Миллионы, миллионы японцев... - Шаброль Жан-Пьер - Страница 15
- Предыдущая
- 15/63
- Следующая
— Зовите-ка меня, как он, Мату: это напомнит мне добрые времена Монпарнаса...
Он льет мне бальзам на душу и подает безумные надежды.
— Для студентов, изучающих французский, вы будете просто находкой. Им так редко выпадает случай поговорить с французом... Когда они узнают, что вы здесь, они набросятся на вас, вы станете для них настоящим богом!
Мы отправляемся к Мацуо Ямагути домой. Пока мы снимаем обувь, его жена приветствует меня поклонами, по при Мату, говорящем по-монпарнасски, это кажется забавной экзотикой. Два кресла, диван, этажерка с книгами, куклы и безделушки за витриной, какие встретишь в любой стране, делают иностранкой мадам Ямагути, хотя она угощает нас пивом, стоя на коленях, и исчезает, не подняв головы. Должно быть, у них всего две комнаты: за сёдзи — легкой перегородкой с оклеенными полупрозрачной бумагой пазами — слышно, как мадам Ямагути ложится спать и, вздыхая, засыпает.
А между тем Мацуо Ямагути не приходится жаловаться.
— С жильем очень плохо... Люди живут буквально друг у друга на голове. После еды стол отодвигают к стене и извлекают матрасы. В комнате на шесть соломенных татами — татами единица измерения площади — часто спят шесть человек. И за такое жилье платят тридцать тысяч иен в месяц! Приличный заработок составляет пятьдесят тысяч иен, но конторским служащим платят гораздо меньше. Спрашивается, как может прожить машинистка, зарабатывающая десять тысяч иен? Приходится верить в чудо. Такие девушки приезжают из деревни в город и селятся у дяди, другого родственника или у друзей, а то сообща снимают комнату на несколько человек. Но ведь надо еще есть, пить, одеваться, а они любят прифрантиться... Ни для кого не секрет, что начальник канцелярии спит с машинистками, а потом делает им подарки, позволяющие сводить концы с концами. Девушки идут на это не по доброй воле, а потому что иного выхода нет...
(Постепенно зал наполняется публикой, преимущественно юношами, которые производят приятное впечатление. Они приходят компаниями или по двое и усаживаются — без тени смущения, невесело, как будто пришли на лекцию. В зале синий свет. За партером нечто вроде помоста — это места для стояния. Ожидание длится до бесконечности. Посетители, не возмущаясь, не проявляя нетерпения, курят с видом завсегдатаев. Сбоку нечто вроде сундука с фирменной табличкой: «Кондиционер Хитати». В репродукторах два голоса — мужской и женский — начинают по-японски скетч, возможно, это ретрансляция.)
Наконец-то нашелся японец, который без обиняков беседует со мной о Японии. Возможно, откровенность Мату объяснялась тем, что в нашей беседе он вставал на точку зрения француза. Он рассказал, как посещал публичный дом в Иосиваре, когда там еще существовал специальный квартал подобных заведений.
— Выбираешь фотографию из выставленных у входа, но нередко оказывается, что снимки устарели или что девица вообще не имеет никакого отношения к этому фото! Отсюда протесты, споры, драки... А бывало, что на трех клиентов приходилась одна особа, которая переходила из рук в руки. В лучшем положении были только старые клиенты или такие, кто платил подороже.
Полдень
(Зал набит битком, а стриптиз так еще и не начался: женский голос тянет в сопровождении хора медленный романс.)
По словам Мату, японцы недолюбливают американцев. Я этого не почувствовал, не иначе как потому, что поначалу меня здесь принимали за американца, а потом не знали, как я отношусь к янки.
Слушая Мату, я вдруг ощутил, какая огромная разница между общественными отношениями во Франции и в Японии. Он сказал, что для нас просто непостижимо, с каким презрением японцы относятся к бедным. Здесь в богатстве не видят ничего зазорного, как у нас, наоборот, оно в почете, достаточно вспомнить, как крупные состояния выставляются напоказ, признаются «официально». Пресловутый дом Короля Покрышек, например, на всех картах Токио отмечен флажками...
12 часов 15 минут
(Парень, сидящий впереди меня, с закрытым ртом вторит мелодии, доносящейся из громкоговорителя, низким, гнусавым звукам, прерываемым дрожащим блеянием. Здесь, как и повсюду, из-за моих длинных ног страдают колени.)
По словам Мату, в деревне еще сохранились следы традиционной Японии. Он это знает: его новая жена родом из деревни. Когда я прощался, он разбудил ее, чтобы она проводила меня до дверей и подала обувь и рожок с длинной-предлинной ручкой, который следовало бы сделать эмблемой японского флага.
Иногда, когда мне приходится ожидать, я не достаю блокнот, а смотрю телевизор. Так было, например, у родственника мадам Мото, который шьет мне рубашки. По телевизору всегда показывают бейсбол. Мне непонятны правила этой игры, непонятно, почему она пользуется в этой стране такой популярностью. Целые батальоны болельщиков в форме, которые по команде главного барабанщика вскакивают, орут, размахивают руками, горланят в такт, меня по-настоящему тревожат.
(Три приятеля, сидящие впереди меня, показывают друг другу сделанные на каникулах фотоснимки.)
Вчера после обеда я пошел побродить по гигантскому универмагу Гиндзы. На каждом из восьми этажей у входа на эскалатор стоит очаровательная девушка, одетая в форму магазина, и благодарит клиента поклоном и «аригато» — этим заполнен весь ее рабочий день. В магазине толпа. У меня такое впечатление, что японцы много времени уделяют нарядам.
Мату сказал, что я приехал в хорошее время года: в сентябре здесь налетают знаменитые тайфуны, а в июне или июле начинается пора дождей.
Рисование мне очень помогает, например в разговоре с Ринго. У меня не осталось никаких иллюзий, я от всей души желаю ей сдать экзамен по французскому языку, но знает она только одно слово: «да». Еще она понимает несколько английских слов, если только они написаны печатными буквами. Увидел бы Арагон, как я переводил ей «Счастливой любви не бывает» одиннадцатью английскими словами и рисуночками: первый — мужчины, которые калечат своих женушек, обнимая их; второй — мужчина разводящий руки, чтобы спрятаться в тени креста. Тяжко мне!
12 часов 35 минут
(По-прежнему ничего не происходит. Никто не проявляет нетерпения... Один парень вышел по нужде. Чтобы место не заняли, он оставил на нем шарф: зал набит до отказа. В ложе за кондиционером Хитати пианист и скрипач настраивают инструменты. По помосту, приподнятому для парада девушек, идет старушка в белом пиджаке бармена и штанах зуава в белый горошек: она продает содовую, апельсины, шоколад, бриоши... К ней устремился мальчонка лет одиннадцати. Я наблюдаю за своими юными соседями: у них открытые лица, очень симпатичные, когда они смеются, в особенности пересмеиваются и не следят за собой, но стоит им принять серьезное или хотя бы бесстрастное выражение, как они внушают тревогу. Старуха имела успех, зал усиленно жует. Сосед сзади прислонился к моему плечу: его озадачило то, что я пишу мелко, слева направо, а строчки направлены сверху вниз. Скоро час дня, но по-прежнему ничего не происходит. Впрочем, в оркестровой яме труба выдувает вчерашнюю слюну. Громкоговоритель умолкает, слышится пронзительный звон...
Мой сосед, примерявший только что купленные ботинки, прикрыв глаза, снова переобувается.)
Среда, 3 апреля, 12 часов 30 минут
В вестибюле гостиницы
С шести вечера позавчерашнего дня о мадам Мото ни слуху ни духу. Я беспокоюсь... Сумею ли я заработать деньги на обратный проезд, если она меня бросила? Надо подумать, хотя бы мне, об этом фильме. А остается только начать и кончить...
Потребуется актер высоченного роста, который бы на все натыкался. В друзья ему выберу мима. Сыграю также на маниакальной опрятности японцев.
О вчерашнем музыкальном представлении в Асакусе: картины раздевания перемежались скетчами, диалогами, фокусами и исполнителями твиста в коже и блестках, с электрогитарой. Актеры несносно болтливы, сценки страшно растянуты...
- Предыдущая
- 15/63
- Следующая
