Путешествие на тот свет - Кунин Владимир Владимирович - Страница 46

• Предыдущая
• 46/60
• Следующая

— Я и сейчас могу! — нагло заявил Бриджес.

Тут Луизе надоело ждать, когда наконец закончится эта сентиментально-торжественная сцена любви и братания разных народов, и она на очень неплохом английском языке сказала Джеффу:

— Мистер Бриджес! Попросите прощения у своих гостей, и...

И Луиза выразительно посмотрела на задницу Бриджеса.

Джефф обреченно вздохнул и с выражением страдания на небритой физиономии слегка переместился на бок. Сердюки деликатно отвернулись.

Луиза сделала Бриджесу укол, размассировала место укола ваткой и прикрыла Бриджеса одеялом.

— О'кей?

— О'кей, о'кей... — проворчал Джефф Бриджес. Потом вдохнул полной грудью и, не выдыхая, собрал, как говорится, свою волю в кулак, мобилизовал все немногие оставшиеся после операции силы и с величайшим трудом выговорил по-русски:

— Бла-га-дарь-ю... — Отдышался немного и добавил: — Луиза!

— Молодец! — похвалила его Луиза и вышла.

Большой знаток русского языка, Пол Сердюк восторженно зааплодировал. Его жена, ничего не поняла, но тоже похлопала в ладоши.

А Галю Сердюк, со своей чисто славянской бабьей жалостью к хворому мужику, уставилась на Джеффри Бриджеса глазами влюбленной лошади...

... По тому самому поэпизодному плану, который Сергей Александрович Мартов составил в самом начале работы над этим документальным сочиненьицем и который он сам же беспардонно предавал при первом удобном случае (а иногда и возвращался к нему, как блудный сын в отчий дом), сразу же после сцены в палате Джеффа Бриджеса следовал еще один эпизод, по сентиментализму и переслащенному слюнтяйству превосходящий все, что было написано Мартовым до сих пор...

Причем самое ужасное было то, что четыре года тому назад этот эпизод действительно имел место в жизни некоторых подлинных героев незаконченной истории под названием «Путешествие на тот свет».

И после долгих размышлений о дурновкусии в сегодняшней целлофанированной литературе, творимой в умопомрачительно короткие сроки большими бригадами под одним, уже «раскрученным», именем, Мартов не смог обидеть людей, которых успел полюбить. Как и любой одинокий пожилой человек, он невольно тянулся к чужому семейному теплу, с тайной, непроизносимой надеждой на то, что, несмотря на огромную разницу в возрасте, и он сможет быть кому-то интересен или даже — необходим...

Нежное и благодарное отношение литератора к своим героям победило, и Мартов решил хоть в этом-то не отклоняться от поэпизодного плана. Как бы его потом за это ни клеймили!..

... И снова «Федор Достоевский» стоял у портового причала одного полуострова, который во всех туристических фирмах мира значился чуть ли не центром Млечного пути международного морского и авиационного туризма!

Как и в прошлый раз, когда стояли совсем неподалеку от Африки, судно у причала было почти пустым, если не считать значительную часть команды, несущую свои обязательные вахты.

На шлюпочной палубе готовились к планово-круизным торжествам, и электрики, в том числе и Луизин Валерик, развешивали гирлянды разноцветных лампочек. Всей подготовкой к празднику руководили старший пассажирский помощник Константин Беглов и боцман Алик Грачевский...

Пассажиры русского лайнера и пара сот человек команды, смешиваясь с толпами туристов из всех стран мира, шатались по лавочкам и магазинчикам, передвигались по прозрачным трубам-коридорам гигантских аквариумов, а над ними и вокруг них проплывали феерически грациозные, жуткие разные акулы и огромные черные крылатые скаты с тонкими и длинненькими хвостиками, похожими на оперные китайские косички из «Чио-Чио-сан»...

Были там и крокодильи фермы, и бассейн с пятитонными дрессированными касатками, ничуть не уступающий знаменитому калифорнийскому «Морскому миру» под Сан-Диего...

Пальмы, солнце, рикши, прогулочные коляски с очень большими тяжеловозными мохнатыми конями...

А через городские площади медленно плывут разукрашенные и затейливо разрисованные старинные японские и американские автомобили, из улицы в улицу неспешно перетекает людской поток всех цветов кожи...

Таня Закревская, переводчица с французского Лялька Ахназарова и доктор Тимур Петрович Ивлев стояли у витрины «собачьего» магазина.

За витринным стеклом был устроен маленький лужок с настоящей травой и площадочками на разных уровнях. По этим площадкам и по этому декоративному лужку прыгало, валялось и бродило не меньше полутора десятков собачек детско-щенячьего возраста.

Но Таня смотрела только на одну собачку. Она была самой кудлатой, скорее всего наиболее беспородной, и самой маленькой. Она сидела за стеклом как раз напротив Тани и тоже смотрела на нее во все глаза.

Таня что-то прошептала ей, и собачка, словно услышав и поняв Танины слова, привстала и нервно переступила своими толстенькими детскими лапками.

— Лялька!.. Тимур!.. Посмотрите, какая прелесть... — тихо сказала Таня.

Но в эту секунду с другой стороны неширокой улички Тимура окликнул взмокший от жары толстый главный механик судна Боря Сладков:

— Тимур Петрович! Доктор Ивлев!.. Консультация необходима!

— Идите потихоньку, — сказал Тимур Тане и Ляльке. — Я догоню вас.

Он перешел улицу, и Сладков показал ему на электронный прибор для измерения давления крови и пульса, выставленный в аптечной витрине.

— Как думаете, Тимур Петрович, может, взять мне эту штуку для папаши? Стенокардия который год его мучает...

Но Тимур решительно возразил:

— Во-первых, эта штука не очень надежная, а во-вторых, когда вернемся домой, пройдитесь по питерским аптекам. Этого добра у нас теперь — хоть завались! — Он вгляделся в ценник прибора. — И намного дешевле, кстати!

— Спасибо, доктор! Сберегли мне денежку...

Но этого Тимур уже не слышал. Он смотрел на другую сторону узкой улочки и видел, как Лялька Ахназарова и Таня отходили от витрины с собачками. Таня глаз не могла оторвать от того кудлатого песика.

А песик, глядя на Таню, шел за ней через всю витрину, пока не наткнулся на стенку...

В вечернем океане, по черной воде, с погасающей на горизонте светлой полоской уже зашедшего солнца полным ходом, изо всех своих сорока двух тысяч лошадиных сил, шел «Федор Достоевский»...

Шлюпочная палуба и ют сверкали гирляндами разноцветных лампочек.

Приглушенно играл оркестр. Сновали официанты с подносами — разносили высокие бокалы с шампанским и маленькие рюмочки с водкой...

Музыкальный салон был уже полон. Пассажиры ждали начала торжеств.

Внезапно дек-стюарды вкатили в зал кресло на колесиках.

В кресле, одетый в смокинг и по пояс укрытый пледом, сидел Джеффри Бриджес. Сразу за стюардами кресло сопровождали две ожившие кариатиды — мама и дочь Сердюки. Замыкал процессию двухметровый в пух и прах разодетый папа Сердюк.

В руке Джефф держал широкий стакан виски со льдом.

Найдя глазами доктора Зигфрида Вольфа, Бриджес приветственно поднял стакан в его честь и нахально отхлебнул виски на глазах у всех.

Доктор Вольф рассмеялся и поднял большой палец.

Старший пассажирский помощник Константин Анатольевич Беглов стоял на верхних ступенях лестницы, ведущей в музыкальный салон, и отдавал последние распоряжения своим помощникам и администраторам:

— Чтобы ни одна из наших девчонок даже у дверей не появлялась! С напитками пропускать только официантов-мужчин! Понятно? Увижу хоть одну нашу девицу — пеняйте на себя!

— Попробуй удержи их... — уныло сказал кто-то.

— Вы что, хотите мне мероприятие сорвать?! У нас последняя судомойка смазливее, чем любая из этих претенденток на конкурс красоты! Не понимаете, что ли?!! Только попробуйте пропустить кого-нибудь! Голову оторву...

И тогда женщина-администратор рискнула спросить со значением:

— А переводчицы?

— Тем более! — холодно и непреклонно ответил Беглов. — Никого! Все. Начинаем!

Обворожительно улыбаясь, он вошел в музыкальный салон и поднялся на эстраду. Тут же замолк оркестр. Вспыхнул свет, направленный только лишь на Беглова, и зал разразился аплодисментами!

• Предыдущая
• 46/60
• Следующая