжаешь эту штуку? Объясни, а то он сработает в моих руках ненароком — ты же и пострадаешь.

Кристин не ответила, заметив, что пистолет на предохранителе. Льюис тут же пощупал предохранитель:

— А это зачем?

— Стрельни себе в голову — поймешь, — хмуро ответила она.

Льюис снял-таки пистолет с предохранителя и пальнул в потолок. Раздался оглушительный грохот, с потолка посыпалась щебенка.

— Неплохое оружие, — ухмыльнулся Льюис, отряхиваясь от известки, и заткнул пистолет за пояс. — Я забираю эту малютку себе.

Надежда на то, что Льюис попросит ее объяснить действие оружия, испарилась, и, когда помощник шерифа вышел из камеры, Кристин ощутила себя совершенно опустошенной. "Одно хорошо, — подумала она, — теперь ему вместо дурацких разговоров со мной придется заделывать дыру в крыше". Она рассмеялась было, но тут же вспомнила, что завтра суд, а затем и виселица.

Судорога перехватила горло. "Мадам, затащившая меня сюда, — прошептала Кристин. — Мне что же, придется умереть здесь?"

Джек со своим конем прятался в кустарнике за кроной могучей сосны: нижняя половина лица прикрыта красным платком, револьвер за поясом. Он взглянул на карманные часы: пятнадцать тридцать. Почтовая карета с пунктуальностью, всегда отличавшей почту, приближается к ним. Хэнк и Бобби дежурят по другую сторону дороги, на некотором расстоянии друг от друга, чтобы отрезать жертве путь к отступлению… Вот дилижанс замедлил ход на крутом подъеме; когда он достигнет вершины холма, Джек должен выскочить из засады, схватить лошадей под уздцы и остановить карету.

Обычно предвкушение схватки пьянило Джека, но на этот раз он был в состоянии холодного безразличия. Проснувшись, он слышал, как Боб с Хэнком рассуждают об излишнем его мягкосердечии. Это была их вечная тема. Изменилось же в последнее время совсем другое. Раньше ему нравилось беспрестанно рисковать: это заставляло напрягать мозги, разрабатывая план захвата, наполняло ощущением силы, рождало чувство мстительного удовлетворения — подобие гордости. Но сейчас от его романтически-рискованных планов оставался омерзительный привкус, и он ломал голову над тем, когда и при каких обстоятельствах произошла эта перемена.

Кристин спрашивала как-то, почему он стал "Робин Гудом", и он честно признался: ему это нравится. Отчего же сейчас его тошнит при мысли, что снова приходится грабить? Уж не от страха ли за себя, не из боязни ли, что его убьют, и тогда он никогда больше не увидит Кристин? Или дело не в этом, а в трезвом осознании: его собственная жизнь похожа на дилижанс, который с нарастающей скоростью несется по крутому склону в пропасть, и если не притормозить лошадей, то гибель неизбежна?

Он увидел клубящуюся под колесами экипажа дорожную пыль, услышал скрип осей, с усилием крутящихся на подъеме, — и внезапно ощутил себя совершенно беспомощным. Вновь вернулась прежняя мысль: если он погибнет сегодня, он никогда уже не увидит Кристин, а ведь этого он жаждет больше всего на свете — видеть ее улыбку, слышать ее мелодичный голос, любоваться упрямым блеском серых глаз, почувствовать на губах поцелуй, который красноречивее слов скажет о том, как истосковалась она по его ласке; ему хотелось всецело и без остатка раствориться в ней…

К тому мгновению, когда коренные показались на вершине холма, Джек уже сделал выбор: затаившись со своим конем в зарослях, он дал дилижансу проехать мимо.

Но Хэнк, не зная о решении брата, выскочил из-за большого валуна на своем жеребце и поскакал к дилижансу. Джек выругался сквозь зубы: если не прийти ему на помощь, братец опять попадет за решетку. Вот и Боб включился в осуществление плана. Ничего не поделаешь!..

Присоединившись к партнерам, Джек смерил брата уничтожающим взглядом и мгновенно навел дуло на кучера:

— Бросай ящик вниз! И пошевеливайся!

Кучер, чуть поколебавшись, вытащил из-под сиденья ящик с казенными деньгами.

Боб в это время инспектировал багажное отделение.

— Здесь пусто, — сообщил он.

Хэнк подскакал к окну дилижанса, широким жестом снял коричневую широкополую шляпу и выставил ее как для сбора пожертвований:

— Не скупитесь, господа! Во имя собственного благополучия и счастья ваших детей!

Из окон показались руки — в шляпу посыпались деньги и драгоценности.

Джек тем временем вскрыл деревянный ящик и обнаружил в нем три плотно набитых мешочка с золотым песком — тысяч на пять долларов. Им троим воистину улыбнулась Фортуна. "Сколько же трудились люди, чтобы кто-то скопил такую баснословную сумму!" — подумал Джек.

— Пропусти их, Бобби! Пусть едут! — крикнул он.

Хэнк спешно подскакал к нему и заорал от восторга:

— Мы богаты как Крезы!! — Он хлопнул Джека по спине. — А я, дружище, уж подумал было, что ты решил смыться.

Кучер между тем, схватив поводья, с криком начал погонять лошадей, стремясь как можно быстрее покинуть это место, давно слывущее опасным.

Вид золота привел Боба в состояние тихого восторга.

— Матерь Божия, — прошептал он, — так мы теперь богачи?

— Еще бы! — подхватил Хэнк. — До конца жизни хватит.

— Не распускайте нюни, — хмуро оборвал их восторг Джек. — Быстро убираемся отсюда.

В безопасном месте все трое спешились и сорвали с лиц красные платки. Джек достал из ящика золото:

— По одному на человека. — Он бросил каждому по мешочку. — Что до меня, то я благодаря этому подарку судьбы выхожу из игры.

Хэнк присвистнул:

— У меня богатая интуиция! Хоть и не могу догадаться о причине.

— Причина самая простая: когда тебе за тридцать, начинаешь задумываться над тем, что не худо бы пожить по-человечески, не рискуя оказаться в петле или подохнуть в придорожной канаве.

— Ты этого не сделаешь! — кинулся к нему Хэнк. — Отец говорил, что нет ничего хуже предательства, и…

— Ничего подобного наш отец не говорил, — перебил его Джек. — Он и навещал-то семью раза три, от силы четыре, за всю нашу с тобой жизнь. Так что времени на нравоучительные беседы у него не было.

— Ты хочешь сказать, что я лжец?

— Я хочу сказать, что у тебя плохая память, не больше того.

— Ну а я скажу больше: ты трус и предатель! Думаешь, та дамочка оценит твою жертву? Кстати, чем она тебя купила? Своими духами? Или нежным голосочком? А может, тем, что у нее здорово получается объезжать жеребцов вроде тебя?.. Ты бросаешь брата, чтобы стать подкаблучником какой-то там шлюхи!

У Джека давно чесались кулаки, и он наконец врезал нахальному братцу, для которого не существует ничего святого. Хэнк шлепнулся в пыль, утирая хлынувшую из носа кровь. В глазах его застыла злоба.

— Так-то ты держишь слово, Джек? Ну, бей меня, бросай на дороге голого и босого! Продолжай!..

Голос Джека дрогнул:

— Я дал слово опекать тебя двадцать лет назад. Я обещал заботиться не о здоровом и наглом бандите, а о ребенке. Ты теперь взрослый и устраивай свою жизнь сам. Я тебе не нянька.