Пилот первого класса - Кунин Владимир Владимирович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/33
• Следующая

Можно было, конечно, пустить Соломенцева в Хлыбово. Но как только я узнал, что у него на борту какой-то тип из Министерства сельского хозяйства, я подумал о том, что совсем неплохо было бы мне самому слетать с ним в Хлыбово. Посадить его рядом с собой, познакомиться и за время полета поговорить с ним о том о сем... То есть, конечно, «не о том о сем», а о совершенно конкретных вещах.

Мы уже несколько лет боремся за то, чтобы колхозы, где мы ежегодно проводим авиахимработы, имели бы стационарную взлетно-посадочную полосу, непромокаемые склады для ядохимикатов и нормальные жилищные условия для экипажей. С нами соглашаются буквально все. Об этом дважды писали в «Известиях», несколько раз в «Гражданской авиации», в «Комсомолке», еще где-то... Десятки раз проводились совместные совещания на «высоком уровне», наворотили целую гору торжественных и мудрых резолюций, и эта гора, как говорится, родила мышь. Где-то на Украине, говорят, несколько колхозов построили такие полосы, даже с дренажным устройством, говорят.

А мы каждый год должны заново выбирать площадки, мы неделями не можем подняться в воздух из-за раскисшей от дождей земли, теряем черт знает какое количество химикатов, времени, денег и тех же самых урожаев!.. В конце концов, мы рискуем людьми и техникой из-за того, что председатели колхозов боятся истратить в один раз несколько тысяч рублей и претворить собственную же (и нашу) мечту в жизнь. Нет, они будут тратить эти же тысячи на оплату наших простоев, на ежегодную расчистку и подготовку временных посадочных полос.

Вот о чем я хотел поговорить с этим залетным представителем министерства. Чем черт не шутит, а вдруг в моем районе что-нибудь и наладится?.. Да если нужно, я его по всем «точкам» прокачу — пусть посмотрит, как мы работаем, пусть поговорит с председателями колхозов, с экипажами... Лишь бы он толковым мужиком оказался.

— Климов! — крикнул я своему технику. — Подготовь пятьсот одиннадцатую, я на ней в Хлыбово сейчас пойду!..

Все-таки провинциализм — страшная штука! Ну откуда могли знать, что Соломенцев взял на борт какого-то босса? А ведь все вылезли посмотреть на него. У каждого, видите ли, нашлось дело около стоянки, каждому любопытно поглазеть на курьерский поезд, который в кои-то веки по неведомой причине притормозит у глухого полустанка. Маленькие городишки, маленькие подразделения имеют свои маленькие незыблемые законы...

Этот шалопай вполне пристойно посадил свой «Як» и покатил к стоянке. Я поправил фуражку и двинулся ему навстречу. И все потянулись за мной.

— В чем дело, товарищи? — обернулся я. — Что вы здесь цирк устраиваете? Ведите себя достойно...

А я веду себя достойно? Может, кителек не следует так уж одергивать, а? Замедли шаг, Селезнев... Еще медленнее... Вот так. Спокойно.

Но я же не для себя, для дела. Нам же эти площадки как воздух нужны.

Неподалеку в «Ан-2» садились пассажиры. Около самолета стоял Виктор Кириллович Азанчеев и, как мне казалось, с любопытством наблюдал за мной.

Вразвалку прошел Сергей Николаевич Сахно — самый старый летчик эскадрильи. Он что-то спросил у Азанчеева, и Азанчеев что-то ответил, показывая на Димкин самолет. Сахно усмехнулся и остался стоять рядом с Азанчеевым.

Из медпункта вышла Катерина в белом халате, держа Ляльку за руку.

Я разозлился и цыкнул на кого-то из перемазанных мотористов...

«Як-12» зарулил на стоянку и выключил двигатель.

В общении с незнакомым начальством всегда очень важна первая фраза, которую ты произносишь. Она, как правило, дает тебе небольшое преимущество на старте и определяет характер всего разговора в дальнейшем. И поэтому я решил, что самое лучшее...

Открылась дверца кабины «Яка», и на землю вышел не ответственный работник республиканского масштаба, а девчонка лет девятнадцати в какой-то немыслимой куртке, джинсах и стоптанных кедах.

А потом из самолета выпрыгнул Соломенцев, старательно делая вид, что ничего особенного не произошло, — подумаешь, мол, и пошутить нельзя.

Я почувствовал себя так, словно мне связали за спиной руки и отхлестали по щекам. Растерянность моя была столь велика, что я не сдержал себя и оглянулся вокруг. С фантастической жгучей обостренностью, за какую-то долю секунды, я увидел все.

Как улыбнулся Азанчеев...

Как пожал плечами Сахно...

Как засмеялся Климов...

Как вздохнула Катерина и повела Ляльку в медпункт...

Как Азанчеев посмотрел вслед Катерине и улыбка исчезла с его лица...

Я увидел, как Сахно перехватил взгляд Азанчеева, и растерялся, будто неожиданно что-то для себя открыл...

Я повернулся и, стараясь твердо ступать по земле, зашагал к зданию аэропорта. И тут я услышал голос этой девчонки:

— Ох черт... — горько сказала она, наверное, глядя мне в спину. — Напрасно мы все это...

... Весь остаток рабочего дня прошел в каком-то полузабытьи. Мне казалось, что я похож на курицу, которой отрубили голову, а она все еще продолжает дергаться, куда-то бежать и судорожно взмахивать своими нелепыми короткими крыльями.

Я подписывал какие-то бумаги, отдавал привычные распоряжения, написал приказ об отстранении Соломенцева Д. И. от полетов с последующим переводом его в распоряжение начальника склада ГСМ, попросил службу перевозок посадить эту девочку в хлыбовскую машину, возвращавшуюся в отряд из ремонта. Они у нас садились на дозаправку. Словом, я ни на йоту не отошел от обычного еженедельного рабочего распорядка. Но делал я это почти бессознательно, в силу какого-то устоявшегося стереотипа, и все окружавшие меня это чувствовали — в кабинет ко мне почти никто не заходил, а если я и вызывал кого-нибудь, то разговаривали со мной, как с тяжелобольным: тихо, кротко, во всем сразу же соглашаясь со мной...

А я все старался понять: что же произошло? Что привело меня к такому состоянию? Неужели это из-за Димки Соломенцева? Слишком мелко, ничтожно... Может быть, потому, что я тщательно продумал весь разговор с этим мифическим «представителем министерства», а получилось черт знает что, и я теперь оскорблен в своих лучших чувствах? Или потому, что я оказался не очень честен и затеял маленькую, гнусную интрижку не пустил Соломенцева в Хлыбово, чтобы самому слетать с этим начальником... С каким начальником? Там же не было никакого начальника! Там же какая-то девчонка, студентка какая-то была!

Но какие бы причины я ни находил, в памяти моей и в глазах моих стояло только то, что я увидел, когда обернулся там, на поле.

Как улыбнулся Азанчеев...

Как вздохнула Катерина...

Как Азанчеев посмотрел ей вслед...

Как Сахно перехватил взгляд Азанчеева и растерялся, словно неожиданно что-то открыл для себя...

Еще когда с аэродрома ехали — меня Витя Азанчеев на своем мотоцикле вез, — выпить захотелось, я и говорю ему:

— Витек, давай завернем ко мне. Надежда поздно придет — у нее сегодня кружок радио в Доме пионеров. Она там часов до десяти с пацанами провозится, а мы с тобой за это время знаешь как хорошо посидим. Грибочки шикарные, мяса нажарим.

А он мне и говорит:

— Да нет, Сергей Николаевич, спасибо. У меня завтра вылет в семь двадцать.

— Так мы же по маленькой, — говорю.

И так мне захотелось посидеть с ним, так неохота было одному возвращаться...

— Спасибо, — говорит, — Сергей Николаевич. Как-нибудь в следующий раз.

— Ну смотри, — говорю. — Как хочешь. А то посидели бы...

Доехали до гастронома, я и говорю ему:

— Тормозни, Витек, я здесь выползу.

А потом в шутку и говорю:

— Пора тебе, Витя, этот драндулет на «Москвича» хотя бы сменить.

— Зачем мне одному «Москвич», Сергей Николаевич? — говорит он.

— А ты женись.

— Не на ком, — говорит.

Я вспомнил, как он посмотрел сегодня на Катерину Михайловну Селезневу.

— Все равно, — говорю, — купи, Витька, «Москвич»... Я тебе денег в долг дам. А то мне знаешь как тяжело из твоей коляски ноги выбрасывать!..

• Предыдущая
• 6/33
• Следующая