Наследие Скарлатти - Ладлэм Роберт - Страница 41
- Предыдущая
- 41/78
- Следующая
– Что ж это за расследования такие? Звучит туманно, мистер Кэнфилд.
– Отнюдь. Вот, к примеру, если дядюшка нашего посла в Швеции вдруг слишком уж увлекается шведским импортом, да еще увлекается успешно, мы тихо поправляем его. – Он внимательно наблюдал за выражением ее лица.
– Ах, какая невинная деятельность!
– Вовсе нет, уверяю вас.
– А что насчет ценных бумаг?
– Кстати, насчет посла в Швеции я был достаточно точным. – Кэнфилд улыбнулся. – Но суть не в нем – у кого, в конце концов, нет дядюшки, занимающегося импортом-экспортом?
– Как-как? Посол в Швеции? А я думала, все началось с сенатора Браунли.
– Я его имени не называл. Это вы его назвали. Но Браунли был достаточно обеспокоен, чтобы обратиться к тем правительственным органам, кто уже имел дело с Алстером Скарлеттом.
– Я поняла… Вы работаете на Рейнольдса.
– И опять – это вы сказали, не я.
– Ладно, хватит играть словами. Значит, вы работаете на Рейнольдса?
– Между прочим, вы не следователь, и я не обязан отвечать на вопросы.
– Хорошо. Вы что-то говорили о шведском после.
– А вы разве его не знаете? Вы ничего не знаете о Стокгольме?
– О господи, да, конечно же, нет!
Кэнфилд верил ей.
– Четырнадцать месяцев назад посол Уолтер Понд направил в Вашингтон сообщение, что некий стокгольмский синдикат собирается выплатить тридцать миллионов долларов за пакет американских акций в случае, если их удастся переправить через границу США. Его сообщение датировано пятнадцатым мая. Судя по визе, ваш сын прибыл в Швецию десятого мая.
– Чепуха! Мой сын был там в свадебном путешествии. Что ж странного, что он завернул в Швецию?
– То-то и странно, что завернул, как вы говорите, туда в одиночестве – его молодая жена оставалась в это время в Лондоне.
Элизабет встала:
– Это было год назад. И деньги были только обещаны…
– Посол Понд подтвердил акт приобретения этих ценных бумаг.
– Когда?
– Два месяца назад. Сразу же после исчезновения вашего сына.
Элизабет перестала, прихрамывая, расхаживать по комнате и остановилась перед Кэнфилдом.
– Прежде чем вы ушли за этим человеком, Бутройдом, я задала вам вопрос.
– Я помню. Вы предложили мне работу.
– Я смогу через вас сотрудничать с вашим агентством? Но только буду иметь дело исключительно с вами. Мы не враги. У нас с вами одна цель.
– То есть?
– Вы не могли бы сообщить начальству, что я добровольно согласилась с вами работать? И это правда, мистер Кэнфилд, чистая правда. На меня покушались. Если б не вы, я бы сейчас уже была мертва. Я – старая, до смерти напуганная женщина.
– Следовательно, вы знаете, что ваш сын жив?
– Не знаю. Но предполагаю.
– Что дает вам основания предполагать? Эти ценные бумаги?
– Я отказываюсь отвечать на вопрос.
– Тогда что?
– Сначала ответьте вы на мой вопрос. Смогу ли я использовать возможности, которыми обладает ваше агентство, но не объясняя зачем?.. А моим доверенным лицом там будете вы.
– Из чего следует, я буду представлять ваши интересы?
– Совершенно верно.
– Это возможно.
– А в Европе тоже? Вы сможете действовать и в Европе?
– У нашего агентства есть взаимные соглашения с большинством…
– Тогда выслушайте мое конкретное предложение, – прервала его Элизабет. – И между прочим, обсуждению оно не подлежит. Сто тысяч долларов. В наиболее удобной для вас форме.
Мэтью Кэнфилд поглядел на старую даму – она была абсолютно уверена в его согласии. И ему стало страшно. В сумме, названной Элизабет Скарлатти, было нечто пугающее. Он чуть слышно повторил:
– Сто тысяч…
– «И пусть пыль скроет наши следы», – процитировала Элизабет. – Соглашайтесь, мистер Кэнфилд, и радуйтесь жизни.
Кэнфилд почувствовал, что по спине у него струится пот, хотя в каюте не было жарко.
– Вы уже знаете мой ответ, – проговорил он.
– Да, знаю… И не впадайте в панику – деньги можно перевести на ваш счет без проблем. Эта сумма достаточна, чтобы ни в чем себе не отказывать, но не столь велика, чтобы вы по гроб жизни считали себя обязанным. Вот это было бы неудобно… Так на чем же мы остановились?
– То есть? Как это на чем?
– Ах да. Значит, вы подозреваете, что мой сын жив. И давайте отделим эту тему от разговора о ценных бумагах.
– Но почему?
– А потому, что с апреля по декабрь прошлого года мой сын перевел в различные банки Европы сотни тысяч долларов. Полагаю, на эти деньги он намерен жить. Я проследила путь этих денег. Точнее, работаю над этим. – Элизабет видела, что следователь ей не верит. – К сожалению, это правда, хотите верьте, хотите нет.
– Но то же касается и ценных бумаг, разве нет?
– Интересно: я говорю с человеком, которому плачу за работу, а он сомневается в том, что я говорю правду… Да я за пределами этой каюты никогда не признаю факта своей осведомленности об этих ценных бумагах.
– И снова: почему?
– Справедливый вопрос. Не думаю, что вы поймете, но постараюсь честно вам объяснить. Факт пропажи бумаг вскроется не раньше чем через год. У меня нет никаких законных оснований инспектировать фонды моего сына – да их нет ни у кого, законные основания появятся только в конце этого финансового года. Если эта история вскроется, она ударит по всей семье Скарлатти. Деловые связи Скарлатти с банками всего цивилизованного мира сразу же попадут под подозрение. А подозрения о том, что многомиллионные сделки «Скарлатти индастриз» с сотнями корпораций не подкреплены достаточными финансовыми средствами – хотя это, как вы понимаете, и неверно, – тут же вызовут страшную панику во всем деловом мире.
– А кто такой Джефферсон Картрайт? – спросил он.
– Единственный, кто, кроме меня, знал об исчезновении ценных бумаг из фондов моего сына.
– О боже! – Кэнфилд выпрямился.
– Вы что, полагаете, именно потому его и убили?
– Да, других причин не вижу.
– Но могли быть и другие причины – это был обыкновенный бездельник и бонвиван.
Кэнфилд в упор смотрел на старую женщину.
– Так вы говорите, что он – единственный, кто знал об исчезновении ценных бумаг?
– Да.
– В таком случае из-за этого его и убили. В ваших кругах людей не убивают за то, что они спят с чужими женами. Напротив, это удобный предлог, чтобы переспать с его женой.
– Следовательно, мистер Кэнфилд, я тоже нуждаюсь в защите.
– Что вы собираетесь делать, когда мы прибудем в Англию?
– Именно то, что я вам уже сказала, – начну с банков.
– А что вы им скажете?
– Пока не знаю. Но речь идет о значительных суммах. Деньги должны были на что-то пойти. И, как вы понимаете, их путь строго документирован – такие суммы не таскают в бумажниках и пакетах. Возможно, открыты какие-то новые счета на фиктивных лиц. Или созданы небольшие предприятия – пока не знаю. Но я знаю одно: эти деньги должны быть как-то использованы до того, как просочатся сведения о продаже бумаг.
– Господи, но ведь в Стокгольме – одном Стокгольме – он должен выручить тридцать миллионов!
– Не обязательно. Счета общей суммой в тридцать миллионов можно открыть, например, и в Швейцарии, из Стокгольма эти деньги переведут туда. И факт сделки может долго оставаться в тайне.
– А как долго?
– Пока не удостоверятся в подлинности каждого из сопровождающих сделку документов. Пока ценные бумаги не превратятся в иностранную валюту.
– Значит, вы намерены проследить путь банковских счетов?
– Это единственная отправная точка. – Элизабет Скарлатти достала из письменного стола косметичку. Вынула оттуда лист бумаги.
– Полагаю, у вас есть этот список. Прочтите и освежите в памяти. – Она протянула ему лист со списком банков, куда, по просьбе Алстера Скарлетта, банк «Уотерман траст компани» переводил деньги. Кэнфилд помнил этот список – его предоставил в распоряжение «Группы 20» генеральный прокурор.
– Да, я видел этот список, но собственного экземпляра у меня нет… Что-то около миллиона долларов?
- Предыдущая
- 41/78
- Следующая