Коммунальная квартира - Кунин Владимир Владимирович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/8
• Следующая

— Какого пролога? — спросил Мишка.

— Увидишь, — ответил Андрей Николаевич и ушел.

— Вовка, — сказал Мишка, — давай поменяемся местами. Мне оркестр плохо видно...

— Перебьешься, — ответил я. — Тут тебе не филармония, тут тебе цирк. Тут тебе на арену смотреть нужно, а не на оркестр.

Мишкина бабушка один раз водила нас в филармонию, и мне там было ужасно скучно, а Мишка после этого даже свинкой заболел. Сегодня — филармония, назавтра — свинка.

— Ладно-ладно, — засопел Мишка. — Попросишь что-нибудь у меня!..

— Не ной, нюня... — сказал я и уступил ему свое место.

Не потому что боялся, что он мне когда-нибудь в чем-нибудь откажет, а просто я знал, как у Мишки из-за ерунды может испортиться настроение. Вот я ему и уступил свое место.

И как раз в это время потух весь свет и оркестр как рявкнул, как рявкнул. Такой красивый-красивый марш, я его в каком-то кино слышал. И сразу же включился свет, но не такой, как был раньше, а яркий до того, что все показалось мне белым.

Распахнулся занавес, и на арену быстрыми шагами вышел человек во фраке. Как только он остановился, оркестр замолчал.

— Акробаты-эксцентрики! — крикнул человек во фраке. — Артисты Почиваловы!!! — И оркестр заиграл уже не марш.

— Что он сказал? — повернулся ко мне Мишка. Я не ответил.

И до самого антракта было много интересных номеров, и Мишка все время вертелся и спрашивал меня: «Ну как? Здорово, да?!» И я иногда говорил: «Здорово!» — а иногда и совсем не отвечал ему, потому что было действительно так здорово, что можно было не спрашивать.

Правда, перед самым концом первого отделения случилась маленькая неприятность. Мишка довертелся и нечаянно уронил программку вниз, в партер. Кому-то на голову. То, что на голову, это точно. Потому что мы слышали, как внизу под нашей ложей кто-то возмущенно произнес:

— Хулиганство какое!..

— Подумаешь, «хулиганство»!.. — шепнул я Мишке. — Программка же...

Мишка осторожно промолчал.

Мы сделали вид, что это программка не наша, и стали громко аплодировать одной девчонке, лет двенадцати, которую в этот момент на арене перебрасывали трое взрослых. Мне ужасно захотелось узнать, как называется этот номер и фамилию артистов, но я вспомнил, что программки у нас уже нет, и с досады щелкнул Мишку по затылку.

— Чего ты?! — обиженно повернулся ко мне Мишка.

— Растяпа!.. — зашипел я. — Уронил программку!..

— Да она вее равно испорченная была... — виновато пробормотал Мишка.

— Чем же это она испорченная была? — не поверил я ему.

— Я в нее с самого начала корки от апельсина завернул... — испуганно оглядываясь, прошептал Мишка.

А я-то думал, чего там этот внизу ругается!.. И тут как раз объявили антракт. Пришел Андрей Николаевич и говорит:

— Ну, как вы здесь?

Мишка посмотрел на меня, и я решил насчет программки Андрею Николаевичу ничего не говорить, а только сказал:

— Порядок!

Мишка обрадовался и тоже сказал:

— Здорово, Андрей Николаевич! Очень здорово!

Андрей Николаевич поправил мне воротник рубашки и сказал:

— Ну вот и прекрасно! А теперь, мои дорогие юные зрители, я приглашаю вас за кулисы!.. Вперед! «Молодым везде у нас дорога», — пропел Андрей Николаевич и подтолкнул нас к выходу.

Мне стало удивительно хорошо и весело, и я тоже пропел:

— «Старикам везде у нас почет»!.. — И тут же понял, что сморозил глупость! Права мама, бестактное я существо... — Это я не про вас... — тихо сказал я Андрею Николаевичу и взял его за руку. — Это я вообще...

— Я так и понял, — тоже тихо сказал Андрей Николаевич и громко крикнул идущему впереди Мишке: — Осторожней, Мишка! Там за поворотом еще ступеньки!..

За кулисами было ужасно интересно! Как только мы там очутились, начали происходить чудеса. Я с трудом, например, узнал разные цирковые аппараты, которые только что видел на арене. Здесь, при тусклом освещении, они уже не были такими сказочно красивыми и таинственными, как там во время выступления. Там они сочетались с яркими костюмами и красивыми лицами артистов и, что самое главное, с музыкой. Здесь всего этого не было, аппаратура лежала разобранная и какая-то усталая, с провисшими веревками и тросами. И конечно, ни о какой сказочности речи быть не могло! Дерево казалось деревом, сталь сталью, а пеньковая веревка — обыкновенной пеньковой веревкой...

И артисты очень изменились. Во-первых, на них были надеты халаты. У кого махровые, у кого простые черные сатиновые, как у Кирилла Степановича, нашего преподавателя по труду. А во-вторых, они оказались не такими уж красивыми. Обыкновенные люди. Тоже усталые, как и их аппаратура. У всех были очень грубо подведены глаза и рот, и от этого вблизи они казались грустными-грустными. Мы с Мишкой просто удивились, как мы всего этого не заметили на арене!

И все были заняты. Кто водил запыхавшихся лошадей, кто укрывал свои аппараты чехлами, а кто-то ругался на весь полукруглый закулисный коридор:

— Из-за тебя, из-за тебя трюк завалили! Такой трюк!.. Да его со сна делать можно! Не нужно и глаз открывать!..

И чей-то голос виновато бубнил в ответ:

— Вот ты и ловишь с закрытыми глазами...

А тот снова взрывался:

— Я?! Ну, знаешь! Теперь ты у меня не будешь как сонная муха ползать на репетиции!.. По двести сальто-морталей крутить заставлю, чтобы ты один научился как следует делать!.. Пижон!

— А сам-то...

Но по-видимому, тот, который нападал, уже ушел, и поэтому неуверенное «а сам-то...» осталось без ответа.

С Андреем Николаевичем все здоровались и спрашивали, что он теперь собирается делать. Андрей Николаевич отвечал, что еще пока и сам не знает, и знакомил нас со всеми. Так мы познакомились с жокеями Красовскими. Оказалось, что у них у всех совершенно разные фамилии, а Красовский — это их руководитель. И они вовсе не родственники, а просто так — партнеры. Потом с нами разговаривала воздушная гимнастка Валерия Михайловна. Андрей Николаевич называл ее Лера. Она как только нас увидела, так сразу же подбежала и поцеловала Андрея Николаевича, а он ее. Не по-настоящему, а так просто. Но Мишка все равно скривился и презрительно отвернулся. Он этого страшно не любит... Но в общем, она оказалась вполне приличной теткой. Она повела нас с Мишкой к себе в комнатку и рассказала, как она выступала на воздушном параде в Тушине. Трапецию подвешивали под вертолетом, и они вместе с Андреем Николаевичем — Андрей Николаевич был ее партнером — поднимались на высоту сто метров и там делали все, что они делали обычно в цирке. А сто метров — это в четыре раза больше, чем любой самый высокий цирк. И еще ветер.

Андрей Николаевич заглянул в дверь и сказал:

— Лера, у тебя очень милая гардеробная. Ты здесь одна?

А Валерия Михайловна ответила:

— Нет. Со мной еще Машка Цукетти одевается. Андрюша, у тебя сохранились фотографии воздушного парада?

— Сохранились, а что?

— Ты покажи их мальчишкам. Им это будет интересно.

— Покажу как-нибудь. А где Машуня?

— На колечках.

— Молодец. Прощайтесь, братцы! Лера, я к тебе завтра или послезавтра загляну.

Мы попрощались и пошли вслед за Андреем Николаевичем. На ходу мы познакомились с клоуном. Его звали Женя Томилин. Ничего такой парень... Совершенно несмешной. Андрей Николаевич спросил, как у него дела в институте, и Женя ответил, что осталось сдать историю западноевропейского театра, и с хвостами третьего курса будет покончено.

Когда Женя ушел, мы спросили Андрея Николаевича, что такое хвосты третьего курса. И Андрей Николаевич объяснил нам, что Женя учится на четвертом курсе театрального института, а один предмет, эту самую историю, не сдал еще на третьем курсе. И это называется «хвост». И тут раздался звонок.

Андрей Николаевич остановился и сказал:

— Сейчас начнется второе отделение. Жаль, что я не успею познакомить вас с одним человечком. Пошли в ложу.

• Предыдущая
• 6/8
• Следующая