Замена (СИ) - Бондарь Дмитрий Владимирович - Страница 16

— Какая теперь-то разница? Голова Намюра в мешке, вряд ли он что-то сможет рассказать.

— Сын его старший, которому скоро шестнадцать, и которого не было при армии Самозванца, расскажет. — Бродерик ухмыльнулся. — А не захочет сын — потревожим отца, он всё еще пыхтит где-то в монастыре касаэлитов. Так и будет. Скомандуй Эмилю, что пора выезжать, а то меня твои телохранители уже подозревают в бесовщине.

Спустя немного времени из ворот «Свиньи в ландышах» выехал передохнувший отряд. На перекрестке кавалькада свернула на дорогу, ведущую к столице, в которой Бродерик надеялся оказаться уже к вечеру следующего дня.

Утро застало Хорста невыспавшимся, но полным отчаянного веселья и решимости довести начатое до конца. Едва он появился на кухне, как вездесущий Рене, заикаясь, сообщил:

— Хозяин, они опять пришли. Эти, в черном. С дубинками. И с ними еще люди от Ротсвордов, Сальвиари и от других тоже. Мешки какие-то принесли.

Громко чавкая, роняя изо рта куски овечьего сыра, Хорст протянул мальчишке половину окорока:

— Поди, отнеси им, пусть перекусят. Да не бойся, они теперь нас охранять будут. А мешки пускай в мой кабинет тащат, там пересчитывать буду. И пусть напишут чем-нибудь на мешках — сколько и от кого.

— Что пересчитывать? — любопытный Рене не спешил в этот раз исполнять поручение.

Хорст насупил брови, скорчил страшную физиономию и рыкнул:

— Брысь!

Рене исчез, а довольный собой Хорст ласково огладил ладонями свой новый круглый живот, и уселся на скамью, размышляя, чем бы занять столь славно начавшийся день. Как-то так получалось, что, будучи в столице, он её еще толком не видел. Не считать же осмотром бешеную гонку в закрытом паланкине по ночным улицам спящего города? А раз так, то день можно было посвятить знакомству с окрестностями, в которых теперь ему предстояло жить. И непременно пешком, чтобы прочувствовать каждый камень на мостовых, рассмотреть воспетую в песнях красоту Мерида, степенно прогуляться вокруг королевского дворца и поглазеть на горожанок, на счет которых у новоявленного купца Первой гильдии уже сложились определенные планы.

Не сказав ничего домашним, Хорст быстро переоделся в приличное и, как ему показалось, никем не замеченный, выбрался на улицу. Но он и сам не заметил, как чуть позади, шагах в двадцати, следом за ним скользнули на мостовую четыре неприметных человека. Если бы с ним был Рене, мальчишка сразу бы признал в них некоторых из тех, что явились поутру к дому Гровеля, груженые мешками и вооруженные дубинами.

Первые шаги дались непросто — Хорст помнил рассказы бывавших в Мериде односельчан о толпах уличных воришек, норовящих обокрасть любого встречного до исподнего. Но постепенно напряженное ожидание неприятностей спало, и идти сразу стало веселей. А ещё через час, пройдя насквозь квартал, образованный четырьмя богатыми дворцами, Хорст уже вовсю раскланивался с каждым встречным, улыбался спешащим по своим делам женщинам, и, раскрыв рот, глазел по сторонам.

А столица, поначалу хмурая и неприветливая, всё шире раскрывалась перед вчерашним крестьянином, являя ему виды один краше другого. Её соборы, храмы, дворцы, площади, доходные дома, рынки, цеховые кварталы пестрели красками и завораживали формами, оглушали гомоном многоголосого населения. Дороги и улицы пересекались, сплетались, превращались в горбатые каменные мосты и обрывались тенистыми, слегка запущенными парками.

А горожанки! Они шли ему навстречу целыми толпами: оживленно о чем-то болтающие между собой и другие — сосредоточенно-спешащие; совсем молоденькие, опускающие взгляд в землю, едва только он пересекался с глазами Хорста, и умудренные жизнью, смотревшие на встречных мужчин с определенным вызовом. И все они были так прекрасны, что кружилась голова и хотелось заорать в полный голос какую-нибудь весёлую хулиганскую песню. Пару раз он даже надолго останавливался, разворачивался на месте, и провожал понравившуюся красотку долгим восторженным взглядом, но очень быстро на глаза ему попадалась другая — не менее хорошенькая, и Хорст спешил уже за ней.

Целых четыре квартала он прошагал за юной чаровницей, поминутно оглядывающейся, прикрывающей смазливое личико кружевной накидкой и часто смеющейся высоким дробным смехом, к которому так хотелось присоединиться! Она скрылась за дверью цирюльни, а усатая рожа с уродливым шрамом от правого виска к середине подбородка, мелькнувшая в темном проеме, заставила Хорста забыть о своем желании войти следом. А потом по улице прогарцевали на тонконогих лошадях несколько королевских пажей (во всяком случае, Хорст счёл, что так богато могут быть разряжены только королевские слуги), и их великолепие оставило образ симпатичной хохотушки где-то в далеком прошлом. Хорст прошел за ними до железных ворот, пропустивших всадников и закрывшихся перед его носом.

Пришлось повернуть налево, и, пройдя полсотни шагов, Хорст оказался перед пустырем, через который пролегала мощеная булыжниками дорога, а с обеих её сторон возносились в небо редкие колья. На нескольких из них были нанизаны подобно страшным бусам человеческие головы. А в синей выси пронзительно каркала стая ворон, кружащаяся над зловещим местом. Хорст сообразил, что случайно забрел на знаменитую на всю страну Аллею Одиноких Голов, где государственным преступникам давали последнюю возможность посмотреть на страну, которую они предали. Не испытывая никакого желания знакомиться с достопримечательностями печальной аллеи, Хорст кругом обошел смердящий мертвечиной пустырь и почти бегом заскочил в первый попавшийся переулок.

Перемещаясь таким затейливым образом по древним извилистым путям великого города, Хорст не заметил, как заблудился. Впрочем, это наблюдение его не сильно расстроило — ведь вряд ли был в Мериде человек, не знающий как пройти к новому дому купца Гровеля, что стоял на пересечении улицы Сапожников и Тевьенского тракта, а стало быть — и волноваться не о чем! И Хорст с новыми силами свернул в очередной переулок.

Остановиться пришлось на Старой Каменной дороге, пропуская перед собой длинную вереницу телег, везущих говяжьи и бараньи туши. Увидев проплывающие перед ним груды свежего мяса, Хорст вспомнил, что уже давно ничего не ел и живот недовольным урчанием тотчас подтвердил эти смутные подозрения. На противоположной стороне дороги, чуть правее перекрестка, над высокими дверями с резными ручками обнаружилась большая красочная вывеска «Свинья в ландышах» — вчерашнему крестьянину пришлось изрядно напрячь свою память, но прочитать надпись он сумел. Ароматы, доносившиеся с той стороны, оказались посильнее, чем затхлая вонь городских улиц: чуткий нос Хорста почуял жареные грибы, сыр, что-то копченое, и ещё несколько странных, незнакомых прежде запахов, каждый из которых мог свести с ума любого, кто не ел хотя бы пару часов. Довольная свинья, толково изображенная вместе с цветами в перекрестье двузубой вилки и изогнутого ножа, призывно улыбалась, сжимая копытами сочный окорок, и ноги сами, не дожидаясь решения Хорста, понесли его голодный живот и одуревшую от запахов голову под манящую вывеску.

Переступая через порог, Хорст на мгновение замешкался: он попросту испугался, что не сможет вести себя здесь как подобает обладателю столь круглого пуза и такого количества золотых колец. Но грузное тело и почуявший еще больше запахов нос перевесили — проголодавшийся бедняга буквально вкатился внутрь, запнувшись о порог.

В неожиданно просторном зале «Свиньи» навстречу гостю устремился юный служка, на голове которого колыхался веселый ободок с поросячьими ушками. Под густыми, почти сросшимися бровями бегали темные глазки, четко и быстро оценивавшие платежеспособность клиента. Остановившись на туфлях посетителя, они замерли на мгновение, лицо озарилось искренним радушием, на миг даже показалось, что парень лопнет от счастья лицезреть перед собой столь долгожданного гостя. Не дойдя до Хорста пары шагов, свинские ушки склонились в глубоком приветственном поклоне, и ломающийся басок нарушил тишину заведения: