Сон в пламени - Кэрролл Джонатан - Страница 3

• Предыдущая
• 3/62
• Следующая

Между делом он женился на женщине, которая проектировала мебель, и у нее была такая длинная и внушительная фамилия, что даже она не могла вложить в нее все свои деньги. К несчастью, Ева Сильвиан невзлюбила Викторию Истерлинг (и пользовалась взаимностью), так что по большей части мы выбирались куда-нибудь только вдвоем с Николасом.

Он знал столько самых разных людей – оперных певиц, политиков-неонацистов, одного черного американца, владевшего единственным мексиканским рестораном во всей Австрии, – и всегда стремился познакомить тебя с ними, подарить их тебе. А тебя – им. Некоторые из этих людей становились друзьями, другие просто заполняли вечера забавным трепом или напыщенной болтовней.

Сначала Виктория хотела знать все подробности об этих сборищах, но с течением времени стала интересоваться только знаменитостями или самыми сочными кусочками.

Мы, Виктория и я, так много делали вместе. Это занимало три четверти нашего времени. Но с самого начала я и моя жена прокладывали курсы на раздельных, хотя и смежных, картах. Не это ли привело к гибели наш брак? Нет, я так не думаю. От этого время, проведенное вместе, становилось только богаче и драгоценнее. Когда мы встречались вечером, нам было что рассказать друг другу.

Но посреди одной из тех смертельно гнетущих склок, какие бывают под занавес долгих и успешных отношений, Виктория обвинила нас обоих в том, что мы давали друг другу слишком много свободы, слишком отпускали цепь, слишком много времени проводили порознь. Я ответил, что это неправда. Мы виноваты в том, что слишком разленились и перестали проверять то, что нужно проверять и перепроверять все время; мы слишком быстро привыкли, увидев стрелки приборов, регистрирующих работу сердец, за красной чертой. Я тоже не подарок. Жизнь и вообще-то – как тонкая настройка. Брак – вдвойне.

В жизни что-то идет не так, когда возникает ирония. Или все наоборот? Ирония в моей жизни возникла вместе с моей первой любовницей, подругой Виктории по университету, которая однажды вечером зашла к нам обсудить их совместный проект о Йозефе Гофмане.

Первый любовник Виктории? Естественно, актер, с которым ее познакомил я, у него было много мебели работы Йозефа Гофмана.

Завести роман на стороне – это как прятать крокодила под кроватью. Он слишком велик и опасен для этого, полностью его, как ни старайся, не спрячешь, что-то обязательно высунется, все увидят и с воплями разбегутся.

Последним нашим совместным путешествием была поездка в Америку, чтобы получить развод. Виктория сказала, что после развода больше не придется извиняться. Никогда.

Когда все было кончено, моя семья уговаривала меня какое-то время пожить у них в Атланте, но я сказал, что здесь мне плохо, и под этим предлогом сбежал в Вену: мол, там мои друзья, моя работа – всё. Так что я вернулся в город, словно это был мой лучший друг, который обнимет меня и за выпивкой с сочувствием выслушает мои горести.

Мне было тридцать, а это поворотная точка для каждого, даже для тех, кто не развелся только что и не вышел вновь на охотничью тропу.

Николас и некоторые другие милые люди вели себя чудесно. Они вились вокруг, пичкали меня изысканными обедами, часто звонили поздно ночью, чтобы убедиться, что я не слишком высунулся из окна…

На одном из таких обедов кто-то спросил, знаю ли я, как фламинго приобретают свой цвет. Я не знал. Оказывается, эти смешные длинноногие птицы не от природы такого психоделического кораллово-розового цвета. Рождаются они скорее грязно-белыми. Но с самого начала они сидят на диете из растений, богатых каротином, «красным углеводородом». Если ты фламинго, то когда поешь достаточно каротина, становишься из белого розовым.

Правда это или нет, но этот образ меня очаровал. Я не переставал думать, что прожил с Викторией почти десять лет, по существу не замечая ни своего и ее естественного цвета, ни оттенка, который наши отношения в конце концов приобрели после всего проведенного вместе времени.

И, что может быть еще важнее, – какого же цвета я оказался, вернувшись в Вену один? Перебраться из благополучного брака в чужую постель – довольно серьезное отклонение от «каротиновой диеты». В деталях таится не только Бог, но в большой степени и мы сами.

Мне пришла пора обратить внимание на эти детали. В следующий раз, при известной доле удачи, если снова представится шанс разделить жизнь с кем-то, я буду знать цвет моей кожи – и сердца, – прежде чем предложить его женщине.

И что же, теперь мне придется все время носить, с собой карманное зеркальце, чтобы видеть себя с разных сторон? Нет, ничего столь сильнодействующего или бессмысленного. Самоанализ – обычно это такое занятие, за которое мы беремся неохотно и спонтанно, когда нам страшно или скучно. В результате, к какому бы заключению мы ни пришли, оно искажено или грубой заданностью, или вялой тоской. Но в моем случае я просто хотел меньше удивляться сделанному.

Примерно через шесть месяцев после возвращения в Австрию удача, описав, как бумеранг, широкую медленную дугу, снова прилетела ко мне. Фильм по тому моему сценарию был снят. По какой-то неизвестной восхитительной причине он сделал очень удачный сбор в Италии и Испании, а его успех привел к новому сотрудничеству Николас Сильвиан – Уокер Истерлинг, которое пришлось как никогда вовремя. Вдобавок идея этого нового сценария пришлась мне очень по душе, так что собственно написание его прошло гораздо легче. Это была романтическая комедия, и я смог впихнуть в нее множество собственных добрых воспоминаний. В другой раз эти воспоминания могли бы вызвать у меня тоску и ощущение неудачи. Но свести их в киномире, где все кончается хорошо, долгим поцелуем и миллионом в кармане у любовников, было лучшим способом снова пережить эту часть недавнего прошлого. Фильм так и не был снят, но он привел меня к другому продюсеру, новому сценарию и основательной уверенности, что со временем, дабы остаться на плаву, я смогу положиться на писательскую профессию. Я купил маленькую солнечную квартирку на Бенногассе, два кресла черной кожи, смахивавших на дуэльные пистолеты, и, из приюта для бесхозных зверюшек, слепого кота, который где-то подхватил таинственное имя Орландо. Он приходил, когда я его звал, и первую неделю в моем новом доме провел, осторожно бродя из комнаты в комнату, как космонавт, только что высадившийся на новую планету. Кот был серый с проседью, цвета снега недельной давности, и большую часть дня спал на старой бейсбольной перчатке, которую я держал на краю стола. Орландо обладал сверхъестественной способностью предчувствовать, когда зазвонит телефон. Если он спал на столе, то за несколько секунд до звонка вдруг приподнимал голову и двигал ею вправо-влево, словно где-то поблизости летала муха. Потом – дзынь! Мне нравилось думать, что, будучи и слепым, и котом, Орландо посвящен в некие маленькие космические тайны. Но после более долгого совместного проживания оказалось, что предчувствие телефонного звонка – единственный его талант в этой области.

Я пытался также сделать свои дни более упорядоченными и осмысленными. Подъем, зарядка, еда, писание, долгая прогулка… В некотором смысле я чувствовал себя счастливо спасшимся, как будто только что вышел из больницы после рискованной операции или страшной болезни.

Прямым результатом всей этой перетасовки карт и переоценки ценностей стало то, что, несмотря на знакомство со множеством привлекательных и интересных женщин, я не хотел ни заводить с ними сколь-либо серьезных отношений, ни даже просто «повалять дурака». Секс с новыми женщинами в те дни мало привлекал меня, хотя это-то и явилось главной причиной моего развода. Так много всего нужно было привести в порядок и понять, прежде чем снова отправиться в Страну Дам.

Через четыре месяца я женился снова.

Всю дорогу из мюнхенского аэропорта Николас говорил о женщине, с которой хотел меня познакомить. Впрочем, это было в его стиле: все, что бы Николас ни любил, он любил всем сердцем и описывал пылко, с преувеличениями.

• Предыдущая
• 3/62
• Следующая