Поединок с самим собой - Раевский Борис Маркович - Страница 38

• Предыдущая
• 38/61
• Следующая

— Ты, — сказал Юлий. — Безусловно, ты.

— Так почему же?… — Андрей стукнул кулаком по столу. Рыжеволосая официантка оглянулась. — Так почему же чемпион- ты? А? Как глупо устроена жизнь…

Вообще-то Юлий не любил такие вот «философские» беседы в ресторане. Но тут не сдержался.

— Глупо? Нет, мудро. Очень мудро! — резко ответил он. — Да, ты был талантливее. Но ты предал… Именно… Предал свой талант. Ты смалодушничал… Дезертировал…

Он остановился. Он знал: это жестоко. Но… так, наверно, и нужно. Хоть раз в жизни Рагзаю необходимо услышать о себе все. Все, без утайки.

Юлию хотелось добавить еще одну фразу, любимое изречение Григория Денисовича: «Всякая победа начинается с победы над собой».

Но взглянул на Андрея и замолчал.

Андрей побледнел. Кровь разом схлынула с его лица. Загорелое, оно вдруг сделалось пепельно-серым.

Он молчал, глядел на реку, где все ярче и ярче искрились, переливались зеленые, и белые, и красные, и синие огоньки, целое ожерелье. Хмурился и молчал.

Друзья произносили это слово ласково, с сочувствием, мол, все когда-нибудь такими будем; недруги — холодно и при этом обычно пожимали плечами. О чем, мол, еще толковать? «Старичок» — и этим все сказано.

Даже в газетах, и то его называли так, и лишь иногда, для разнообразия и в торжественных случаях величали «ветераном».

А было Володе Марченко тридцать четыре года.

Но он уже привык, и сам тоже считал себя «старичком».

Таковы жестокие законы большого спорта. Ему подавай юных. И только юных.

И вот сейчас, лежа на раскладушке под трибуной олимпийского стадиона в Мехико, Владимир Марченко снова мысленно говорил себе: «Ну, «старичок», поднатужься».

Да, сегодня надо было обязательно «выложиться». До предела. И даже немного больше. К тому было много важных причин.

Ну, во-первых, это была его последняя Олимпиада. Нечего глаза закрывать. Он уже участвовал в двух Олимпиадах, в Риме и Токио. Это — третья. Пора и честь знать. Уступи место молодым.

Да и на эту Олимпиаду он прорвался с трудом и обидой. Да, главное, — с великой обидой. Даже сейчас, когда он уже находился в Мехико и вот-вот должен принять старт, даже сейчас при воспоминании о той обиде у него перехватывало горло.

Отборочные состязания по спортивной ходьбе проводились на юге, в Цахкадзоре. Все знали: в Мексику поедут трое, показавшие лучшие результаты. Все правильно. Все справедливо.

На старт «двадцатки» [5]вышло семеро. Шесть молодых и он. О, как не хотели допускать его к отборочным Михаил Васильевич, старший тренер, два раза уговаривал. Зачем, мол, тебе, «старичку», срамиться?! Что можешь ты противопоставить молодым, жадно рвущимся к победе и славе?

Но Марченко был упрям. И знал, что он может противопоставить. Выдержку. Опыт. Зрелость.

Но он не стал говорить об этом Михаилу Васильевичу. Марченко понимал: его, трехкратного чемпиона страны, серебряного призера в Риме и бронзового — в Токио, обязаны допустить к отборочным. И ему, «старичку», хоть и со скрипом, но все же разрешили принять участие.

Результат оказался неожиданным для тренеров: «ветеран» пришел первым.

Марченко радовался: теперь билет в Мехико обеспечен. Но, оказалось, рано он торжествовал. Тренеры ведь тоже люди. И у них тоже есть самолюбие. Как же так?… Получалось — Марченко подрывал их авторитет. Несмотря на все их печальные прогнозы, взял да и занял первое место.

Тогда собрался тренерский совет. Заседал он почти два часа. И было решено: Марченко в Мехико все-таки не посылать.

Тренеры считали: Марченко победил случайно. Просто молодые не очень старались, экономили силы для будущих решающих боев, а Марченко жал на всю железку, ему ведь терять было нечего.

«Пошлем молодых, талантливых, перспективных, — решил тренерский совет. — А Марченко все равно уже на излете».

Вот так… Хоть плачь, хоть смейся.

Впрочем, Марченко не плакал и не смеялся. Он рассердился.

«Ну, нет!» — сказал себе Марченко.

И помчался в Москву. Пошел к самому высокому начальству. Разговор длился всего пять минут. Несправедливое решение, конечно, отменили. Но обида… Обиду не отменишь.

…Марченко повернулся на скрипящей раскладушке. Постарался отвлечься от этих грустных воспоминаний. Сейчас, накануне старта, они ни к чему. Совсем ни к чему.

«А раздевалка хорошая», — подумал он, лишь бы думать о чем-нибудь другом.

Раздевалка и впрямь была отличная. Главное — кондиционированный воздух. Здесь, в знойном Мехико, он, скажем прямо, был кстати.

Марченко скосил глаза: тут, же рядом, на соседней раскладушке лежал Степан Хмелюк, двукратный чемпион страны.

Хмелюк лежал на боку, лицом к Марченко. Глаза у Хмелюка были закрыты. Но Марченко знал — Хмелюк, конечно, не спит.

Перед стартом не очень-то разоспишься. Для этого нужны не нервы — канаты. Впрочем, говорят, есть такой многоборец, Сысоев, — умудряется крепко-накрепко спать в перерыве между номерами. Тренеру даже приходится следить, чтобы Сысоев не проспал свой выход. Ну, да как-то не верится. Байка, наверно.

Лицо у Хмелюка было спокойным. Длинные русые волосы, растрепавшись, сбились на щеку.

«Модный парень», — подумал Марченко, глядя на эти длинные, как у девицы, шелковистые волосы.

Сам он был лыс. И, к сожалению, лысина все росла. Похоже, скоро наползет уже на лоб.

«Модный. И красивый», — мысленно добавил Марченко.

Почему-то вспомнилось, как на олимпийской тренировочной базе, в Цахкадзоре, какая-то молодая, удивительной красоты армянка с ходу влюбилась в Хмелюка. Да как! В Цахкадзоре была строжайшая дисциплина. Посторонних на базу не пускали. Ни за какие коврижки. Так эта армяночка приезжала каждый день откуда-то издалека, и у «шлагбаума», который намертво отрезал тренировочный комплекс от всего мира, — у этого «шлагбаума» она каждый вечер подолгу ждала Хмелюка.

Спортсмены — ребята острые, задиристые — сперва посмеивались, острили, ежевечерне видя ее у сторожевой будки, но потом поняли — тут дело серьезное — и умолкли, пораженные ее настойчивостью, силой этой внезапной любви.

…Лежа на раскладушке, Марченко молча глядел на Хмелюка.

Нет, Марченко не боялся его и не считал себя слабее. Но одно было неоспоримо: Степану — двадцать три. Да, как раз недавно, в мае, стукнуло двадцать три.

«А тебе, черту лысому, — тридцать четыре».

Цифры убедительные, тут не поспоришь.

В разных статьях и очерках о спортсменах часто пишут: «На поле они — противники, а в жизни — друзья». Но нет, положа руку на сердце, — Марченко и Хмелюк друзьями не были. И вообще, честно говоря, журналисты, пожалуй, перестарались, создав эту кочующую из книги в книгу расхожую легенду о друзьях-соперниках. На деле все куда сложней. Попробуй-ка по-настоящему дружить с человеком, который всеми силами, всем сердцем своим, всем нутром и днем и ночью только и стремится свалить тебя, победить, занять твое место на пьедестале почета.

По правде говоря, многое не нравилось Марченко в Хмелюке. И особенно — его смех. Смеялся Хмелюк как-то мелко, отрывисто. Будто икал.

…Старт дали на стадионе. На огромном олимпийском красавце стадионе, гордости Мехико. Группа ходоков сразу взяла хороший темп и тесной кучкой заторопилась к выходу со стадиона.

Впереди — двадцать километров труднейшего пути. Финиш — тоже на стадионе. Сюда они вернутся часа через полтора, но вернутся уже не тесной группкой. О, нет! В пути они растянутся длинной цепочкой. И будет эта цепочка не сплошной, а с разрывами, зияющими как огромные дыры. Да и все ли вернутся сюда?! Двадцать километров по такой жарище! И в таком темпе…

• Предыдущая
• 38/61
• Следующая