Голос крови - Границын Владимир "Сидорыч" - Страница 17

— Так, выписали. Поправилась она, вот и отправили девочку домой. И документ остался, что отказывается от дальнейшей медицинской помощи; так и сказала, мол, все хорошо отлежусь пару дней, и на работу.

— На какую еще работу?!

В груди что-то екнуло и оборвалось.

— Ну так, с детишками она вроде возится, в детском садике каком-то.

— В каком еще детском садике?

— Ну откуда я знаю? — возмутилась регистраторша, сердито всколыхнув грудями.— Их столько, этих садиков... эй, Даниил, Даньк, ну ты чего?

Тревога пустила корни. Юный, голодный и совсем бестолковый вампир среди маленьких человечков. При мысли о том, что она может сделать, я скрипнул зубами. В глазах женщины появился испуг. Пришлось взять себя в руки, спросить, добавляя в голос капельку ласки и тепла:

— Теть Мань, а телефончик ее можешь дать? Очень надо. Я же знаю, у тебя все есть, все записано.

Регистраторша прищурилась хитро, пухлые губы изогнулись в улыбке:

— Понравилась, да? Да ты глаза-то не опускай, вижу, что понравилась. А что, хорошая девочка, приветливая. Тебе вон просила передать благодарности, сказала, что представляла себе травматологов страшными людьми, ан нет, весьма милые... слышь, милым тебя назвала. Да не егози ты так, дам тебе адрес. Телефона нет, уж извини. Чего не сделаешь, чтоб молодые были счастливы!

— Даниил Сергеевич, вас просят во вторую операционную. Медсестра с распахнутыми, вечно удивленными глазами, явилась, будто черт из табакерки. Пришлось идти.

Город этот разлучает нас. Кружит судьбы, будто снежинки на ветру, кружит, путая в лабиринтах двориков и забывая на площадях.

Город сводит нас. Прячет солнце, чтобы проще было разглядеть тепло сердец и искренность улыбок и побуждений. Город наш такой же, как мы...

Адрес Лизы в тот день я так и не достал. Как и в следующий. На третий тетя Маня дала его, многозначительно улыбаясь, всем своим видом показывая, что она-де за «счастье молодых».

И вот я поднимаюсь по древней (того и гляди, обвалится) лестнице, стены в подъезде исписаны неприличностями — и смотреть не хочется, а глаз цепляет. Внутри все нарастает тревога. Если б можно было, и не рассказывал бы ничего о... даре? проклятии? испытании, данном нам за грехи?

Если бы да кабы. Вот он, выбор в действии. Место прописки — комната в коммуналке; дверь открывает девица в коротком халатике, на лице след многих радостей и печалей. Смотрит так, что невольно отзывается мужское естество. Всегда был чувствителен к подобным невербальным призывам, а в новой своей сущности — тем более. Дышу ровнее, спрашиваю, насколько возможно вежливо и нейтрально, о Заботиной Елизавете. Огонек в глазах девицы меркнет — как же, не ею интересуются — ома пожимает плечиком и уходит куда-то в глубь баррикад. Шагаю следом, мимо проплывают шкафы и шкафчики, веревки с влажным бельем, шумная кухня, крикливые дети, цветастые занавески в проемах.

Девица идет, и ее бедра под халатиком не просто качаются, а так и ходят ходуном. Она стучит в дверь и, не дожидаясь ответа, распахивает ее передо мной. Ощущая себя более чем неловко, шагаю в комнату. В пору евроремонтов и красивостей она выглядит какой-то старой, причем не той старостью, что претендует на созданный поколениями уют, а той, что проявляет себя отсыревшими обоями и легким запахом плесени.

— Лизка-то где? — переспрашивает мужчина, судя по всему, ее отец. Глаза с трудом фокусируются на мне.— А кто ж ее, курву, знает! Зазналась Лизка-то, не ходит к нам, простым трудягам. Чтоб ее!

«Простой трудяга» скользит по мне мутным взором. Мать вздыхает, сжимает худые пальцы и тихо спрашивает:

— А зачем вам Лизавета надобна?

— Хотел проверить самочувствие, выписалась она неожиданно, и я не успел...

Замолкаю, видя широко распахнутые глаза.

— Что с Лизонькой моей? Что-то случилось? Да не молчите же вы!

— Ничего страшного, ногу потянула. Она не говорила? Видно, не хотела тревожить, да и пустяки это, сущие пустяки.

Да, пустяки все, стучится в голове, и удар о бампер и лобовое стекло, от которого она пролетела метров пятнадцать по дороге, и два с лишним часа в операционной, и вампирская сущность... ну что тут может быть серьезного?

— Телефончик ее подскажете?

И голос елейный:

— Да, конечно.

Женщина кажется завороженной. Муж ее ушел в себя и в разговоре не участвует. Ему куда как интересней футбол на канале «Спорт».

Звоню, лишь выбравшись на улицу. Дворик эхом передразнивает шаги. Лиза долго не берет трубку, так и вижу, как она пытается понять, что за номер, и стоит ли отвечать незнакомцу.

— Алло.

— Елизавета?

— Да.

Не первый раз слышу ее голос, но сейчас в нем звучат все оттенки усталости, от раздражения до апатии.

— Это Даниил Радов, врач из больницы, куда вас привезли после... случая. Нам нужно поговорить.

— О чем?

Столько равнодушия, что даже теряюсь. Фоном— детский писк и какой-то шум.

— Ваше состояние нуждается в постоянном наблюдении, нам необходимо встретиться, я разъясню ситуацию.

Говорю, а главного сказать так и не решаюсь.

— Я... не сейчас. Может быть, позже. Извините, я спешу.

— Елизавета, я сказать хотел, что тогда вы были очень плохи, на краю гибели, и я... в общем, мне пришлось сделать кое-что, что изменило вашу сущность, и...— я понимаю, что несу бред, но продолжаю говорить.— Вы в опасности, вернее, даже не вы сами, а люди, вас окружающие, и я советовал бы воздержаться от длительных контактов... Лиза? Лиза! Вы меня слушаете?

— Да. Чего вы хотите?

Нервозность в ее голосе нарастает, едва не звенит.

— В общем, вы теперь... ох, лучше бы нам все же встретиться! Черт! Вы теперь вампир, и в ближайшие часы вам будет хотеться крови, и жажда эта будет только...

«...усиливаться», хочу добавить, но она перебивает:

— Вы все врете!

— Лиза! Подождите, послушайте меня!

— Я не желаю вас слушать!

Короткие гудки вызывают недоумение и злость. Набираю номер еще раз, вызов идет, время все тянется и тянется, а меня будто не слышат. Чертыхаюсь и бегу обратно. Город отзывается эхом, насмехаясь надо мной, очень странным вампиром.

Брови девицы взлетают, когда она вновь видит меня под дверью.

— Опять к Заботиным? Тебе что там, медом намазано? — решает съязвить она.

Смотрю так, что она замолкает, шарахаясь в сторону. Вновь баррикады, занавески в проемах, дети, громкие разговоры, запах жареной рыбы. В комнату едва не влетаю. От взгляда трезвеет даже отец девушки.

— Где она живет?!

— На Дровяной, но сейчас в садике, на работе... наверное... Мать теряется и снова трет пальцы, будто озябнув.

Во дворе цепляется местный житель; я даже не слышу, что ему надо. Рокоча, нарастает злость, скребет в горле, призывая залить жажду. Выравниваю дыхание, заставляю себя уйти. Спокойствие и тишина. В машине всегда свежая кровь в пакете, во избежание. Свежая. Ха!

Ищу на карте адрес и лечу через половину города, утешая себя мыслью... да какой там «утешая»! Едва ли не впервые в жизни молясь. О том, чтобы успеть.

Город смеется в открытую, наполняя улицы автомобилями и зажигая на светофорах столь им любимый красный сигнал.

Учреждение по воспитанию «нашего будущего» выглядит донельзя мирным и спокойным, насколько вообще может быть спокойной пара сотен детишек. Дети орут и носятся по дворику, полностью игнорируя воспитателей.

Я снова слышу вопросы: что, как, почему; обрываю их и улыбаюсь, потому как время, ускользающее время... Мне отвечают, что, да, работает здесь такая. Была, но ушла уже, отпросилась пораньше по состоянию здоровья, очень уж плохо ей стало.

Еще б ей было хорошо!

Спешу, теперь уже домой к девушке. Кляну себя, как последнего идиота. Вот он, мой выбор в действии. Какое же безрассудство — плодить потенциальных убийц, у которых жажда крови лежит в основе их сути!

А город все смотрит, видя насквозь. Город наш такой же, как мы,— вампир. Высосет силы, подарив взамен вполне земное наслаждение — затейливой красотой и ритмом, пороками и приключениями. Мы дети его.