Венера с пистолетом - Лайл Гэвин - Страница 33

• Предыдущая
• 33/61
• Следующая

Я повернул назад, поджидая, когда они закончат, и занялся чтением надписей на соседних могилах. Странно, но итальянцы опускают первую цифру в датах: испытываешь нечто вроде шока, когда видишь на совершенно новом с «иголочки» камне надпись: р. 912, у. 967. Зато очень старательно вырезают кучу завитушек вокруг довольно плохонькой маленькой фотографии.

– Синьор? – раздался чей-то низкий голос.

Я обернулся; рабочие уехали.

– Синьор Фоскари?

– Si. – Лицо его было торжественно вытянуто, темные глаза увлажнились.

– Вы говорите по-английски?

– Да, говорю.

– Меня зовут Джильберт Кемп. – Мы пожали руки, не снимая перчаток. – Э… я видел некоторые картины леди Уитерфорд, хочу сказать, бросил лишь беглый взгляд, раз вы разрешили Гарри Барроузу ими заниматься, ну и…

Он продолжал молча смотреть на меня. Я начал потеть; если он и был вором, то явно не моего калибра. Однако я заколебался.

– Я… я хочу сказать, мои клиенты… ну, думаю, они могли бы сделать вам предложение по поводу одной вещицы. Довольно небольшой.

– Видите ли, права на наследство еще не утверждены. Собственно, оформление еще толком и не начиналось.

– Да, понимаю. Насколько я могу судить, картины пока не каталогизированы. Возможно, они еще даже и не пересчитаны. То, как их хранила покойная, вызывает сомнения, что у нее был хотя бы список.

Он еще несколько секунд смотрел на меня, а потом повернулся в сторону незаконченной могилы.

– Она была благородной леди, – высокопарно заявил он. Потом снял шляпу. – Requiescat in pace[28]. – И снова надел свою шляпу. – Какую картину вы хотите?

– Гравюру Дюрера. Пожалуй, только она одна из всей коллекции находится в относительно хорошем состоянии.

Он некоторое время подумал.

– Когда наследство будет оформлено, я видимо смогу получить инструкции о продаже произведений искусства. Возможно, у синьора Барроуза также возникнет предложение.

– Гарри не интересуется рыночной ценой. Он хочет купить все дешево и начать реставрацию картин.

Адвокат медленно зашагал от могилы и я последовал за ним.

– Тогда, – сказал он, – я должен буду выставить все картины на распродажу.

– У вас возникнет та же самая проблема: придется уступить их какому-то эксперту. Обычный коллекционер картины в таком состоянии покупать не станет.

Он остановился в конце дорожки и снова оглянулся.

– Очень благородная леди.

И она оставила свои дела в таком беспорядке, что он теперь имел законное право выбрать своими длинными пальцами лучшие экземпляры, Очень благородная леди – для адвоката.

Внезапно, но также серьезно, он спросил:

– Сколько?

Сначала я думал вечером пройтись, но потом решил, что лучше остаться дома, чтобы со мной можно было связаться. И как выяснилось позже, поступил чертовски правильно. Я сидел в своей комнате, пытаясь расшифровать очередное сообщение в Zuericher Zeitung[29] – по делу Анри Бернара, – слава Богу, по-прежнему там не было никакого прогресса – как раздался такой шум, словно в мою дверь рвалась буйная компания. Я открыл и в комнату ворвалось нечто, похожее на буйную компанию, но это оказалась всего лишь мисс Уитли, эксперт-искусствовед. Она была в ярости. Даже шерсть на ее воротнике из кошачьего меха стояла дыбом.

– Что вы делаете? – закричала она.

– Ничего. А что я должен делать?

– Вы посылаете ко мне кого-то с этим Дюрером – он требует четыре миллиона лир наличными, без расписки, без вопросов.

– Ну, я же оставил вам записку, что он должен прийти. Это подлинник?

Она нетерпеливо тряхнула головой.

– Да, это подлинник, все правильно. Но он наверняка украден!

Я пожал плечами.

– Могу только сказать, что не мною и не вами, а может быть и вообще никем, если вы видели самого Фоскари. Такой высокий малый? С длинным носом? – Она кивнула. – Ну, он адвокат, занимающийся неким наследством. Имеет права поверенного. Если он хочет обратить какую-то часть наследства в деньги… – Я снова пожал плечами.

– В наличные? И без всякой расписки? Он же их прикарманит!

Она прошлась по комнате и повернула обратно, все еще продолжая кипеть. – Боже мой – краденый Дюрер!

– Послушайте, – успокаивал я, – вам предложили подлинного Дюрера за настоящую цену. И если мы его не купим, это сделает Гарри Барроуз – хотя и не заплатит четыре миллиона. В любом случае, почему бы вам не спросить хозяйку и не послушать, что она скажет – ведь это будет ее решение.

Она внезапно перестала злиться и помрачнела.

– Я и так знаю, что она скажет.

– Покупать.

Она кивнула и в отчаянии воскликнула:

– Черт бы побрал все это – вы действительно мошенник!

– Я? А что я со всего этого буду иметь? Я просто лояльный служащий.

– Хорошо. Я позвоню ей.

– Прекрасно. – Тут я вспомнил, что мне было приказано не связываться с Гарри Барроузом и его проектами. – Только не говорите, где я нашел ее, договорились?

Она подозрительно покосилась на меня.

– Ладно…

Я кивнул на бутылку виски.

– Не хотите выпить?

Она покачала головой.

– Я вернусь к себе.

– Ну, раз мы оказались в этих местах, не собираетесь вы встретиться с Фаджиони?

– Да, я договорилась с ним на завтра.

– Вы когда-нибудь раньше с ним встречались?

– Нет. Пожалуйста, не говорите мне, что он тоже мошенник. Я слышала о нем.

Я кивнул.

Поколебавшись, она спросила:

– Думаю, вы знаете его как профессионала?

Я снова кивнул. Она снова спросила:

– Насколько хорошо он говорит по-английски?

– Зависит от обстоятельств. От того, хочет ли он, чтобы в разговоре сохранялось какое-то непонимание, или нет.

После небольшой паузы она сказала:

– Думаю, вам тоже хочется пойти?

– Скажем так, что я не возражал бы возобновить старую… дружбу.

– О, тогда все в порядке. – Ей просто необходима была моя компания. – Поезд завтра в десять сорок шесть.

Фаджиони жил в Падуе. Это очень симпатичный город в тридцати милях от Венеции вглубь страны, в конце длинного канала. Летом туда можно добраться на лодке, если есть время и желание останавливаться через каждые полмили, чтобы полюбоваться красивыми виллами. Мы провели в поезде три четверти часа, совершенно не разговаривая, и прибыли на место в половине двенадцатого.

Он жил в доме на боковой улочке, такой узкой, что ее можно было заметить, только стоя точно напротив ее начала. Поэтому о размерах дома можно было только сказать, что он большой, также трудно было оценить и его форму, если не считать того, что фасад был приблизительно квадратным, невыразительным и подслеповатым, без каких-то украшений, окна заделаны решетками и закрыты, стены из серого камня такой толщины, что пушке понадобился бы целый день, чтобы сквозь них пробиться. И меня бы не слишком удивило, если бы однажды кто-нибудь двинулся на Фаджи с пушкой.

Я нажал кнопку звонка возле смахивавшей на тюремную двери, и некоторое время спустя молодой человек впустил нас внутрь. У него были длинные черные волосы, одет он был в белый пиджак с черным галстуком и туго обтягивающие черные брюки; Элизабет протянула ему визитную карточку и после это мы долго стояли и ждали. Высокий и просторный холл освещался лампами, которые скорее всего не выключались ни зимой, ни летом; вдоль стен выстроились фрагменты классических скульптур. Они были просто выстроены в линию и никак не сгруппированы.

Мисс Уитли прошлась вдоль этой линии, а потом внимательнее присмотрелась к одному из фрагментов.

– Боже мой, вы знаете, чья это по-моему работа?

– Вероятнее всего вы правы. Хлам он не собирает.

Скульптура в камне изображала в натуральную величину какого-то бога или воина, который так поспешно собирался, что вообще забыл одеться.

– Вероятно, для него не хватило места наверху, среди действительно ценных вещей, – заметил я. – На обратном пути попытаюсь засунуть его в карман.

• Предыдущая
• 33/61
• Следующая