Дом отважных трусишек - Ермолаев Юрий Иванович - Страница 17

• Предыдущая
• 17/26
• Следующая

— Ну и соня ты! — весело сказала Варя.

— Храпишь, как моя бабушка, — засмеялась Олечка.

Надя попробовала улыбнуться, но вместо этого опять закрыла глаза. Не хотелось просыпаться.

— Будешь так спать, тебе муха в рот залетит.

— Тогда сразу проснёшься, — сказали ей девочки.

Надя машинально закрыла рот и подумала: «Почему она в палате, а не в операционной? Неужели ей опять ничего не сделали и привезли обратно? Никакой боли. Только ноги тяжёлые. И пить очень хочется». Надя попросила пить.

— Нельзя! — хором закричали девочки. — После наркоза нельзя.

Сестра, дежурившая у её кровати, взяла ватку, окунула её в стакан с водой и провела по Надиным губам. У Нади закружилась голова. Показалось, что в палате какой-то непонятный шум. Наде очень захотелось избавиться от него. Она даже мотнула головой. Но стало ещё хуже.

Пришёл врач-наркотизатор. Взял у Нади руку, пощупал пульс, сказал:

— Если не очень больно, уколы днем делать не проси. — И уже сестре добавил: — Только ночью сделайте, и то, если она не будет спать.

Сестра измерила Наде давление. Немного погодя ещё. Потом опять. Аппарат так и лежал на тумбочке. Надя опять попросила пить. Ей дали глотнуть через трубочку. Надя с жадностью засосала и тут же бросила, потому что её начало тошнить. Но зато стало гораздо легче. Девочки обрадовались, услышав её вздох.

— Это вздох облегчения, — определила Варя и громко, на всю палату, добавила: — С него начинается выздоровление.

— А мы что знаем, что слышали, — загадочно пропела Джаннат Шамхалова, ты во сне свою тайну выдала.

— Какую тайну? — тихо спросила Надя.

— Ты хочешь научиться плавать, как человек-амфибия, — сказала Джаннат.

— Ещё ты во сне песни пела, — сообщила Олечка, — громко, всё равно как пьяная.

— Я и сейчас как пьяная, — сказала Надя и окончательно проснулась.

Днём Надя кое-как крепилась, старалась заглушить боль, которую причиняло ей каждое, даже маленькое, движение. Помогали и подружки и мама, пытаясь развеселить её. Все мамы ушли, а Надина осталась. Нянечка Нина не попросила её уйти, а даже принесла вместо табуретки стул поудобнее. Мама, точно маленькой, гладила Наде ладошки и рассказывала сказки, какие рассказывают дошколятам. И хотя Наде было больно, но терпеть она могла. А вот когда мама ушла и наступила ночь, боль стала просто невыносимой.

Надя вспомнила, что сказал врач-наркотизатор утром, и нажала кнопку звонка, чтобы дежурная сестра сделала ей укол. Но сестра почему-то не шла. Надя снова позвонила, задержав палец на кнопке звонка. Прошло минут десять, и опять никто не пришёл. Надя нажала кнопку в третий раз и сразу услышала быстрые шаги по коридору. В палату вошла дежурная сестра, которую Надя видела до этого всего раза два. (Она только что вернулась из отпуска.)

— Ты что названиваешь, принцесса-барыня, подождать не можешь? — вдруг зашипела она.

— Мне очень больно, — глотая в темноте слёзы, ответила Надя. Сделайте, пожалуйста, укол.

— Могла бы и так уснуть, — продолжала шипеть заспанная дежурная, — уж очень все нежные.

Она сделала Наде укол в руку резко и больно. Но Наде было не до этого. Она сказала «спасибо» и закрыла глаза.

После укола Надя должна была очень скоро уснуть. Ведь это болеутоляющее и снотворное лекарство. Но как она ни старалась, сон не приходил. В голову всё лезли нехорошие, обидные слова дежурной сестры: «Принцесса-барыня… Нежные вы все…» «Побыла бы она на моём месте, может, на всю палату кричала бы, — думала Надя, — а я только три раза позвонила. И зачем эта дежурная училась на медсестру? Ведь сразу видно, что она не любит свою работу. Даже к больным по-человечески отнестись не может». Наде вспомнилось, как эта самая сестра на второй день её приезда в больницу получила замечание от Вероники Ивановны за то, что не установила как нужно кровать Гале-Цибуле. «Ну конечно же, ей не нравится работа, — решила Надя, — разве её можно сравнить с другой сестрой, Людмилой Степановной. Людочка в палату без улыбки не входит. И с кем заговорит, обязательно найдёт для того ласковое, утешительное слово. От её слов даже без укола боль может стихнуть. Может быть, сегодняшняя сестра за что-то сердится на меня? Но я с ней ни разу не говорила. А три дня назад, сразу после отпуска, она нагрубила Джаннат Шамхаловой». И Надя припомнила всё как было.

У Гали-Цибули в тот день болело ухо, а у Олечки появился насморк. Они не вставали с постели и попросили Джаннат напомнить о них сестре. Утром Вероника Ивановна назначила им лекарства. Джаннат подошла к столику, за которым сидела эта самая сестра, и сказала:

— Нужно пустить Олечке капли в нос, а Гале в ухо. Они в третьей палате лежат.

— Нет у меня лекарства для уха, ясно? Не получила ещё! — ответила ей сестра.

— Так получите, пожалуйста, — сказала Джаннат.

— А ты мне не указывай! — огрызнулась сестра.

Надя слышала этот разговор и подумала, что сестра хоть Олечке пустит капли в нос, но она и этого не сделала, до тех пор пока Джаннат не подошла к ней ещё раз.

«Значит, здесь не настроение играет роль, а характер. И при чём здесь настроение? — рассуждала про себя Надя. — Если считаться с ним, то все больные после операций должны рычать и кусаться».

Надя представила себе, как входит к ним в палату эта самая медсестра, а все девочки поднимаются в своих полосатых пижамах на постелях и рычат на неё свирепо, точно тигры в зоопарке. Представила, улыбнулась и… уснула.

Проснувшись утром, Надя вспомнила всё, что произошло ночью, и решила ни в чём не уступать вредной сестре, а требовать всё, что прописали ей и девочкам врачи. Как известно, клин вышибают клином.

На третий день после операции Надя пришла в себя полностью. Но лежала не шелохнувшись и почти ни с кем не разговаривала. Наде казалось, что если она заговорит, ногам будет гораздо больнее. Ведь она чувствовала теперь любое движение. Боль усиливалась даже тогда, когда девочки шумно проходили по палате. А уж если кто-нибудь задевал её кровать, у Нади от боли даже в глазах темнело. Девочки, правда, каждый раз извинялись, но от этого ей не было легче.

«Неужели нельзя пройти аккуратнее?» — думала Надя и тут же ловила себя на том, что она до операции ходила по палате так же шумно. А ведь Варю оперировали не так давно. И Гале-Цибуле недавно переставляли спицу, вокруг которой загноилась ранка.

И вдруг к ним в палату совсем неожиданно пришёл главный доктор.

— Ну, герой, когда думаешь вставать? — спросил он Надю.

— Как вставать? — испугалась она. — Мне ж только позавчера операцию сделали.

— Тогда тебе нужно было подняться ещё вчера, — рассмеялся Кирилл Андреевич и стал пробовать крепость колец на спицах, приподнимая Наде ноги то за одно кольцо, то за другое.

— Ой-ой! — закричала она от страха.

— Разве тебе больно? — удивился Кирилл Андреевич.

— Нет, — смутилась, Надя, — я боюсь, что будет больно…

— Кричишь, значит, авансом, — пошутил главный доктор и уже без улыбки сказал: — Ты не придумывай себе боль. Ногам твоим сейчас не больно, а тяжело. Так ведь?

Надя кивнула головой, хотя и не совсем согласилась с ним. Ноги у неё ныли где-то глубоко-глубоко. Кирилл Андреевич вынул из своего кармана сантиметр и стал измерять Надины ноги.

— Ого! За операцию ты выросла на шесть сантиметров!

— Правда? — обрадовалась Надя.

— Ты сядь на постель и посмотри на свои ноги, — предложил ей Кирилл Андреевич, — наверное, ещё не видела их как следует.

Наде стало любопытно. Она приподнялась на руках и села. Как же легко стало сразу спине.

— Уф! — с облегчением выдохнула Надя и увидела свои ноги, закованные в два блестящих аппарата. Они были прямые и ровные. — Вот это да!.. — вырвалось у неё.

• Предыдущая
• 17/26
• Следующая