Тик-так - Кунц Дин Рей - Страница 32
- Предыдущая
- 32/75
- Следующая
- По сравнению со световыми годами, которые все мы пролетели с момента Большого Взрыва, по сравнению со всеми этими биллионами и триллионами миль, которые мы преодолели с тех пор, когда мы были просто комком первичной материи, это вообще не расстояние.
- Не говори загадками, Дел, - попросил Томми.
- Какими загадками?
- Это я - азиат, - напомнил Томми. - Из нас двоих именно я должен быть загадочным и непроницаемым.
- Иногда, - холодно заметила Деливеранс Пейн, - ты слушаешь, но ничего не слышишь.
- Именно поэтому я до сих пор не сошел с ума.
- Именно поэтому ты и попал в беду.
- Ну ладно, пошли к брату.
Пока они бежали под дождем между двумя рядами доставочных грузовиков. Дел спросила:
- Почему, собственно, ты решил, что Ги может тебе помочь?
- Ему приходилось иметь дело с бандами, и он все о них знает.
- С какими бандами?
- С "Парнями из Помоны" и другими... Пекарня "Нью Уорлд Сайгон" работала круглосуточно, в три восьмичасовые смены. С восьми утра до четырех дня рабочими руководил отец Томми; ему же приходилось решать и все деловые вопросы с поставщиками и оптовыми покупателями. С четырех дня до полуночи начальником очередной смены и главным пекарем был старший брат Томми - Тон Тхат, а с полуночи и до восьми утра те же обязанности выполнял Ги Мин.
Организованные банды вымогателей тоже работали круглыми сутками, однако, когда для того, чтобы добиться своего, им приходилось прибегать к силе, они все же предпочитали действовать под покровом темноты. Это означало, что Ги - просто потому, что он работал исключительно по ночам, - приходилось нести дежурство в самое опасное время.
Много лет все трое работали без выходных, по пятьдесят шесть часов в неделю, и только потому, что большинству заказчиков свежий хлеб был необходим ежедневно. Когда кому-нибудь из троих нужен был выходной, остальные двое делили его смену пополам и без жалоб отрабатывали шестидесятичасовую рабочую неделю. И удивляться тут не приходилось. Вьетнамцы американского происхождения, обнаружившие в себе предпринимательскую жилку, были самыми старательными и трудолюбивыми людьми в стране, и никто не мог обвинить их в том, что они не в состоянии нести груз, который добровольно на себя взвалили. Иногда, правда, Томми задавал себе вопрос, сумеют ли Ги, Тон и их поколение - недавние беженцы, дети, вывезенные в утлых лодчонках из нищей, объятой пожаром войны Юго-Восточной Азии, дожить до тех времен, когда они смогут спокойно удалиться отдел и насладиться миром и покоем, ради достижения которых они трудились не покладая рук.
Лишь недавно Фаны начали готовить двоюродного брата Томми - сына младшей сестры его матери, родившегося уже в Америке, - к тому, чтобы он стал четвертым начальником смены. После этого рабочая неделя отца Томми и двух его братьев могла сократиться до общепринятых сорока часов, и они наконец смогли бы жить нормальной жизнью, но несмотря на столь заманчивую перспективу они пошли на это весьма неохотно. Отцу и братьям не хотелось вводить в руководство фирмы дальнего родственника, коль скоро у них был Томми, и они до последнего ждали, когда младший брат одумается и станет работать наравне с ними.
Как казалось Томми, его родные рассчитывали, что в нем наконец заговорит совесть и он не сможет и дальше спокойно смотреть, как его отец и братья готовы уморить себя работой, лишь бы сохранить за семьей ключевые руководящие посты в пекарном деле. И они были во многом правы. Ощущение вины, преследовавшее Томми, было таким сильным, что одно время его мучили кошмары. Ему снилось, будто он сидит за рулем грузовика, в котором, кроме него, едут отец и братья. По его небрежности грузовик срывался с утеса, все погибали, и лишь Томми по счастливой случайности оставался в живых. Еще ему снилось, как он сидит за штурвалом самолета, в котором летит его семья. Самолет разбивался о скалы, и Томми, выбравшись из-под дымящихся обломков, видел, что его руки и одежда обагрены кровью родных. Потом ему снилось, что гигантский водоворот засасывает их утлую лодчонку, на которой они опять пытаются пересечь Южно-Китайское море, и все Фаны идут ко дну за исключением, разумеется, самого молодого и безрассудного, неблагодарного сына, который хуже змеи за пазухой.
Понемногу, однако, Томми научился жить с этим грузом вины, научился сопротивляться спонтанным позывам бросить писательство и податься в пекари. И все же он испытывал противоречивые чувства, переступая порог пекарни "Нью Уорлд Сайгон". Томми чувствовал себя одновременно и как блудный сын, вернувшийся домой, и как парламентер на вражеской территории.
В воздухе так вкусно пахло горячим хлебом, корицей, лимоном, патокой, горьким шоколадом, дрожжами и другими аппетитными вещами, которые трудно было различить среди всего многообразия запахов, что у Томми потекли слюнки. Для него это был еще и запах детства, который оживил в его памяти множество удивительных, дорогих его сердцу воспоминаний и образов. И вместе с тем, это был запах будущего - будущего, от которого он отказался со всей решительностью и твердостью, - и теперь Томми ощущал во рту не только аппетитный привкус свежеиспеченного хлеба, но и приторную сладость, которая благодаря одной лишь своей силе и интенсивности способна была вызвать легкую тошноту и напрочь отбить все вкусовые ощущения. Все, кроме одного. Только горечь, одну только терпкую горечь ловил Томми во всех этих дразнящих ароматах.
В большом зале, среди плит, печей, тестомесных и формовочных машин, трудилось не покладая рук около сорока работников, одетых в белые халаты и одинаковые белые шапочки, - тестомесы, кондитеры, пекари, помощники пекарей, уборщики и другой персонал. Натужное жужжание миксеров, звон половников и металлических лопаточек, скрежет сковородок и противней, задвигаемых в духовые шкафы, приглушенное шипение газовых горелок в полых стенах плотно сдвинутых печей - весь этот шум звучал для Томми музыкой, хотя, как и все остальное здесь, эта музыка была полна диссонансов. Так за захватывающей переливчатой мелодией горного ручья порой угадывается грозный и властный ритм катящихся по дну камней.
Тепло, окружившее Томми и Дел еще на пороге, сразу же победило ночной холод и дождь, но после минутного облегчения Томми почувствовал, что воздух в пекарне слишком сух и горяч, чтобы им можно было свободно дышать.
- Который из них твой брат? - спросила Дел.
- Я думаю, он в кабинете начальника смены, - ответил Томми, только сейчас обратив внимание на то, что Дел сняла рождественскую шапочку. - Спасибо, что ты его убрала, - сказал он. - Этот дурацкий красный колпак.
Дел немедленно достала шапочку из кармана своей кожаной куртки.
- Я спрятала ее только для того, чтобы дождь ее не испортил.
- Пожалуйста, - взмолился Томми, - не ставь меня в неловкое положение, не надевай ее!
- У тебя нет никакого понятия о стиле.
- Прошу тебя... Я хочу, чтобы Ги воспринял меня серьезно, а ты не...
- Твой брат не верит в Санта-Клауса?
- Все мои родственники - очень серьезные люди. Ну пожалуйста, прошу тебя...
- Пожалуйста, пожалуйста!.. - беззлобно передразнила она его. - С таким отношением к жизни твоим родственникам надо было открывать похоронное бюро, а не пекарню.
Томми ожидал, что она все равно поступит по-своему и напялит красный фланелевый шапокляк назло ему, но Дел неожиданно убрала шапку обратно в карман.
- Спасибо, - с чувством сказал Томми.
- Ладно уж... - Дел покачала головой. - Веди меня к своему серьезному, загадочному и неулыбчивому Ги Мин Фану, печально известному активисту Лиги Противодействия Проискам Санта-Клауса.
Томми повел Дел мимо широких стальных дверей охладителей и складов. Повсюду было чисто, как в операционной, а проход был ярко освещен мощными флюоресцентными трубками.
Томми не был здесь вот уже почти четыре года, на которые пришелся основной рост предприятия, и поэтому многих рабочих ночной смены он не знал. В пекарне работали исключительно вьетнамцы, в подавляющем большинстве - мужчины, и все они были так сосредоточены каждый на своем деле, что даже не замечали незваных гостей. Те немногие, кто все-таки поднял голову, сосредоточили свое внимание исключительно на Дел Пейн, удостоив Томми лишь беглого взгляда. Несмотря на вновь повисшие после дождя волосы и печать озабоченности на лице, она все еще оставалась привлекательной женщиной, а черная кожаная куртка и мокрая, прилипающая к ногам белая униформа делали ее таинственной и загадочной.
- Предыдущая
- 32/75
- Следующая
