Дары и анафемы - Кураев Андрей (протодиакон) - Страница 51

• Предыдущая
• 51/82
• Следующая

И это ещё не все. В Новом Завете открывается, что любовь Бога к людям сделала Его человеком. Величайшая радость христианства в том, что Тот, Кто пришёл нас спасти, есть Тот, Кто нас некогда создал. Во Христе мы встречаем Саму Вечность, прорвавшуюся в наше время. Ничего большего не мечтает подарить человеку ни одна другая религия. Все попытки примирить Евангелие с язычеством неизбежно приводят к потере этой радости. Христос оказывается всего лишь одним из учителей (где-то между Пифагором и Джордано Бруно). Но если Он — всего лишь Человек, если Он — не Бог, значит, с Богом люди так и не встретились.

Иногда неоязычники (неоязычество — язычество после Христа) утверждают, что Христос — «аватара» Божественного Духа. Но тогда Само Божество так и оказывается безличным и безликим, а Христос оказывается не более чем маской, накинутой на Брахман. Человеком Он не был (а, значит, и не страдал, и на Голгофе был лишь спектакль, призванный выжать слезы скорби и покаяния из людей)[349]. Наконец, в некоторых неоязыческих школах утверждается, что Христос более чем человек, но все-таки менее, чем Божество. Так, — «Планетарный Логос».

А если Христос есть и в самом деле Тот, Кем Он Себя называл (От начала Сущий — Ин. 8, 25) и каким Его познала Православная Церковь, то что ещё искать в других религиях? Сам Бог, Сама Вечность пришла к нам и сказала о пути спасения — а мы хотим «дополнить» Её плохо понятыми обрывками буддизма и язычества? Как Он Сам расценивает такое поведение — Он ясно сказал ещё в ветхозаветную пору: это — прелюбодеяние.

Библейская формула «Бог един» — это эксклюзитивистская, исключающая формула. Если восстанет среди тебя пророк, или сновидец, и представит тебе знамение или чудо, и сбудется то знамение или чудо, о котором он говорил тебе, и скажет потом: "пойдём вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будем служить им, — то не слушай слов пророка сего, или сновидца сего, ибо чрез сие искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога вашего, от всего сердца вашего и от всей души вашей (Втор. 13, 1-3).

Когда Бог говорит Моисею первую заповедь — «Бог один», Он не имеет в виду, что тем самым Моисею открывается эзотерическая тайна — имён, дескать, богов много, а на самом деле все религии говорят об одном и том же Едином Боге. "Моисей, если хочешь, называй Меня Кришной. А ты, Аарон, можешь по вторникам звать меня Зевесом, а по пятницам хоть Астартой. А будет желание — молитесь так: «О, Карлсон, иже еси на крыше!».

Пантеистическая формула «Бог един», напротив, инклюзивная: она вбирает в себя самые разные формы духовного движения. Заповедь Моисея имеет в виду «единый» как «единственный» — «нет иных богов!». Бог Библии называется Единым — потому что исключает иных богов. «Бог» современного религиозного китча называется «Единым», потому что вбирает всех богов.

Вообще много странностей в современной интеллигенции. Она, например, не знает Библии, не верит Библии и не признает её Боговдохновенности. Но при этом она свято верит в то, что Православная Церковь неправильно понимает Библию и исказила её.

Ещё более занимательно, что ради чаемого «примирения религий» она готова их все уничтожить — превратив их в безрелигиозную моралистику… О последней мечте российской интеллигенции замечательно сказал современный публицист Максим Соколов: «Член Политбюро ЦК КПСС, „отец перестройки“, академик А.Н.Яковлев, проникшись буддийским учением, также с лёгкостью сумел синтезировать буддизм и христианство — последнее по необходимости было очищено от искажающих наслоений. Если буддизм, по мнению акад. Яковлева, последовательно проводит великий принцип ненасилия, то христианство (т. е. Христос) фразами типа „Я не мир принёс, но меч“ постоянно отступало от этого принципа, что и привело к прискорбным историческим последствиям. Наиболее же близким к подлинным идеалам христианства акад. Яковлеву видится опять же Толстой, тогда как отлучение Толстого — очевидный грех или, по крайней мере, сугубая ошибка Церкви. На всякого мудреца довольно простоты. Если бывший шеф-идеолог проникся учением Бунды Гаутамы, то, конечно же, вольному воля, спасённому рай. Но решительно непонятно, почему шеф-идеолог, по своему прежнему роду службы обязанный вроде бы разуметь различие между христианством и буддизмом (на то и „Курс научного атеизма“ имелся), не может прямо и достойно назвать себя буддистом, а, немного похвалив Будду, тут же начинает очищать христианство от наслоений. Беда не в том, что человек добросовестно не верует в Христа — пути Господни неисповедимы, — а в том, что он называет своё учение христианским, не имея к тому должных оснований. Чем до А. Н. Яковлева не менее успешно занимался и гр. Л. Н. Толстой. Причина, вероятно, в том, что современный интеллигент склонен искать в христианстве прежде всего этическую составляющую — он её находит, и она кажется ему превосходной и возвышенной. Полагая, что именно в том и состоит соль Христова учения, он, как человек образованный, не может не видеть, что столь же превосходные этические принципы содержатся также и в других религиозных учениях — отсюда естественное стремление вычленить главное и роднящее Новый Завет с другими великими книгами, т. е. этические заповеди, а то, что не имеет непосредственного отношения к правилам счастливого жизнеустройства (воскресение Христа, например) подвергнуть благоумолчанию — и назвать все это подлинным христианством. Этика христианства направлена на обретение полноты совершённого бытия с Богом. Этика толстовства направлена на достижение блаженного небытия. Бог христиан — зто Тот, Кто в Своей неизречённой любви даровал им жизнь вечную. Бог Толстого — это некто, кто из малопонятного далека, никому ничего не даруя, раздаёт общеполезные указания»[350].

Вопрос о времени появления «искажений» и «позднейших наслоений», которыми, якобы православная традиция испещрила чистый лик «первоначального христианства», решается довольно просто: обращением к историческим источникам.

Так часто обвиняют сегодня Церковь в теплохладности, в том, что она совсем не похожа на Церковь апостолов, на пламенную общину первохристиан. Это правда. Но на первых христиан мы похожи именно в том, что более всего и не нравится в нас людям «всерелигиозным». В чем угодно можно противопоставлять первых христиан и нас. Но только не в одном. Нельзя противопоставлять современную «православную нетерпимость» «терпимости апостолов», потому что последней просто не было. Апостолы никого не преследовали (как и православные сейчас). Они лишь твёрдо стояли на своём: нет спасения вне Христа, а потому не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую (1 Кор. 10, 21). Нет возвращения в прошлое, когда не знав Бога, вы служили богам, которые в существе не боги (Гал. 4, 8).

Слишком хорошо знали и апостолы и первые христиане мир языческих мистерий, философий, мир без Христа. Они проповедовали не в атеистическом мире, а в мире, где у каждого человека, у каждой семьи, у каждого народа уже была своя религиозная традиция. И этому миру они принесли НОВОЕ. Сегодняшний мир, не зная толком НОВОГО Завета, а также порядком отвыкнув от настоящего язычества, полагает, будто Новый Завет можно «обновить» через прививку к нему языческого оккультизма.

И вот — из двенадцати первых апостолов Христа десять были убиты за свою проповедь (кроме Иуды Искариота и апостола Иоанна, который после многих ссылок и арестов все-таки ненасильственно ушёл из этой жизни). Был убит и апостол Павел. Все они предпочли пойти на смерть, но не преклониться перед богами языков[351].

Если бы в их представлении Христос был воплощением одного из многих иерархов или духов, если бы Он казался им лишь очередным «аватаром» — они не стали бы ценою своих жизней отказываться от почитания иных «сыновей божиих».

• Предыдущая
• 51/82
• Следующая