Медики шутят, пока молчит сирена - Горобец Борис Соломонович - Страница 45

10 ноября 1982 г. миру было сообщено о смерти Л. И. Брежнева. 12-го ноября состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором Генеральным секретарем был избран Ю. В. Андропов.

Е. И.: «Поздно вечером 12-го, после пленума, мы приехали к Андропову на дачу вместе с его лечащим врачом В. Е. Архиповым. Надо отдать должное личной скромности Андропова. Все годы, что я его знал, до избрания Генеральным секретарем ЦК КПСС, он прожил в старой небольшой деревянной даче в живописном месте на берегу реки Москвы. Спальня <…> была не больше 14–16 метров. Он сел на кровать, а мы устроились рядом на стульях. Андропов выглядел очень усталым, но был оживлен, общителен и не скрывал радости по поводу достижения своей цели. Перед ним открывались широкие возможности воплощения тех планов совершенствования страны и общества, которые он вынашивал долгие годы. Он рассказывал нам о некоторых из них. <…> Он говорил о необходимости привлечь к руководству страной новых, молодых, прогрессивных людей, говорил о необходимости реформ в экономике, о наведении дисциплины. „Дел очень много. <…> Но вы должны сделать невозможное — поддержать мою работоспособность. Сколько раз вы от меня слышали эту фразу касательно предыдущего Генерального секретаря, теперь и новый такой же. Незавидная у вас участь“».

Чазов, Здоровье и власть… С. 172

Е. И.: «Судьба распорядилась таким образом, что во главе великой страны встал умный, честный и деловитый руководитель. <…> Некоторые политики, экономисты почему-то выбросили из истории этот период начала выхода из кризиса. Они забыли, что в 1983 году объем промышленного производства вырос на 4 %, против 2,9 % в предыдущем. Они стремятся замолчать тот факт, что производительность труда выросла на 3,5 %, а национальный доход — на 3,1 %. Неплохо, если бы сейчас наша страна имела такие показатели. <…> Умница Юрий Владимирович понимал, что гонка ядерных вооружений ведет в тупик и, в конце концов, разоряет страну, но переступить сложившийся стереотип представлений, да еще имея своим другом Д. Ф. Устинова, он не мог. Андропов вспомнил эпизод из кинофильма С. Эйзенштейна „Иван Грозный“: „Помните, когда венчали молодого Ивана на царство, боярское окружение говорило, что ни Европа, ни Рим его не признают. Слыша эти разговоры, представитель иезуитов, стоявший в стороне, вслух рассуждает: „Сильный будет — все признают““».

Чазов, Здоровье и власть… С. 179

Попутно любопытную информацию дает Е. И. Чазов об отношении Андропова к «народным целителям» и «экстрасенсам».

«Он верил, в отличие от некоторых советских руководителей, врачам, медицине, которая сохраняла ему жизнь на протяжении более 15 лет. Весьма резко отреагировал на попытки некоторых своих помощников, перешедших к нему по наследству от Брежнева, привлечь к его лечению различных знахарей и экстрасенсов. В ходе моей врачебной жизни, особенно когда я возглавлял Министерство здравоохранения СССР, мне не раз приходилось сталкиваться с проблемой различного рода „целителей“ — от экстрасенсов типа Джуны Давиташвили до создателей „наиболее эффективных средств борьбы с раком“ типа А. Гечиладзе, пытавшегося бороться с этим тяжелейшим заболеванием вытяжкой из печени акулы — „катрексом“. Всегда вокруг этих безграмотных людей многие советские газеты и журналы создавали определенный ореол таинственности, непризнанной гениальности и мученичества в связи с давлением на них официальной медицины. Никто из руководителей партии и государства — ни Брежнев, ни Андропов, ни Черненко, ни Косыгин не прибегали к их помощи и не ставили перед нами вопроса о привлечении их к лечению. <…> Кстати, по просьбе Андропова КГБ собрал большой материал о возможностях функционировавших в тот период экстрасенсов, который еще больше укрепил того во мнении, что они ничем ему помочь не могут».

Чазов, Здоровье и власть… С. 184

Но вот произошло неизбежное. Чазов сообщает:

«В начале 1983 года произошло то, чего мы давно боялись. У Андропова полностью прекратились функции почек. В организме катастрофически стало нарастать содержание токсичных веществ. Особенно угрожающим для жизни было увеличение содержания калия. С тяжелым чувством, понимая всю безысходность, ведущие наши специалисты — академик медицины Н. А. Лопаткин, профессор Г. П. Кулаков и другие — вместе с нами приняли решение начать использование искусственной почки».

Чазов, Здоровье и власть… С. 182

Е. И. Чазов поясняет, что причиной этого стала последняя поездка Андропова в Крым в сентябре 1983 года.

«Организм, почти полностью лишенный защитных сил, был легко уязвим и в отношении пневмонии, и в отношений гнойной инфекции, да и других заболеваний. Почувствовав себя хорошо, <…> Андропов решил съездить погулять в лес. <…> Надо знать коварный климат Крыма в сентябре: на солнце кажется, что очень тепло, а чуть попадешь в тень зданий или леса — пронизывает холод. К тому же уставший Андропов решил посидеть на гранитной скамейке в тени деревьев. Как он сам нам сказал позднее — он почувствовал озноб, почувствовал, как промерз, и попросил, чтобы ему дали теплую верхнюю одежду. На второй день у него развилась флегмона. Когда рано утром вместе с нашим известным хирургом В. Д. Федоровым мы осмотрели Андропова, то увидели распространяющуюся флегмону, которая требовала срочного оперативного вмешательства. Учитывая, что может усилиться интоксикация организма, в Москве, куда мы возвратились, срочно было проведено иссечение гангренозных участков пораженных мышц. Если не ошибаюсь, это было 30 сентября 1983 года. Операция прошла успешно, но силы организма были настолько подорваны, что послеоперационная рана не заживала. <…> Мы привлекли к лечению Андропова все лучшие силы советской медицины».

Чазов, Здоровье и власть… С. 189

«Сидит синклит, лежит Андропов. Чазов и я. Я ему — поперек! Он орет. Орет, но хорошо знает границу. И Воробьев знает границу. Воробьев говорит: „Тут вот так бы надо делать…“ Чазов не говорит: „Андрей, хорошо, спасибо!“ Он говорит: „Что ты ерунду городишь? Что, без тебя мы бы этого не понимали?“ И вроде бы на следующий консилиум он меня не должен вызывать. Но он говорит: „Нет, извини, утречком завтра ты снова здесь“. Вот это — нормальная работа. Я ему через месяц-другой говорю:

— Слушай, ты половину того, что я говорю, не слушаешь. Я больше не могу туда ходить.

— Я тебе покажу: „не могу ходить“.

— Ну, ты же не слушаешь!

— Нет, я слушаю.

Он слушает. Конечно, он не может выполнять все мои предначертания, я ведь тоже не во всем прав, но я в свою сторону тяну, а он — в свою. Находим середину. Я говорю о том, что мы ругаемся, мы ссоримся, но без перехода на личности.

— Твои плазмаферезы уже надоели, мы достали специальный аппарат, который сорбирует все.

— Ну, что ты мне городишь, что сорбирует? Идет тяжелый ДВС,[58] все активирует.

— Ты ничего не понимаешь.

Ну, одну сорбцию они сделали. Он увидел, что все загнулось, сразу тромбоэластограмма из такой вот стала вот этакой <показывает>. Молча отменяет. Я понимаю, что мы спорим, мы — люди, но мы работаем, направляясь в одну и ту же сторону. У нас одна задача, мы выслушиваем друг друга. А чтоб я сказал: „Да мне твое мнение до фени!“ Завтра меня бы не позвали, и все. Больному от этого лучше бы не стало, кому на пользу? Ведь решается-то все-таки судьба больного».

Академик Андрей Воробьев… 2010. С. 134