На старой мельнице - Козлов Вильям Федорович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/27
• Следующая

Председатель сельсовета на окно не смотрел, он смо­трел на мельницу.

– Ишь где обосновались хитрые братья, – сказал он. – Нашли тихую обитель…

Митька смотрел на окна своего дома, и сердце его тоск­ливо сжималось. Не хотелось ему идти домой. Дядя Егор будет ругать за то, что убежал из молельни. А мать будет качать головой и плакать. Митька вздохнул.

– Пойдём к нам, – угадал его настроение дядя Гри­ша. – Ляжешь со Стёпкой.

Искушение было велико. Но Митька вспомнил, как его дядя Гриша обозвал «монашкой», решил быть мужчиной и отказался.

– Как хочешь, – сказал Харитонов. – А то пойдём? Стёпка обрадуется… Что ещё этот… делает?

– Удит рыбу.

– Много собирается их на мельнице?

– Не считал, – сказал Митька.

Харитонов достал из кармана пакет, протянул Митьке:

– Гостинец… Из Москвы.

Митька взял тяжёлый пакет, прижал к груди.

– Дядя Гриша, – шёпотом сказал он, – пойдёмте луч­ше к нам, а?

– Поздно, Митя…

– Больше не придёте?

– Приду… – помолчав, сказал Харитонов. – Ну, будь здоров, Дмитрий. Что Стёпке-то сказать?

– Ничего, – сказал Митька. – Я сам его увижу. А за гостинец… спасибо!

 В воскресенье утром Митька встал поздно. Немного полежал с открытыми глазами. Всю ночь снился страшный сон. А какой, мальчик никак не мог вспомнить. В памяти сохранилась только высокая скала с одинокой сосной, наклонившейся к глубокому озеру. Со скалы падали камни. «Бум-бум!» Камни падали без грохота, как будто они были сделаны из тряпок. Митька полез на сосну и сорвался… Падал, падал – и вот проснулся. Это конец сна, а начало так и не смог припомнить.

В доме тихо. Кажется, спят. Митька оделся, умылся и стал разыскивать съестное. В чугуне нашёл тушёную картошку с мясом. Подцепил полную поварёшку и стал есть. Мать заворочалась на кровати, но не проснулась. За стеной кряхтел квартирант. Он, наверное, не спал, но вставать было лень.

За окнами было сумрачно. На мокрых стёклах – извилистые дорожки. Дождь. Ненастье. Митька отвернулся от окна, и вдруг что-то шлёпнулось на пол, подкатилось к ногам. Шишка! Еловая шишка. Рядом с ней ещё две. Вот, значит, какие «камни» падали со скалы…

В распахнутой форточке показалась Стёпкина голова. На растрёпанных волосах блестели капельки дождя.

Митька вышел на крыльцо.

– Ну и здоров ты спать, – подошёл к нему Стёпка. Пиджак у него на животе оттопыривался. – Я в тебя еловыми шишками кидался… Промазал.

– Мне сон снился, – сказал Митька.

– Книжки принёс. – Стёпка запустил за пазуху руку и вытащил две книжки. Это были «Судьба барабанщика» Гайдара и «Чудотворная» Тендрякова.

– Божественная… – удивился Митька.

– Как раз для тебя, – сказал Стёпка. – Ты ведь богомол…

Митька нахмурился, вернул книжку приятелю.

– Не надо мне божественных… Читай сам.

– Я читал, – сказал Тритон-Харитон, ухмыляясь. – Теперь ты почитай… Она интересная, не то что библия…

Книги надо было спрятать. Иначе мать опять отберёт и куда-нибудь запрячет, а то и в печке сожжёт. Что ей дядя Егор скажет, то и сделает.

– Пошли в амбар, – сказал Митька, – там посидим. В амбаре раньше было сено, а теперь хранились дрова.

Ребята выбрали два толстых чурбака и уселись на них. Горьковато пахло берёзовой корой и опилками. Слышно было, как в крышу ударялись дождевые капли и долго скатывались вниз. Глаза быстро привыкли к сумраку. Над дверью было небольшое квадратное оконце, но свет падал не на ребят, а на начатую поленницу.

Митька раскрыл книгу и стал листать, внимательно рассматривая картинки. Стёпка молча наблюдал за ним.

– От нашей школы зимой экскурсия поедет в Москву, – сказал он.

Митька листал книгу и помалкивал.

– Пятнадцать человек поедут… Митька шуршал страницами, хмурил лоб.

– Кремль будут осматривать, мавзолей и всякие примечательности.

– Не пустит, – неохотно сказал Митька.

– Кто не пустит?

– Сан Саныч не пустит.

Стёпка прищурил один глаз, улыбнулся:

– Он тоже поедет.

Митька захлопнул книжку и сказал:

– Врёшь ты, книжка-то совсем не божественная, а наоборот…

– А ты почитай… Полезно. Это батя мой велел тебе принести.

Митька снова открыл книжку и увидел, что она не из школьной библиотеки, а из поселковой,

– И мамке своей дай почитать…

Митька промолчал.

– Хочется в Москву… – Стёпка прищурил оба глаза и шумно вздохнул.

– Мне и тут хорошо, – сказал Митька. Он знал, что его всё равно в Москву не возьмут. У него две двойки и троек хватает. Стёпка поедет. Он не отличник, но, если захочет, может учиться без троек. Ботанику не любит Стёпка. Тычинки, пестики. Терпеть не может их.

Стёпка наверняка поедет. Ему раз плюнуть тройки исправить…

Тритон-Харитон завертелся на берёзовом чурбаке, на лице всё шире расплывалась хитрая улыбка.

– Ты чего? – угрюмо покосился на него Митька.

– Я что-то знаю… – улыбка на Стёпкином лице стала до ушей.

– Брехун ты!

Стёпка перестал улыбаться.

– Я не брехун, – сказал он. – Тебя, дурака, хотят в Москву взять… Понятно, если пару по географии исправишь.

– Откуда ты знаешь?

– Поедешь, – уверенно сказал Стёпка.

Митька никогда в Москве не был, но, слушая в полночь бой курантов, он всегда представлял себе Красную площадь, мавзолей, Кремль. И свято верил, что однажды наступит в его жизни такой день, когда он очутится на этой площади. Он слышал по радио шум автомобилей, голоса людей и твёрдо решил, когда будет в Москве, то в 12 часов придёт на площадь, станет у Спасской башни и громко крикнет: «Ого-го-го! Это я, Митька-Лесник!» И пусть все-все услышат Митькин голос. И в Сосновке, и в других городах и сёлах.

Об этом часто мечтал Митька, слушая протяжный мелодичный бой часов. Но тут он вспомнил мельницу, мать, дядю Егора. А что, если Сан Саныч узнает, что Митька окрестился в реке? И зачем он всё рассказал Стёпке и Харитонову?

– Ты никому не говорил, что я окрестился? – спросил он у Стёпки.

– Батя знает…

– И больше никто? – допытывался Митька,

Тритон-Харитон отвёл в сторону глаза, поддал ногой сосновую чурку.

– Не бойся, – нехотя сказал он. – Никто.

Митька смотрел себе под ноги и всё больше хмурился.

– Не поеду я, Стёп, в Москву, – сказал он. – Нельзя мне… Я…

– Брось дурака валять.

– Нельзя мне, – сказал Митька,

За стеной кто-то приглушённо кашлянул. Ребята переглянулись. Митьке показалось, что он увидел в дверной щели чей-то прищуренный глаз.

– Кто это? – шёпотом спросил Стёпка.

Митька пожал плечами и засунул книги в дрова. Явственно зашелестела мокрая трава, дверь с тягучим скрипом отворилась, и в широком светлом квадрате появился дядя Егор. На его плечи был накинут зелёный отцовский дождевик.

– Ишь куда шпингалеты схоронились, – весело сказал квартирант. – В карты режетесь?

– У нас и карт-то нет, – сказал Митька,

– А чего же вы тут делаете?

– Дождь слушаем… – подал голос Стёпка. Он с любопытством разглядывал дядю Егора. А тот перевернул сосновую чурку и уселся на ней как ни в чём не бывало. Борода и волосы на голове были у него мокрые. Видно, долго стоял под дождём. Митька вдруг обнаружил, что у старшего брата на макушке просвечивает розовая лысина.

– Дядя Егор, у вас плешь, – сказал Митька.

Треугольные глаза квартиранта стали весёлыми. Он провёл ладонью по волосам, а когда убрал руку, – лысина исчезла.

– Гляди – нету? – удивился Митька.

Дядя Егор достал из потайного кармана пиджака поч­ти новую колоду карт и подкинул на ладони:

– Умеете?

– В подкидного, – сказал Стёпка.

– Это чепуха, – усмехнулся дядя Егор. – Научить вас в преферанс?

Он разложил карты на полу и стал объяснять. Ребята смотрели на его белые тонкие пальцы и слушали. Но, когда стали играть, ничего не получилось. Трудная игра, непонятная. А дядя Егор так весь и светился улыбкой. Ему нравилось перебирать карты, щёлкать ими, тасовать. Он всё-таки научил мальчиков играть в другую, более простую игру. Достал из кармана большой кулёк шоколадных конфет и разделил на три равные части.

• Предыдущая
• 21/27
• Следующая