Сто лет и чемодан денег в придачу - Чевкина Екатерина Максимовна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/83
• Следующая

Аллан с другом Эстебаном застали Испанию в полном хаосе. Король сбежал в Рим, его сменила республика. Слева кричали «revolution»,а справа опасались того, что произошло в сталинской России. Неужели и тут такое повторится?

Эстебан, забыв, что его друг неизменно аполитичен, снова попытался увлечь Аллана на сторону революции, но тот привычно уперся. Он узнаёт эту знакомую еще с Хеллефорснеса песенку и по-прежнему не возьмет в толк, зачем надо вечно все менять шиворот-навыворот.

Затем справа неудачно попытались устроить военный переворот, а слева успешно устроили всеобщую забастовку. Потом в стране провели выборы. Левые победили, а правые окрысились, или наоборот, Аллан толком не вник. Как бы то ни было, началась война.

Аллан находился в чужой стране и не смог придумать ничего лучшего, чем держаться друга Эстебана, который, в свою очередь, завербовался в армию и немедленно получил там звание сержанта, едва взводному стало известно, что Эстебан знает, как заставить разные вещи взлетать в воздух.

Алланов друг с гордостью носил форму и не мог дождаться, когда сможет и сам поучаствовать в войне. Взвод получил приказ подорвать парочку мостов через одну лощину в Арагоне, и группу Эстебана послали к первому мосту. Эстебан так воодушевился оказанным доверием, что влез на камень и, схватив винтовку в левую руку, поднял ее к небу и воскликнул:

— Смерть фашизму, смерть всем фашис…

Эстебан еще заканчивал фразу, когда ему оторвало голову и часть плеча гранатой, возможно самой первой вражеской гранатой, взорванной в этой войне. Аллан находился метрах в двадцати и лишь благодаря этому не был забрызган ошметками товарища, разлетевшимися вокруг камня, на который Эстебан так опрометчиво залез. Один из рядовых в группе Эстебана заплакал. Сам Аллан, поглядев на то, что осталось от друга, решил, что воздавать почести этим останкам вряд ли уже имеет смысл.

— Лучше бы ты остался в Хеллефорснесе, — сказал Аллан, и ему вдруг нестерпимо захотелось рубить дрова возле юксхюльтской избушки.

Граната, ставшая смертельной для Эстебана, была, может, и первой в этой войне, но далеко не последней. Аллан еще раздумывал, как бы ему воротиться домой, а война уже заполыхала повсюду. К тому же прогулка до Швеции получилась бы ужасно долгая — да и кто его там ждет?

Поэтому Аллан обратился к ротному командиру Эстебана, скромно представился лучшим сапером в Европе и сказал, что готов подумать насчет взрывания мостов и иной инфраструктуры в интересах ротного в обмен на ежедневное трехразовое питание и одноразовую выпивку, когда это позволяют обстоятельства.

Ротный прикидывал, не отправить ли Аллана в расход, потому что тот упрямо отказывается петь дифирамбы социализму и республике, да еще и сражаться желает в штатской одежде. Или, как выразился сам Аллан:

— И еще одна вещь… Если я стану взрывать для тебя мосты, то буду это делать в своей собственной кофте, а иначе можешь взрывать их сам.

Вообще говоря, не родился еще такой ротный, который позволил бы штафирке так собой помыкать. Но у данного конкретного ротного имелась проблема — самого лучшего его подрывника не так давно раскидало клочьями вокруг камня на соседнем холме.

Пока ротный сидел в своем складном военном кресле и обдумывал ближайшее будущее Аллана, выбирая между расстрелом и новым назначением, один из взводных командиров позволил себе шепнуть в начальственное ухо, что молодой сержант, которого, к несчастью, не так давно разорвало на куски, рекомендовал вот этого странного шведа как мастеравзрывного дела.

Это решило вопрос. Сеньор Карлсон получает а) право на жизнь, б) трехразовое питание, в) право носить гражданскую одежду и г) право наряду с прочими время от времени прикладываться к вину (в разумных пределах). Взамен от него требуется взрывать именно то, что прикажет ему непосредственный командир. Кроме того, двум рядовым поручалось не спускать со шведа глаз, потому как по-прежнему не исключалось, что он шпион.

Так месяц за месяцем прошел год. Аллан взрывал все, что требовалось взорвать, и делал это весьма искусно. Работа была далеко не безопасной. Зачастую приходилось ползком подбираться к очередному объекту, применять заряд с часовым механизмом, а затем короткими перебежками отступать в безопасное место. Через три месяца погиб один из двух присматривавших за Алланом солдат (заполз по ошибке в лагерь противника). Спустя еще полгода не стало другого (этот выпрямился, расправляя спину, и тут же получил выстрел в живот). Ротный не стал никем их заменять — ведь до сих пор сеньор Карлсон вел себя просто примерно.

Аллан не видел смысла в том, чтобы отправлять людей на тот свет без особой надобности, и поэтому обычно следил, чтобы на соответствующем мосту к моменту, когда тот должен взлететь на воздух, никого не было. Как, например, в случае с тем последним мостом, который Аллан успел заминировать прежде чем окончилась война. В тот раз он только-только управился и отполз назад в кустарник позади одной из мостовых опор, как показался, чеканя шаг, патруль противника, а посередке шел какой-то маленький господин с медалями. Они приближались с другого берега и, похоже, не подозревали что республиканцы совсем рядом, а тем более — что сами они вот-вот составят Эстебану и десяткам тысяч других испанцев компанию в вечности. Но Аллан решил, что это, пожалуй, чересчур. И, поднявшись из-за куста, принялся размахивать руками.

— Уходите оттуда! — завопил он маленькому с медалями и его свите. — Бегом отсюда, быстро, пока не взлетели на воздух!

Маленький с медалями попятился, но свита обступила его кольцом. И потащила его вперед по мосту, не останавливаясь, пока не поравнялась с кустом Аллана. Восемь винтовок прицелилось в шведа, и как минимум одна в него бы выстрелила, если бы в этот миг позади них мост не взлетел на воздух. Взрывной волной маленького с медалями швырнуло в тот самый куст, у которого стоял Аллан. В образовавшейся куче-мале никто из приближенных маленького не посмел пустить в Аллана пулю — она могла попасть не в того, в кого надо. К тому же он, похоже, штатский. А когда дым рассеялся, уже не было и речи о том, чтобы отправить Аллана на тот свет. Маленький с медалями взял Аллана за руку и сказал, что настоящий генерал знает, как выразить свою признательность, и что теперь хорошо бы перебраться обратно на тот берег, хоть по мосту, хоть без моста. И если его спаситель за ними последует, то будет более чем желанным гостем, и генерал в таком случае пригласил бы его на ужин.

— Паэлья по-андалузски, — сказал генерал. — Мой повар родом с юга. ?Comprende?

Еще бы Аллан не понимал! Он понимал, что на самом деле спас жизнь самому generalisimoи что, на свое счастье, стоит перед ним в своей замурзанной кофте, а не в униформе противника, понимал, что его боевые товарищи стоят на холме в нескольких сотнях метров отсюда и наблюдают за происходящем в бинокли, а еще он понимал, что ради собственного здоровья есть резон перейти на другую сторону баррикад в этой войне, смысла которой он до сих пор так и не понял.

—  Si, роr favor, mi general, — сказал Аллан. — Паэлья совершенно не повредила бы… А к ней, может, бокал-другой красного вина?

Когда-то, десять лет назад, Аллан попросился на должность подрывника на Хеллефорснесском литейном заводике. В тот раз он решил вычеркнуть из своего послужного списка некоторые подробности, например что он четыре года просидел в сумасшедшем доме, а потом взорвал свой собственный. Возможно, именно поэтому собеседование с работодателем прошло успешно.

Аллан припомнил это, когда разговаривал с генералом Франко. С одной стороны, обманывать вроде нехорошо. С другой стороны, есть ли смысл сообщать генералу, что Аллан сам и заложил взрывчатку под мост и что он прослужил три года на гражданской должности в республиканской армии? Не то чтобы Аллан сильно боялся, но на кону все-таки стоял ужин с выпивкой.

• Предыдущая
• 16/83
• Следующая