Потерянная родина - Лацис Вилис Тенисович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/73
• Следующая

Да, мистер Питфол действительно проявил великодушие.

— Если он отказывается от своей мерзкой лжи, то я не требую денег! — заявил он, завоевав признательность суда и публики. Благородный, справедливый человек…

Суд удалился на совещание, и вскоре приговор был готов.

Уроженец Ригонды Ако признан виновным во всех инкриминированных ему преступлениях — незаконном путешествии из Новой Зеландии в Фолкстон на пароходе «Уиндспайтер», краже провианта и ложном показании о потоплении какого-то неизвестного парусного судна. За это он приговаривается к трем годам заключения в исправительной тюрьме с поражением в правах. Но, принимая во внимание чистосердечное признание подсудимого и низкий уровень его развития, суд находит возможным смягчить наказание до 1 года 6 месяцев тюремного заключения.

Как только позволил установленный судебный ритуал, адвокат Вебстер с сияющим лицом подошел к Ако.

— Ну, желаю счастья. Скажите мне спасибо, что так легко отделались. Я вам спас полтора года жизни.

— Теперь меня освободят… я смогу ехать домой?

— Нет, милый, еще не сейчас. Восемнадцать месяцев вам еще придется отсидеть в тюрьме. А потом.,, да, тогда, возможно…

— А что это такое — тюрьма? — спросил Ако.

— Это вы сейчас увидите. Вот эти господа вам покажут. Ну, прощайте. Я тороплюсь.

Тут же в зале суда Ако арестовали и увели в Фолкстонскую тюрьму.

Поступки белых людей становились все более загадочными.

— Эге-эй, чучело! По какому праву ты вздумал поселиться в нашей камере? Мы — бывалые, прожженные ребята, тузы и знаменитости, а ты кто такой? Что воробью искать среди орлов? Слыхал ты когда-нибудь о Большом Минглере, Банковском Минглере, Огневзломщике сейфов? Ничтожная тля, ты должен бы пасть в обморок от гордости, что сам Большой Минглер удостаивает тебя личной беседы.

Такими словами приветствовал Ако в тюремной камере приземистый, коренастый человек. У него не было правого уха и на лице выднелось несколько шрамов. Щетинистая борода и налитые кровью глаза придавали ему дикий вид.

Кроме него, в камере находилось еще четыре человека — все в одинаковой полосатой одежде, с бритыми головами, угрюмые и молчаливые. Только •один из них — лет тридцати, высокого роста, серьезный и сдержанный — выделялся среди остальных своим приветливым красивым лицом. Он сидел отдельно на конце скамьи за простым столом и читал какую-то книгу, не обращая внимания на окружающую шумиху.

Тот, что представился как Большой Минглер, продолжал допрашивать Ако:

— Расскажи, желторотый цыпленок, кто ты такой! Как тебя звать? За какие подвиги тебя почтили королевским хлебом? Долго ли тебе дозволено пребывать в нашем великолепном отеле? Если ты не нем, то говори. Мои уши жаждут услышать твою брехню.

Перед тем как ввести его в камеру, Ако одели в грубое тюремное платье, а его прекрасные кудрявые волосы пали жертвой парикмахерской машинки. Он, вероятно, не узнал бы себя, если бы увидал сейчас свое лицо в зеркале.

— Ако не хочет врать… — наконец ответил он. — Белые люди врали и велели Ако врать. Поэтому Ако не может уйти. Но когда Ако выйдет на свободу, он никогда больше не будет слушаться белых людей и уедет отсюда.

— Эге, да ты к тому же еще и глуп! — воскликнул Минглер. — Дал себя околпачить? Сколько же тебе коптиться здесь?

— Белый господин сказал, что мне восемнадцать месяцев сидеть в тюрьме. Это долго?

Минглер лукаво перемигнулся с остальными и печально вздохнул:

— Да будет милостив к тебе господь, бедный цыпленочек! Полтора года! Это значит, тебе предстоит состариться и сгнить. Теперь ты еще молодой человек, а когда тебя выпустят, у тебя во рту не будет ни одного зуба. Ты понимаешь, седой старик, которому одна дорога — в могилу? Если у тебя дома остался сын, вот этакий маленький карапуз, то к тому времени он вырастет большой и у него уже будут большие дети. Плохо, братец. Весь свой век проживешь тут. И все время тебе нельзя,будет выходить из этой комнаты, зиму и лето, дни и ночи. А если ты не сможешь выдержать и начнешь беситься, то тебя засадят в такое место, где совсем темно.

В камере раздался громкий хохот. Тот, кто читал книгу, поднял глаза и впервые внимательно посмотрел на Ако. Подавленный, растерянный виД юноши вызвал у него улыбку.

— Не бойся, — сказал он. — Не так уж страшно. Твои волосы не успеют отрасти и до плеч, как ты уже будешь на свободе.

— Мансфилд, я тебе напоминаю… — угрожающе начал Минглер.

— Успокойся и не стращай этого человека, — мирно ответил Мансфилд.

— Я староста камеры, — вздыбился Минглер. — Вы, сопляки этакие, еще ходили с мокрыми носами, когда я уже сидел. И вообще Большой Минглер считает ниже своего достоинства вступать в какие бы то ни было пререкания с книжными червями.

— Но этого человека ты оставишь в покое. — Брови Мансфилда сдвинулись к переносью. Он дружески кивнул Ако: — Не слушай, что он там гавкает. Иди садись возле меня.

— Не ходи! — прошипел Минглер. — Если пойдешь, я с тебя с живого шкуру спущу. Я здесь повелитель. Ты, Мансфилд, еще не испытал на себе тисков Большого Минглера.

Ако все это время стоял недалеко от двери. Когда он, повинуясь приглашению Мансфилда, сделал небольшой шаг к столу, Минглер вскочил на ноги, и лицо его исказилось свирепой гримасой.

— Хочешь, чтобы я свернул тебе шею?

Тогда Мансфилд отодвинул книгу, встал и подошел к Ако. Взял его за локоть и подтолкнул к столу.

— Не бойся, поди и сядь. Он тебе ничего не сделает.

Ако пошел и сел. В камере наступило молчание. Все напряженно ожидали, что теперь будет. Мансфилд был почти на целую голову выше Минглера. Спокойно и уверенно стоял он посреди камеры и смотрел на обезображенное гримасой лицо своего противника. Кряжистая, плечистая фигура Минглера была чуть согнута в коленях, судорожно стиснутые кулаки вздрагивали, в уголках рта показалась пена ярости.

— Несчастный… — задыхался он. — Тебе жизнь надоела.

— Уймись, тебе же лучше будет, — проговорил Мансфилд. Но он слишком мало знал Минглера, так как появился в камере всего лишь несколько дней тому назад и за это время особых стычек со «старостой» камеры не случалось. — Этого парня я беру под свою защиту. Каждый, кто вздумает издеваться над ним, будет иметь дело со мной.

— Здесь кто старший, Большой Минглер или ты?! — взревел его противник. — Этот желторотый должен пройти сквозь огонь и воду, выучиться дисциплине и почтению к знаменитостям.

— Если он здесь чему и научится, то не от тебя, Минглер…

— Ну хорошо… Как видно, придется мне для начала дать урок тебе самому… Мансфилд, мне жаль твоих бедных косточек.

Это был поистине тигриный бросок, и при других обстоятельствах он сделал бы Минглеру честь — так молниеносно и напористо устремилась его плотная фигура вперед. Но кулак, который должен был повергнуть противника наземь, врезался в пустоту, и тело Минглера, движимое сильной инерцией, не встретило нужной опоры. Всего лишь несколько мгновений он балансировал, пытаясь обрести равновесие, но в этот момент, словно удар молота, белый кулак Мансфилда хватил Минглера по подбородку. Со стороны казалось просто невероятным, что именно этот кулак заставил фигуру Минглера подпрыгнуть, оторваться от пола и грохнуться оземь. Да, Минглер упал как подкошенный. Самый медлительный судья мог бы четырежды просчитать до десяти, пока «староста» камеры не открыл глаза и, пошатываясь, будто пьяный, не принял сидячее положение. Но прошел еще порядочный промежуток времени, пока он настолько пришел в себя, что стены и потолок камеры перестали кружиться у него перед глазами наподобие карусели.

— Разрази меня громом… вот это номер… — пробормотал ошеломленный Большой .Минглер. — Мансфилд, где ты научился таким штукам?

— В ливерпульском боксерском клубе.

— Шельмец этакий, чего ж ты раньше молчал? Глупо держать такой талант под спудом. Ты мастер, Мансфилд. С полным моим почтением. Чтобы достойно отметить это событие, я торжественно провозглашаю, что с сегодняшнего дня разделяю права старосты камеры с Мансфилдом. Эй, вы там, слышите — с этого момента будете повиноваться нам обоим. Как мы с Мансфилдом постановим, так теперь и будет.

• Предыдущая
• 28/73
• Следующая