Сто лет и чемодан денег в придачу - Чевкина Екатерина Максимовна - Страница 15

• Предыдущая
• 15/83
• Следующая

И решил, что ему будет неплохо.

Производство пушек на литейном заводе шло ни шатко ни валко, а заказов больше не становилось — точнее, их становилось даже меньше. После окончания мировой войны Пер Альбин Ханссон, министр обороны, срезал военные ассигнования, как ни скрипел зубами Густав V у себя во дворце. Пер Альбин, будучи человеком аналитического склада, рассудил, что если обернуться назад, то Швеции стоило бы как следует вооружиться перед войной, но нет никакого смысла вооружаться теперь, десять лет спустя. К тому же теперь есть и Лига Наций.

Для литейного завода в Хеллефорснесе это означало частичное перепрофилирование и частичное сокращение рабочих мест.

Но Аллана это не коснулось, ведь подрывники — товар дефицитный. Фабрикант глазам своим не поверил, когда перед ним в один прекрасный день явился Аллан, оказавшийся экспертом по всем возможным взрывчатым веществам. Прежде фабриканту приходилось целиком полагаться на уже имеющегося подрывника — прямо скажем, ничего хорошего, потому что он иностранец, едва говорит по-шведски, да и волосы у него черные, даже по всему телу. Не поймешь, можно ли ему вообще доверять. Правда, тут фабриканту выбирать не приходилось.

Однако Аллан людей по цвету не делил, а разговоры профессора Лундборга на этот счет полагал блажью. Более того, теперь он мечтал встретить в своей жизни настоящего негра — ну или негритянку, не важно. И с восторгом прочитал в газетах, что в Стокгольме скоро выступит Джозефин Бейкер. Но пока придется довольствоваться обществом Эстебана, белого, но темноволосого испанского коллеги-подрывника.

Аллан и Эстебан быстро поладили. К тому же они вдвоем делили каморку в рабочем бараке. Эстебан рассказывал о своем драматическом прошлом. На одном мероприятии в Мадриде он встретил девушку и тайком вступил с ней в некие вполне невинные отношения, не зная, что она дочь самого премьер-министра Мигеля Примо де Риверы. А с такими людьми не ссорятся. Он правил страной как хотел, помыкая беспомощным королем. Эстебан уверял, что премьер-министр — это просто мягкое обозначение для диктатора. Но дочка у него хороша до безумия!

Пролетарское происхождение Эстебана совершенно не устраивало потенциального тестя. Поэтому на первой, и единственной, встрече с Примо де Риверой Эстебану предложили альтернативу — либо унести ноги как можно дальше от испанской земли, либо получить выстрел в затылок.

Пока Примо де Ривера снимал свою винтовку с предохранителя, Эстебан успел ответить, что уже сделал выбор в пользу варианта номер один, и торопливо попятился вон, чтобы не показать затылка человеку с ружьем, и даже не взглянул в ту сторону, где стояла всхлипывающая девушка.

Унести ноги как можно дальше, думал Эстебан, и отправился на север, а там еще дальше на север, а потом еще севернее, и наконец в такую северную даль, где озера зимой от холода превращаются в лед. И решил, что, пожалуй, хватит. С тех пор он тут и остался. Работу на литейном заводе он получил три года назад благодаря католическому священнику, который помог перевести, прости его, Господи, сочиненную самим Эстебаном историю, будто в Испании он, Эстебан, занимался взрывчатыми веществами, тогда как на самом деле основным его занятием был сбор помидоров.

Впоследствии Эстебан худо-бедно выучился изъясняться по-шведски и стал вполне сносным подрывником. А теперь, под руководством Аллана, сделался настоящим профессионалом.

В бараке литейного завода Аллану жилось неплохо. Год спустя он, благодаря Эстебану, уже более-менее сносно объяснялся на испанском. Спустя два года заговорил почти бегло. Но понадобилось целых три года, чтобы Эстебан оставил наконец попытки втемяшить Аллану свою испанскую версию всемирного социализма. Эстебан все средства перепробовал, но Аллан не поддавался. Эта сторона личности закадычного приятеля оказалась для Эстебана загадкой. Не то чтобы Аллан имел альтернативные взгляды на порядок вещей и возражал: дескать, все должно быть на самом деле совсем наоборот, — нет, у него словно вообще никаких взглядов не было. Или, может быть, в этом и были его взгляды? В конце концов Эстебану ничего не оставалось, кроме как смириться с непостижимым.

Аллан, со своей стороны, столкнулся с той же проблемой. Эстебан — хороший товарищ. А что он отравился этой окаянной политикой — так что ж тут поделать? Небось не он один.

Времена года успели сменить друг друга еще раз, прежде чем жизнь Аллана приняла новый оборот. Началось с того, что Эстебан получил известие — Примо де Ривера ушел в отставку и бежал из страны. Там явственно наметилась демократия, а то и вообще социализм, и Эстебан такого пропустить не мог.

И поэтому решил как можно скорее возвращаться домой. Литейное дело идет все хуже, поскольку сеньор Пер Альбин решил, что никакой войны больше не будет. А у дружище Аллана какие планы? Может, и он тоже поедет, за компанию?

Аллан призадумался. С одной стороны, его не привлекала никакая революция, будь то испанская или любая другая. Она приведет лишь к новой революции, только в обратную сторону. С другой стороны, Испания все же заграница, как и все другие страны, кроме Швеции, и, столько прочитав про эту самую заграницу, стоило бы разок поглядеть, что она такое на самом деле. А вдруг по дороге им еще и негр-другой попадется?

Когда Эстебан пообещал, что по пути в Испанию им уж один-то негр точно попадется, Аллан просто не мог не принять приглашение. И друзья перешли к обсуждению более практических вопросов. При этом они сразу сошлись во мнении, что владелец литейного заводика — «безмозглый осел» (они именно так выразились) не заслуживает, чтобы его брали в расчет. Поэтому было решено дождаться субботнего конверта с зарплатой, после чего удалиться не прощаясь.

Так что в воскресенье, Аллан и Эстебан встали в пять утра и на велосипеде с прицепом отправились на юг, в сторону Испании. По пути Эстебан пожелал воспользоваться случаем и остановиться возле фабрикантова дома, чтобы справить полный комплект утренних нужд в бидон с молоком, который каждое утро доставлялся к калитке фабрикантововй виллы. Главным образом по той причине, что все эти годы Эстебану пришлось терпеть обращение «обезьяна» от фабриканта и обоих его сыновей-подростков.

— Месть не лучшее дело, — провещался Аллан. — Это как политика: только начни — за одним пойдет другое, было плохо, а будет хуже, пока не сделается так, что совсем из рук вон.

Но Эстебан стоял на своем. Разве из-за того, что у человека руки немножко волосатые и он говорит на фабрикантовом языке не совсем безупречно, он стазу уже и обезьяна?

С этим Аллан согласился, и друзья пришли к справедливому компромиссу. Эстебан может пописатьв бидон, но не покакать.

Так и получилось, что на литейном заводике в Хеллефорснесе вместо двух подрывников не стало ни одного. Свидетели тем же утром успели наябедничать фабриканту, что видели Аллана и Эстебана на велосипеде с прицепом и что те направлялись в Катринехольм, если не еще дальше на юг. Так что фабрикант уже был готов к предстоящей на следующей неделе острой нехватке персонала, когда сидел на террасе своей фабрикантской виллы и задумчиво потягивал молоко из стакана, любезно поданного Сигрид вместе с миндальным печеньем. Настроение фабриканту еще больше испортил тот факт, что печенье было какого-то странного вкуса. Оно явственно отдавало аммиаком.

Фабрикант решил подождать до возвращения с воскресной службы и уже тогда надрать Сигрид уши. А пока ограничился тем, что велел принести еще стакан молока, чтобы запить этот гадкий привкус.

Вот так Аллан Карлсон и оказался в Испании.

Они с Эстебаном добирались туда три месяца, через всю Европу, и по пути встретили такое количество негров, о котором Аллан и мечтать не мог. Но уже после первого встреченного потерял к ним всякий интерес. Оказалось, ничего особенного, только кожа другого цвета, да еще говор у них чудной, так это и у белых сплошь и рядом, начиная от Смоланда и южнее. Видно, этот Лундборг просто в раннем детстве негра увидал и напугался, решил Аллан.

• Предыдущая
• 15/83
• Следующая