Выбери любимый жанр

Белый крест - Иртенина Наталья - Страница 20


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

20

Мурманцев заметил из окна жену и с улыбкой окликнул ее. Она помахала ему и, стараясь казаться спокойной, предложила спуститься, посмотреть, чем занят ребенок.

– А чем он занят? – спросил Мурманцев, забыв о том, что они договорились не обсуждать своеобразие Стефана, если их могли слышать слуги.

– Сажает цветы, – ответила Стаси. Каждый раз, когда мальчик проявлял свои недюжинные способности в интровертивном познании мира, ей приходилось изображать мать, восхищенную успехами и умом своего ребенка.

Мурманцев быстро оделся и сошел вниз. Что и говорить, Стефан был мастером на придумывание разных интересных способов проведения времени. Даром что ему было всего четыре года, а в голове отсутствовала добрая часть мозга.

Обогнув дом, Мурманцев сразу увидел мальчика. Здесь когдато были разбиты клумбы и еще оставались мелкие цветы. Бессмертник, бархотцы, дикие астры. Сейчас одна из клумб оказалась тщательно очищена от цветов, будто по ней прошлись косой. Торчали только короткие пенечки стеблей и стелилась травасорняк. Мурманцев подумал о ножницах и о том, что четырехлетние дети не умеют с ними обращаться. Приглядевшись, он понял, что стебли не обрезаны – аккуратно оборваны, причем ни один не выдран с корнем. А ведь для этого нужно было приложить силу, особенно к жестким стеблям бессмертника и толстым – астр. Силу, которой нормальный бутуз четырех лет еще не обладает. Но Мурманцев уже имел случай убедиться, что Стефан физически гораздо сильнее обычного ребенка. Хотя выглядит едва ли не ангелочком – карапуз с темными шоколадными глазами, ямочками на пухлых щеках и крепкими ножками.

Сорванные цветы горкой лежали неподалеку. Рядом сидел на корточках Стефан, палочкой расковыривал в рыхлой влажной земле ямку, вытаскивал из кучи цветок и сажал его заново. Головкой вниз. Потом руками утрамбовывал землю вокруг торчащего стебелька и делал ямку для следующего. Лицо ребенка было сосредоточено, от усердия высунулся язык, а на щеках и на выпуклом лбу засохла размазанная земля. На «родителей» он не обращал ни малейшего внимания. Мурманцев даже не был уверен, осознает ли вообще мальчишка их постоянное присутствие рядом с собой. Временами этот ребенок заставлял его чувствовать себя пустым местом. Стаси жаловалась на то же самое. «Как будто он касается меня волшебной палочкой и превращает в тень. Или в призрак», – говорила она. «Скорее всего, он и живет в реальности призраков», – отвечал на это Мурманцев.

Аккуратный, геометрически ровный частокол в два ряда из несчастных казненных цветов растянулся уже на полтора метра.

– Как ты думаешь, в гимназии он был бы отличником или двоечником? – задумчиво спросила Стаси.

– Гений или чудовище, – не ответив, констатировал Мурманцев. – Верней, и то и другое. Интересно, он всем цветам предназначил эту участь или оставит клумбудругую на развод? А кстати, давно он этим занят? Сейчас половина девятого. Судя по всему, он должен был начать еще до рассвета. – Мурманцев посмотрел на жену. – Ты выпустила его гулять в темноте? Почему он так легко одет?

Она качнула головой, все такая же задумчивая и спокойная.

– Я не выпускала его. Детская была заперта, как обычно. Он выпрыгнул из окна.

– Как это выпрыгнул? – Мурманцев даже обомлел от сильного изумления. – Со второго этажа?

– Я, наверное, неплотно закрыла окно. Он залез на подоконник, открыл раму и выпрыгнул. Или просто выпал. На земле остался след от тела. Я виновата, прости меня.

Только сейчас Мурманцев заметил, что ее видимое спокойствие – на самом деле жесткая нервная реакция, эмоциональное внутреннее оцепенение. В нем поднялись и смешались в одно жалость, нежность и раскаяние – коктейль, обжигающий нутро, рождающий тепло в теле. Он подошел к ней и обнял. Ее почти сразу стала бить дрожь, как будто своим прикосновением он позволял ей проявить слабость.

– Ну, ну. Ничего не произошло. Ты ни в чем не виновата. Может быть, он просто научился открывать защелку. Он же сообразительный парень. И сильный. Вон, даже нос не разбил. Все в порядке. Я люблю тебя.

Стаси помотала головой.

– Не в этом дело. Просто я…

– Что?

– Боюсь его. Ничего не могу с собой поделать. Он – чужой. Прости меня. Я плохо исполняю свою роль. Понимаю, что он ничего не может мне сделать, и все равно трушу.

– Да нет же, наоборот. Ты прекрасно справляешься. Что бы я без тебя делал? И если уж кто должен просить прощения, так это я. Взвалил на твое попечение это чудище.

– Он не чудище. Что бы тебе о нем ни наговорили. Он просто необычный ребенок. Его сделали таким, и не его вина в этом. Если видеть в нем монстра, он станет им.

Госпожа Мурманцева перестала дрожать и отстранилась от мужа. Опустилась перед усердно трудящимся ребенком и взяла его за подбородок. Мальчик послушно и безучастно посмотрел ей в лицо.

– Это ведь не ты сбросил на нас памятник, – с тихой печалью сказала ему Стаси. – Памятники с неба так просто не падают на дома, но это сделал не ты. И решетку уничтожил не ты. Ты ведь не хотел этого. Может быть, у тебя внутри есть чтото, о чем мы не знаем. И оно может проделывать разные штуки. Но если так, тебе будет очень трудно жить в мире. Ты способен внушать страх. Это плохой страх. Я постараюсь научиться не бояться. Я думаю, тебе нужна наша помощь. Не отвергай ее.

Она встала и пошла к дому, кутаясь в теплую шаль.

Мурманцев вспомнил, как говорил о женском чутье Карамышев, и подумал, что сам никогда не поймет этого. Женщины в большинстве своем обладают логикой множественности. Одна и та же вещь имеет для них множество оттенков. К ней можно прийти многими, пересекающимися друг с другом путями. Или наоборот, от одного предмета уходить разными дорожками. Причем одновременно. Это разветвленное пространство многих тропок и образует нечто расплывающееся, четко не очерченное, обозначаемое понятием «женская логика», которую трудно постигнуть. Особенно если женщина умна. Именно поэтому женщину трудно сбить с пути. Ведь у нее их много. Мужчину – намного легче, с его единственного, четкого и незыблемого (даже если эта незыблемость временная, возрастная). Об этом, кажется, и в Библии говорится. Понадобились все ухищрения змея, чтобы соблазнить Еву яблоком. Адаму хватило одного слова Евы.

Сам Мурманцев, хотя и был интуитом, чаще всего оказывался в крепких объятиях бинарной логики, потому что любил четкость идеальных состояний. Верх, низ, белое, черное. Добро, зло. Бог, дьявол. Беда в том, что эти состояния присутствовали лишь в той реальности, которую он называл закулисьем мира. В реальности метафизики. И лишь как исключения – на падшей, смешавшей верх и низ Земле. Святые праведники – те, кому обещано, что, не вкусив смерти, узрят Небо. Это верх. А низа, самого низа на Земле, среди людей, нет, пока сохраняется путь покаяния.

«Вопрос лишь в том, – сказал себе Мурманцев, – остается ли этот ребенок человеком». Его жена считала, что остается. Он сам был склонен к более радикальным выводам, хотя и понимал, что не имеет права на ошибку.

Стефан продолжал старательно разбивать свой стебельковый садик. Мурманцев вяло подумал, что нужно бы его одеть потеплее. В который раз он ловил себя на гадком чувстве сильного нежелания прикасаться к ребенку. Убедив себя, что мальчик не мерзнет (а ведь в самом деле не мерз – с голыми руками и при сыром сентябрьском ветре), он сорвал с дерева несколько уцелевших слив и съел немытыми. И вдруг вспомнил, что сегодня должны приехать рабочие и забрать памятник, все еще украшавший собою сад. А до этого городское дворянское собрание решало, не является ли его падение знамением и стоит ли вообще ставить монумент после этого. Это был памятник почетному гражданину города, бывшему здешнему жителю и знаменитому физику профессору Цветкову – от благодарных земляков и соотечественников. Для перевозки его обмотали толстой веревкой и прицепили к вертолету. Но то ли веревка оказалась слабой, то ли статуя тяжелой. То ли вертолет летел слишком быстро. В общем, памятник оторвался и ушел в свободный полет. Хорошо, что никого не убил, кроме самого себя. Голова физика Цветкова была тут же – взирала на небо металлическими глазами. Когда осматривали место происшествия, ктото не поленился, не пожалел сил и аккуратно приставил ее к шее лежащей статуи. Теперь, глядя на нее, всякий мог пофантазировать на тему древнего богатырявеликана с отрубленной головой. В своем склепе он дожидается красавицы, которой положено побрызгать на него сначала мертвой, потом живой водой и стать ему доброй женой.

20
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело