Сэру Филиппу, с любовью - Куин Джулия - Страница 28

• Предыдущая
• 28/69
• Следующая

Ворча что-то себе под нос, Филипп рассеянно жевал бифштекс. Он пытался убедить себя, что хозяин не должен обращать на слуг внимания, но быть объектом сплетен — пусть даже в кругу собственных слуг — было малоприятно. Те, что не прислуживают ему сейчас за столом, наверняка уже смакуют все подробности инцидента у себя на кухне…

Филипп сердито отправил в рот еще один кусок бифштекса. Интересно, съел ли кто-нибудь из слуг ту злополучную рыбу, которую Элоиза подложила Аманде?

Филипп все еще сидел за ужином, лениво ковыряя пудинг, хотя уже был сыт после супа и бифштекса. Но он не спешил подниматься из-за стола — а вдруг Элоиза все-таки передумает и присоединится к нему? Хотя надежда, конечно, была слабой, учитывая ее упрямый характер…

Наконец, когда уже не осталось сомнений, что к ужину она не явится, Филипп стал размышлять, не пойти ли ему самому к ней.

Филипп был убежден, что Элоиза хотела бы, чтобы он пришел к ней, но пришел с извинениями. И даже не обязательно произносить их вслух, надо только своим видом дать понять, что он признает вину.

И Филипп был готов на это, он готов был переступить через свою гордость. Он даже готов был умолять Элоизу выйти за него замуж на коленях, если бы она хоть одним словом обмолвилась, что согласна остаться и заменить его детям мать.

Да, Филипп готов был это сделать. Более того, он хотел бы сделать это сейчас же, не откладывая. И если медлил, то не из-за нерешительности — просто не знал, как именно это сделать.

Эх, если бы он был таким, как Джордж — покойный брат! Привлекательный, галантный мужчина, Джордж не сомневался в своей неотразимости для женщин. Он не стал бы беспокоиться, что слуги станут сплетничать о нем за его спиной — и не потому, что ему не было до этого дела, а потому, что суждение слуг о нем всегда было неизменным.

“Сметлив же, однако, наш молодой хозяин!” — говорили обычно они, одобрительно кивая головами.

Филипп же, в противоположность брату, рос тихим, задумчивым и гораздо меньше, чем Джордж, подходил на роль отца семейства и хозяина огромных владений. Филипп намеревался навсегда покинуть Ромни-Холл и осесть где-нибудь поближе к Кембриджу. Джордж же, как предполагалось, должен был вступить во владение отцовским поместьем, жениться на Марине и произвести с ней на свет с полдюжины очаровательных детей, которые смотрели бы на Филиппа как на чудаковатого дядю, живущего где-то далеко от них и с головой погруженного в одному ему понятные эксперименты с растениями.

Но человек, как говорится, предполагает, а Бог располагает. Все изменилось в одночасье — красавцу и ловеласу Джорджу суждено было погибнуть на поле брани в далекой Бельгии, а Филиппу — обосноваться в Глостершире, как бы унаследовав судьбу, которую все прочили его старшему брату.

Англия, в конце концов, вышла победительницей из той войны… Но что радости в этом было Филиппу, если отец отозвал его из университета? Против увлечения Филиппа ботаникой Томас Крейн не возражал, считая, что раз поместье достанется старшему сыну, то младшему придется зарабатывать на жизнь своим трудом — пусть тогда будет, как он сам хочет, ученым. Теперь же, когда Филиппу предстояло стать наследником большого хозяйства, отец решил, что университетская наука ему ни к чему — пусть лучше постигает премудрости управления поместьем.

По сути дела, отец задался целью сделать из Филиппа второго Джорджа — Джордж всегда был его любимчиком. Но Филипп-то понимал, что они с братом абсолютно разные.

А потом у отца случился сердечный приступ. После этого он стал угасать буквально на глазах и очень скоро умер. В глубине души Филипп подозревал, что понимает, в чем причина смерти отца. Крейн-старший был явно растерян, не зная, как вести себя с сыном — тот стал взрослым, и теперь его уже не положишь на колено и не задашь порку. А обращаться с детьми по-иному Томас, по-видимому, не умел.

Так Филипп стал сэром Филиппом, баронетом, со всеми вытекающими отсюда правами и обязанностями, которых, Бог свидетель, он вовсе не хотел.

Без сомнения, Филипп любил своих детей. Но как с ними обращаться, как их воспитывать? Этому ведь ни в каком университете не учат… Филипп чувствовал, что дети словно все время ускользают от него.

Что же касается поместья, то здесь Филипп мог быть спокоен. Видимо, не зря он все-таки обучался ботанике в университете: применив свои знания, Филипп добился того, что поля стали давать такие урожаи, каких не было и при покойном отце.

Филипп тяжело вздохнул. В этом-то и штука — с растениями, увы, гораздо проще: привил, удобрил как надо — и полный порядок… А вот с детьми… Едва ли не каждый день приносил новые сюрпризы, по сравнению с которыми прежние были уже мелкими и невинными шалостями, хотя, казалось бы, после приклеенных волос мисс Локхарт и подбитого глаза Элоизы трудно было что-нибудь придумать. Филипп пытался воздействовать на детей и по-хорошему, и по-плохому… Но каждый раз, что бы Филипп ни делал, это оказывалось совсем не тем, что было нужно, и не давало никакого результата, если не считать потрепанных нервов.

Так было всегда — до вчерашнего вечера. В первый раз, наконец, Филипп нашел нужные слова, нужный стиль поведения, чтобы приструнить Аманду. И помогло ему в этом, как ни странно, присутствие мисс Бриджертон. То, что она была рядом, словно придавало Филиппу уверенности, ясности в мыслях, спокойствия в поведении. Главным, пожалуй, было то, что, взглянув на ситуацию ее глазами, Филипп впервые заметил в ней смешную сторону. До этого увидеть ее ему, очевидно, мешал гнев, мутивший его разум.

И это тоже убеждало Филиппа в том, что Элоиза должна остаться и стать его женой. Значит, он должен немедленно пойти к ней и попытаться помириться.

Должен ли? Нужны ли здесь объяснения, не рискует ли он лишь испортить все еще больше? Стоит ли возвращаться к этому случаю — ведь, по сути дела, он не стоит и выеденного яйца? Может, лучше просто забыть о нем?

Элоиза проснулась рано — впрочем, в этом не было ничего удивительного, если вспомнить, что вечером она легла уже в половине девятого. На душе у нее было муторно. Не успела она вчера послать Филиппу записку, чтобы он не ждал ее к ужину, как сразу же начала жалеть о том, что обрекла себя на добровольное заточение.

Весь прошлый день Элоиза злилась на Филиппа, потому и не могла мыслить здраво — эмоции, как известно, заглушают разум. Элоиза терпеть не могла ужинать в одиночку, когда тебе нечего делать, кроме как сидеть, уставившись в стоящую перед тобой тарелку с картошкой. Это в сто раз хуже, чем общество сэра Филиппа, даже если он в гнуснейшем настроении.

Был в недовольстве Элоизы и практический момент: несмотря на все их с Филиппом размолвки, Элоиза пока не сделала окончательного вывода, что они не подходят друг другу. Для того чтобы склониться к тому или иному решению, нужно изучить Филиппа получше. А как она это сделает, если они не будут общаться?

Да, большую часть времени Филипп выглядит мрачным, нелюдимым медведем, но Элоиза же видела, каким он может быть, когда улыбается! Она вдруг поняла, почему многие молодые леди без ума от ее брата Колина, который самой Элоизе казался вполне заурядным. Все дело в его обворожительной улыбке…

Стоило Филиппу улыбнуться, как он преображался. В глазах его начинали играть озорные искорки, взгляд становился лукавым, словно его обладателю были известны некие тайны бытия, недоступные простым смертным. Взгляд Филиппа выражал мудрую, немного грустную иронию.

Элоизе не раз приходилось видеть обворожительные мужские улыбки — все-таки она же привлекала к себе внимание мужчин. Но Элоиза принадлежала к гордому, независимому семейству Бриджертонов и имела достаточно сильный иммунитет, чтобы не таять от взгляда каждого встреченного ею привлекательного мужчины.

По крайней мере, так было до сих пор… Но в улыбке сэра Филиппа было что-то особенное. В ней была некая застенчивость, словно бы он не привык улыбаться женщинам. Было в этой улыбке и что-то еще, говорившее Элоизе, что, если им с Филиппом все-таки суждено будет стать мужем и женой, он будет всю жизнь дорожить ею. Полюбить ее он, возможно, так и не полюбит, но ценить ее достоинства, несомненно, будет.

• Предыдущая
• 28/69
• Следующая