Гваделорка - Крапивин Владислав Петрович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/68
• Следующая

«Дети» завистливо смотрели ей вслед.

На улице Лика поразмышляла: куда идти? Ну, не домой же в такую чудную погоду! Май стоял — просто радость жизни. Сплошное лето. Мальчишки в классе говорили, что уже купались. И, вспомнив про это, Лика отправилась к реке… Вот не прими она такого решения, и не было бы у нее Тростика…

К реке вели несколько улиц. Если налево, к музею и монастырю, то не так уж далеко до берега. Но Лику тянуло в тихие места, и она пошла от школы на северо — восток, по улице Орджоникидзе, где современные офисы стояли вперемешку с деревянной стариной. Лучи были удивительно теплыми, и от этого тепла замечательно пахло клейкими тополиными листьями.

Минут через пятнадцать улица закончилась у пристанских съездов, где еще сохранились булыжные мостовые. Мимо длинной стены кирпичного склада Лика спустилась к лестнице, которая вела на станцию портовой железной дороги. У деревянной коричневой станции было богатое прошлое (о нем сообщали мраморные дощечки на облупленных дощатых стенах). Но сейчас жизнь здесь еле теплилась. Густо летали над репейником желтые и коричневые бабочки. Лениво шевелилась над причалом стрела единственного портового крана — видимо, переправляла с платформы на баржу груз, который, не торопясь, доставил с товарной сухопутной станции очнувшийся от дремы состав. Между рельсами солнечно горели одуванчики.

Лика не пошла к портовому причалу, а свернула направо, вдоль рельсов. Пахло теплой ржавчиной и речным песком. Справа от путей подымались откосы, а слева тянулся низкий берег, заросший всякими невысокими травами — с клевером и опять же с одуванчиками (сейчас было самое их время). Среди травы, у самой воды, лежали вверх дырявыми днищами заброшенные катера. Между катерами белели песчаные проплешины. На одной такой проплешине прыгали с ноги на ногу и прижимали к щекам ладони тощие, успевшие слегка «обуглиться» мальчишки — наверно, только что искупались и вытряхивали из ушей воду.

— Как водичка?! — крикнула им Лика.

Самый маленький, в облипших разноцветных трусах до колен, показал ей через плечо большой палец. А другой купальщик посоветовал:

— Ныряй, не пожалеешь!

Но Лика пошла дальше.

Она обогнула шершавую от ржавчины баржу, которая лежала на песке и кормой уходила в воду. Здесь, у промятого высокого борта с заклепками, Лика увидела еще одного мальчишку.

Мальчишке было лет семь. Он стоял на самом краю плоского берега — так, что кончики пальцев в воде. Рыжеватая короткая стрижка на круглой голове рассыпала искорки. Полосатые плавки были сильно перекошены, словно он хотел их сдернуть и раздумал. Неподалеку валялись белая, с травяными пятнами, футболка и куцый комбинезончик с блестящими пряжками на лямках. И растоптанные (явно прошлогодние) босоножки.

Склонность к образным сравнениям сразу подсказала художнице Лике: «Если бы Винни Пуха превратили в ребенка, получилось бы как раз такое человеческое создание».

Нет, «создание» не выглядело толстым, но была в нем этакая плотность и кругловатость. И — так показалось Лике — основательность суждений и поведения (хотя мальчишка не двигался и не говорил). Стоял «Винни Пух» к Лике спиной, обхватив себя за плечи.

Пацанятам столь небольших лет в общем — то не следует гулять в одиночку, времена неспокойные. То и дело слышишь в новостях и читаешь в Интернете: такой — то ушел и не вернулся, такого — то ищут уже который день… А уж купаться, когда никого нет рядом, это совсем надо быть без головы… Впрочем, от существ такого возраста чего ждать?

Лика спросила у крепкой спины мальчишки:

— Ты чего тут делаешь?

Он не удивился, не обернулся. Сказал без выражения:

— Стою.

— Ага… На берегу пустынных волн… Ты — юный философ? — Лика встала с ним рядом.

Мальчишка глянул искоса. И вдруг сказал — устало и с ноткой безнадежности:

— Нет. Я — юный трус… Ты не могла бы дать мне по шее?

Искренность обескураживала. Но Лика сохранила спокойствие. Ответила, что могла бы, конечно, только надо знать: зачем?

— Ты же ничего мне плохого не сделал…

— Я себе сделал… много раз… — коричневые глаза — пуговицы затянулись влажной пленкой. — Я… уже устал…

— От чего?

— Я же объяснил… что я трус.

— Я помню. Но в данный — то момент в чем твоя трусость?

— Я хотел прогнать ее… всю за один раз…

— Как? — сказала Лика, слегка раздражаясь.

— Ну, вот так… прыгнуть оттуда… — Малыш подбородком показал на корму баржи (впрочем, не такой уж малыш; похоже, что закончил первый класс). Округлая корма возвышалась над водой метрах в двух. — Я думал, что, если переборю себя и прыгну, другие всякие страхи у меня пропадут сами…

«Если бы все так просто», — подумала Лика. И пообещала:

— Хорошо, я дам тебе по шее. Но только для того, чтобы ты больше никогда не придумывал таких глупостей… Вот балда! А если расшибешь пузо о воду? Или вдруг там коряги? Или захлебнешься и не выплывешь?

На «балду» и на «пузо» печальный мальчик не обратил внимания. И объяснил:

— Я же умею плавать, наш класс целый год водили в бассейн… А коряг там нету, я видел, как ребята тут ныряли…

— Все равно балда!

— Может, и балда, — согласился он на этот раз. — Но теперь — то как быть? Я же дал себе честное слово, что прыгну… И если не смогу, тогда что делать? Себя — то не обхитришь…

«В самом деле философ», — подумала Лика. И даже слегка зауважала его. И сказала безжалостно:

— Раз дал слово, прыгай.

— Но у меня не получается! Я уже два раза туда забирался! Как посмотрю вниз, ноги будто отнимаются…

Да, удивительно было. Какой помощи он, такой малек, ждал от большой девчонки? С какой стати начал откровенничать? Может, просто больше не с кем?

— Подумаешь, ноги! Прыгай с отнявшимися…

— Не выходит…

— Идем… — Лика опустила на песок тяжелую папку и взяла мальчишку за локоть. Потянула к хлипким сходням, которые вели с берега на борт.

— Ой… — Он слабо заупирался и, кажется, даже хныкнул. «Будто поймали в чужом саду и ведут в закуток с крапивой», — усмехнулась про себя Лика.

— Не тормози, если дал слово… А то и правда получишь по шее.

Он будто обрадовался:

— Давай!

— Там, на палубе.

Ржавая палуба оказалась горячей от солнца. Мальчишка начал переступать и потирать подошвы.

— Горячо? Вот и хорошо, скорее прыгнешь…

— Все равно не получится… Ты только не толкай. Я, может, сам наконец…

Она не стала его толкать и сбрасывать. Подошли к самой кромке, Лика глянула вниз, поежилась и двумя движениями скинула комбинезон и тельняшку. То, что было под ними, вполне могло сойти за купальный комплект. Сдернула кроссовки и носки. Мальчишка следил за ней, округлив глаза и пухлый рот. Потом выговорил:

— Ты… зачем?

— Затем… — Она опять крепко взяла его за локоть. Снова глянула на воду. «А снизу казалось, что совсем невысоко… Ой, мама…» — Прыгаем на счет «три». Не вздумай упираться, а то худо будет… Раз, два…

— Ой, подожди! Я…

— Три! — Она со страху растопырила глаза, дернула мальчишку за собой, он взвизгнул, и оба неуклюже плюхнулись под кормовым свесом.

Вода оказалась удивительно холодной. Напрасно самоуверенный пацан в цветных трусах показывал большой палец… С этими мыслями, не отпуская мальчишкин локоть, Лика левой рукой выгребла к берегу вдоль борта. Ее напарник тянулся следом, как выловленный в воде буек.

На берегу он сразу вскочил, закашлял, затряс головой, потом замер. Вытянулся (стал даже слегка худощавый) и тонким голосом выговорил:

— Это не считается…

— Что не считается? Почему? — Лика мотала волосами, сердито вытряхивая из них брызги (а сердце прыгало).

— Потому что я не сам. Ты меня дернула!

— Я?! Тебя?! Ненормальный… Это ты меня дернул, когда я сказала «три». Я опомниться не успела…

Он смотрел с недоверием и надеждой.

• Предыдущая
• 18/68
• Следующая