Крылья - Архипкина Екатерина Андреевна - Страница 40

И я не раз возвращался к Пещере. Уже один. Подолгу сидел и думал. Тем летом многое изменилось для меня… И однажды я пришел к Отшельнику – и принял все то, что он мне сказал. Я осознал, что Легенда и правда жива. Я научился радоваться тому, что она нашла свое продолжение во мне – в конце концов, не вернуть ли ее к жизни я хотел своей работой? Не вытащить ли из темного грота на свет божий и показать всем вокруг в ее сияющем великолепии, отряхнув от вековой пыли?

Я понял, что все в мире возвращается – ничто не бывает забытым и мертвым вечно. Все обретает новую жизнь. И я стал частью этой новой жизни. А когда я впервые услышал твое сердце… Я просто не могу передать, что почувствовал… Все подтвердилось. Раз появилась ты – все обрело смысл. Теперь Легенда будет законченной, цельной. Какой и должна быть. Ведь не бывает сказки без конца. Услышав твое сердце, я обнаружил надежду в сердце своем. Теперь все получится. Я знаю.

Впервые за все время, что Ангел провела в этом странном чужом мире, Крылатый повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза. Он взял ее руку и нежно сжал пальцы.

- Я верю…

Легкий шепот словно мгновенно преодолел расстояние, разделявшее двух сидящих людей, и пощекотал шею Ангела. Странные мурашки пробежали по ее коже… Все это не было ей неприятно. Ни шорох слов, ни касание…

Крылатый даже вызывал у нее симпатию… Ангел наконец отважилась себе в этом признаться. Или просто это он наконец стал вести себя как человек?

Она оглядела его ссутуленную спину, взлохмаченные волосы… Он такой… Живой. И такой романтичный… Он мечтатель. Совсем такой же, как она.

И совсем не такой, как Медведь…

Сердце болезненно сжалось. Медведь… Ангел порой и не вспоминала о нем… Стыдно… До чего же стыдно… И сейчас она сидит здесь с Крылатым, держит его за руку… Да нет, не держит, только позволяет ему себя держать!

Ангел мягко, но решительно высвободила свои пальцы из его ладони и немного отодвинулась в сторону.

Она смотрела на лес. Теперь она будет смотреть только на лес. Какое-то время. Пока не успокоится. Пока не перестанет так мучить совесть…

39.10

Утром они начали спуск. Крылатый поддерживал Ангела на опасных участках. И пусть высота была не такой и большой – страх никуда не исчезал. Древний, первобытный страх споткнуться и упасть, разбить колени, сломать кости, пробить череп, наконец, или проткнуть осколком ребра легкое или сердце… Ангел не любила высоту. Да, одно дело полеты и все такое… Мечты, облака, фантазии… Но совсем другое – вот так скользить вниз по склону, когда мелкие камешки осыпаются прямо из-под твоих ног и, стремительно набирая скорость, скатываются в еще не сдавшую своих позиций утреннюю серость… Ведь так легко оступиться – и понестись вслед за ними, и уже не встать… А еще и в Крыле запутаться по дороге… И точно не встать. А если и встать – то вовек не собрать все тоненькие косточки Крыла… Черт. Ангел боялась спускаться.

Хорошо, что Крылатый был рядом. Он шел впереди и почти через шаг оборачивался и протягивал ей руку – и она благодарно ее принимала, опиралась на нее. Что ж… Зла он ей не желает. Теперь Ангел все больше склонялась к этому. И к тому же приятно, когда о тебе хоть кто-то заботится…

После долгого дня они вновь остановились в лесу. Крылатый развел костер, обложив его по кругу камнями. Бог знает, где он их достал в лесу. В этот раз они ели консервы – банальную тушенку и слегка засохший хлеб. Хотя, возможно, хлеб был специально подсушен заранее… С местной влажностью ведь плесень, наверное, развивается очень быстро… Хотя Ангел еще ни разу ее здесь не видела.

- Знаешь, а я всегда любил ночь.

Ангел удивленно подняла на Крылатого глаза. С чего вдруг такое откровение?

Он смотрел в костер. Глаза его как-то необычно горели – то ли просто отражая огонь, то ли смотря куда-то в прошлое, в глубины самой его сущности.

- Я в детстве еще мечтал стать астрономом. Сидеть себе по ночам перед телескопом и выискивать новую, еще не открытую звезду. Такую, чтоб ее никто еще до меня никогда не видел. Это потом уже я выучил все созвездия, и с них переключился на мифологию… Ты ведь знаешь, что огромное число созвездий – это замершие боги? Кого-то туда вознесли за заслуги, кого-то в наказание… В общем, так я и перешел к тому, чем являюсь сейчас. Но звезды все равно люблю. И ночь. Только ночью их становится видно. Ночью вообще очень многое видно, не смотря на темноту. Ночь вообще раскрывает все. Днем все притворно, иллюзорно. И только ночь настоящая.

- Никогда об этом не думала…

- А ты попробуй. Солнце заливает все вокруг своим ярким светом. Все считают, что под ним не спрятаться, что он выявляет все скрытое. Но как раз днем люди и притворяются теми, кем не являются. Делают то, чего не хотят. Идут туда, куда им вовсе не нужно. И только ночью мы все становимся самими собой. Ночь все расставляет по своим местам… Не помню, кто это сказал. Но я точно не был первым.

Ангел молчала.

- Не веришь? А зря… Вот стал бы я все это рассказывать днем? Вот ты, например. Разве ты не чувствуешь, что ночью все проще, чем днем? Ночь – волшебное время. Настоящее время. Она кажется бесконечной, когда сидишь без сна. Но пролетает в один миг, если ты решишься уснуть и упустить ее. Ночью нужно пользоваться, пока она есть… Так и со всей жизнью – стоит лишь отвлечься, и она кончится. Вылетит в трубу – мимо тебя. А ты и не заметишь, ты будешь спать…

- Возможно…

Ангел говорила еле слышно, но была уверена, что Крылатый услышал ее.

Ей не хотелось поддерживать разговор, ее вполне устраивало, когда говорил только он, но не согласиться здесь она не смогла… Как часто она и сама об этом думала. О притворстве мира, о масках и ролях, что каждый играет перед окружающими… Шекспир мог бы продолжить свою мысль о театре – весь мир театр, а на ночь театр закрывается, актеры снимают потекший грим и мятые костюмы, расползаются по своим мятым постелям и надеются, что их мятые души обретут хоть крупицу покоя. Да. Только ночью мы настоящие.

- Прости. Похоже, я тебя расстроил. Я не хотел, правда. Просто… Видимо, костер меня настраивает на такой лад. Почему-то сразу вспоминаются детские мечты. Помню, пошли мы как-то в поход, на два дня, с ночевкой в лесу… В первый раз в жизни… Со мной был отец, единственный взрослый в группе мальчишек… Как же я им гордился. Он столько всего знал, столько рассказал нам, научил разводить огонь – и правильно гасить его, искать в лесу еду – и ориентиры… Он ведь у меня был лесником. Да-да, банальным лесником… Но для меня тогда – словно самым настоящим волшебником.

Ангел улыбнулась.

- Здорово, наверное….

- Что именно?

- Ну, когда папа лесник. Мой вот бухгалтер – всю жизнь просидел за столом и бумажками. Нет, ты не подумай, я его очень люблю, но всегда хотела, чтобы он был… ярче, что ли. Интереснее. Необычнее. Тебе очень повезло.

Ангел подняла глаза на Крылатого. Тот улыбнулся.

- Знаю. Он у меня вообще был чудесный.

- Был?.. Ой, прости, невежливо было спрашивать, наверное…

- Нет, ничего. Это было очень давно, так что я уже свыкся. Пара пьяных охотничков приехали попугать дичь в заповеднике – и допугались… Мне тогда было тринадцать.

- Господи… Прости, если бы я знала…

- Нет, ничего. Я же уже говорил тебе. Зато я рано понял, то люди глупы и жестоки. И отчасти, может, потому и предпочел профессию, где все действующие лица уже давно умерли. И я в жизни даже по банкам не стрелял. Как-то рука не поднимается взять оружие.

- Ну еще бы…

- Слушай, ну а ты? Папа-бухгалтер, а мама?

- Мама? Продавец в продуктовом. Потом уволилась, чтобы ухаживать за бабушкой.

- Ммм. Как-то тоже не особо интересно.

- Ну да… Но ты не думай, они у меня чудесные. Просто… Ну да, да, скучные… Не смейся только.

Но Крылатый, глядя на ее оправдания, все сильнее расплывался в улыбке и наконец не выдержал – расхохотался.