Вслед за луной - Кук Линда - Страница 40

• Предыдущая
• 40/73
• Следующая

Монахини воспротивились тому, чтобы муж и жена провели ночь вместе под их крышей, и отправили Паэна спать на чердак амбара, расположенного у входа в обитель. Когда настала ночь, выяснилось, что теплая еда и сухая одежда, купленные у монахинь, не помогли унять дрожь, сотрясавшую Джоанну. Паэну пришлось еще раз переговорить с суровой на вид аббатисой и опустить в ящик для пожертвований два серебряных денье, чтобы выторговать себе право остаться в небольшой келье, которую монахини предоставили Джоанне.

— Я пришел, чтобы быть рядом с вами на тот случай, если ночью вы почувствуете себя плохо, — обратился он к ней.

— Вам лучше уйти.

— Аббатиса дала мне свое согласие. Джоанна вздохнула:

— В этом нет необходимости.

Паэн опустил седельные сумки на покрытый грубыми деревянными досками пол.

— Вряд ли я посмею даже прикоснуться к вам, Джоанна, когда аббатиса рыщет за дверью.

— Тем лучше, — пробормотала она.

Он уселся рядом с ней на койку и укрыл ее одеялом.

— Неужели я чем-нибудь вызвал ваш гнев? Почему вы меня отталкиваете?

Когда Джоанна снова заговорила, ее голос дрожал так, словно она по-прежнему находилась на корабле тамплиеров и холодный ветер с моря дул ей прямо в лицо.

— Нет, вы не сделали мне ничего плохого, — ответила она. — Просто вам будет гораздо лучше на чердаке. Эта койка жесткая и к тому же слишком узка для нас двоих.

— Вам нездоровится, — не отступал Паэн. — Пожалуй, я попрошу аббатису прислать к вам кого-нибудь из женщин. Джоанна покачала головой:

— Это скоро пройдет. Он поднялся с места.

— Со мной такое бывает, — добавила она. Паэн покачал головой.

— За все те ночи, что мы с вами провели под открытым небом, и за все наши дни на корабле я еще никогда не видел вас в таком состоянии.

Джоанна отвернулась от него и проговорила, обращаясь к стене:

— У меня обыкновенное женское недомогание. В такие дни меня поначалу всегда знобит. Надеюсь, теперь вы меня покинете?

— Вы хотите, чтобы я ушел?

— Да. — Она снова повернулась к нему и произнесла уже мягче:

— Всего несколько дней…

Всего несколько дней — и он уже не вправе будет к ней прикасаться, потому что ребенок, зачатый тогда, не родится раньше следующего лета, около времени первой жатвы, и ни один человек, способный сосчитать на пальцах до девяти, не примет этого ребенка за законного сына Ольтера Мальби.

Джоанна дотронулась до его руки.

— Пожалуйста, не сердитесь на меня. Но сейчас вам лучше оставить меня в покое.

Паэн оттащил седельные сумки в дальний угол.

— Я вернусь на рассвете, — пообещал он.

— Вы в самом деле на меня не сердитесь?

Он через силу улыбнулся.

— Нисколько. Не хотите выпить немного коньяка?

— Нет. Лучше возьмите его себе.

Паэн оставил свои вещи в келье, взяв с собой только меч. Пересекая двор обители, он обнаружил в слабом свете факелов, что пошел мелкий моросящий дождь со снегом. Снегопады в этом году обещали начаться раньше обычного. Улегшись на соломенный тюфяк и натянув на себя вместо одеяла пустой мешок из-под шерсти, Паэн попросил Бога о том, чтобы тот помог ему поскорее раздобыть вторую лошадь. Им нельзя было терять время, если они хотели добраться до Уитби раньше, чем сугробы и лед сделают дорогу опасной. Что же касается другой опасности — если Паэн забудет о своей сдержанности и сделает Джоанне ребенка слишком поздно, чтобы он мог сойти за дитя ее покойного мужа, — то чем раньше закончится их путешествие, тем скорее соблазн останется позади.

Утром аббатиса, увидев, что Паэн появился в дверях амбара, тут же направилась к ящику для пожертвований. Подхватив под мышку небольшой сундучок, она с вызывающим видом прошествовала в его сторону.

— Те деньги, которые я получила от вас, были даны вами по доброй воле. Если вы предпочли не возвращаться в келью, которую мы отдали вашей жене, меня это не касается.

Паэн перевел взгляд с убогого ящика на раскрасневшиеся щеки аббатисы и затем снова на ящик.

— Я и не собирался забирать обратно свое серебро, — ответил он. — Как вы могли заметить, это был мой добровольный дар в пользу бедняков вашего прихода.

— В таком случае мы с вами сходимся во взглядах, — последовал невозмутимый ответ.

— Я был бы вам очень признателен, — продолжал Паэн, — если бы вы позволили моей жене остаться в келье и провести весь день в постели, а я тем временем поеду вперед, чтобы найти для нас еще одну лошадь.

— Ваша кобыла мне знакома, — заметила аббатиса.

— Я купил ее у одного крестьянина на побережье.

— Вот как? И вы готовы заплатить крупную сумму серебром за другую такую же?

Паэн невольно отвел глаза от поджатых губ аббатисы. Складывалось впечатление, будто эта женщина принимала его за грабителя. По-видимому, многие из бывших здесь раньше путешественников, вполне порядочных людей, предпочитали прибегнуть к воровству, чем иметь дело с аббатисой и терпеть ее холодный взгляд.

— Разумеется, — ответил он. — Я готов дорого заплатить за хорошую лошадь, лишь бы она была смирной и выносливой.

— У меня есть то, что вам нужно, — заявила аббатиса, — но я не расстанусь со своей любимицей даже за все монеты в вашем кошельке.

Если в тот день и могла идти речь о воровстве, то только со стороны этой старой монахини — с таким жаром она принялась торговаться с Паэном.

— У меня здесь достаточно серебра, чтобы купить двух лошадей сразу, — возразил он.

— Вам понадобится столько же, и не каким-нибудь жалким серебром, а золотом, чтобы приобрести такую славную и крепкую кобылку, как моя Хротсвита.

Паэн пожал плечами.

— Все, о чем я прошу, — это позволить моей жене подождать меня здесь, пока я не сумею найти вторую лошадь и не приведу ее сюда. Сколько еще монет я должен пожертвовать беднякам в знак признательности за это одолжение?

Аббатиса прижала к себе ящик и протянула Паэну раскрытую ладонь:

— Наступающая зима обещает быть очень суровой, и беднякам нашего прихода понадобятся теплые плащи.

Паэн вспомнил огромные, набитые шерстью мешки, подвешенные к балке на чердаке амбара, хотя время, когда шерсть следовало промыть перед весенним прядением, уже давно миновало.

— Понимаю, — промолвил он.

— Боюсь, мне придется ради помощи бедным продать свою кобылу, — продолжала аббатиса. — Я готова уступить ее вам за пятнадцать денье, но только из симпатии к вашей молодой супруге.

— А сколько лет вашей кобыле? — вмешалась в разговор Джоанна, которая как раз в этот момент появилась на пороге аббатства, столь же изящная и грациозная, как всегда, благо длинная кольчуга больше не скрывала платья, ниспадавшего складками вдоль бедер, и плаща, прикрывавшего ее прелестную грудь.

— Пять.

Джоанна приподняла брови.

— Я купила ее пять лет назад, — добавила аббатиса. — Она такая красавица, белая как снег.

— У меня была белая кобыла несколько лет назад, — задумчиво промолвила Джоанна. — Она тоже казалась очень красивой на вид…

— Леди Кэтрин Бигод ездит только на белых кобылах…

— ..до тех пор, пока не умерла от старости. На ней невозможно было заметить никаких признаков возраста, разве только посмотрев на ее зубы…

— Здесь, на побережье, много песка, а Хротсвита паслась на таком пастбище еще жеребенком. Это оттачивает зубы и делает их ровными, но зато они быстро стираются.

— Если кто-нибудь вообще сумел бы заглянуть ей в рот, не рискуя потерять при этом палец. Белые кобылы отличаются дурным нравом. Я бы не осмелилась путешествовать на такой кобыле через все графство без хорошей, прочной уздечки и надежно закрепленного седла…

Паэн тихо отошел в сторону, не замеченный обеими женщинами, которые словно стремились превзойти друг друга по части прижимистости и купеческой смекалки. Какая-то монашка с добродушным лицом жестом предложила ему пройти в зал и там подкрепиться миской похлебки и кружкой эля, а также погреть ноги возле ямы с горящим углем. До чего же приятно было ощущать жар пламени и спокойно наслаждаться едой, не бросая поминутно взгляды на дверь из страха перед возможным нападением! Несмотря на то что Англию Ричарда Плантагенета никак нельзя было назвать безопасным местом, у Паэна не было врагов по эту сторону пролива, а что до Джоанны, то ее враги скорее всего остались по ту сторону пролива, в Бретани.

• Предыдущая
• 40/73
• Следующая