Василий Головачёв представляет: Золотой Век фантастики - Моррисон Уильям - Страница 77

— Надеюсь, что ты прав, — мрачно сказал Карс.

Бокхаз искоса глянул на него:

— Карс…

— Да?

— А что Проклятый?

— Ничего. Ни звука. Это беспокоит меня, Бокхаз. У меня такое чувство, что он чего-то ждет.

— Когда ты завладеешь его оружием, я буду стоять наготове с кинжалом в руках, — сказал Бокхаз выразительно.

Мягко ступая, вошел церемониймейстер. Он принес, наконец, известие о том, что Хишах возвратился из Кара-Дху и ожидает аудиенции.

— Прекрасно, — отозвался Карс и кивнул на Бокхаза. — Этот человек будет сопровождать меня и поможет мне при переноске оружия.

Краска отлила от щек валкисианина, но он не произнес ни слова.

Гарах и Иваин ждали в тронном зале. Хишах тоже был там. Все трое поклонились Карсу, когда он вошел.

— Повелитель, — мягко сказал Хишах, — я созвал Совет Старейшин, и они послали тебе свое слово. Если бы они знали, что повелитель Рианон вернулся, они бы не посмели коснуться его вещей. И сейчас они боятся их трогать, чтобы по незнанию и неведению не сломать или не испортить их. Поэтому, Господин, они умоляют тебя взять все в свои руки. Они не забыли уроков Рианона, которыми он поднял их из пыли. Они хотят приветствовать тебя в твоем старом царстве в Кара-Дху, ибо твои дети слишком долго пребывали в темноте и мечтают вновь увидеть свет мудрости Рианона и его силу.

Хишах низко поклонился.

— Повелитель, согласен ли ты?

Карс стоял молча, отчаянно пытаясь скрыть свой ужас. Он не мог пойти в Кара-Дху. Он не осмелится! Как долго сможет он прятать свое истинное лицо от детей Змеи, самых старых обманщиков на свете? Если только он вообще сумеет обмануть их. Во вкрадчивых словах Хишаха таилась хитрая ловушка.

Карс понял, что попался. Он не мог идти с ними — и вместе с тем он не осмелился бы отказаться.

— Я счастлив выполнить вашу просьбу, — сказал он.

Хишах поклонился в знак благодарности.

— Все уже готово к отъезду. Король Гарах и его дочь будут сопровождать тебя. Твои дети понимают, что время дорого — баржа уже ждет.

— Хорошо. — Карс повернулся, непреклонно взглянув на Бокхаза. — Ты тоже пойдешь со мной, человек из Валкиса. Ты можешь быть мне полезен, когда я заберу мое оружие.

Бокхаз понял, что он имеет в виду. Если раньше он только побледнел, то теперь стал белым до синевы от дикого ужаса, но не сказал ни слова. Словно осужденный на казнь, он поплелся за Карсом.

Ночь была темной и душной, когда они поднялись на борт длинной плоской баржи, без весел и парусов. Существа, одетые, как и Хишах, в плащи с капюшонами, опустили в воду длинные шесты, и баржа медленно двинулась по каналу.

Гарах развалился на мягких подушках, постеленных для него на диване, трясущийся от страха, бледный, как бумага, совсем непохожий на могущественного короля. Было слишком ясно, что ему не нравится этот визит в столицу союзников. Иваин стояла на самом краю баржи. Она вглядывалась в тихую темноту болотистых берегов. Карс подумал, что сейчас она выглядит более опечаленной, чем тогда, когда была пленницей, закованной в кандалы. Он тоже сидел в одиночестве, внешне гордый и великолепный, но с холодом в душе, которая трепетала от ужаса.

Бокхаз скорчился рядом. Его глаза были глазами сумасшедшего. А Проклятый, настоящий Рианон, был неподвижен. Слишком спокоен. В этом маленьком уголке мозга Карса не было ни движения, ни шепота. Казалось, что темный незнакомец там, внутри, как бы отступил и чего-то ждал.

Путь по каналу, казалось, никогда не кончится. Баржа с тихим плеском рассекала воду. Закутанные в черные плащи фигуры склонялись и отталкивались от дна длинными шестами, время от времени ночная птица кричала в темноте, и снова все стихало. Тяжелый ночной воздух угнетал.

А затем в свете двух маленьких лун Карс увидел впереди старые стены и осевшие от времени укрепления города, поднимавшегося из болотистых испарений и тумана, — старого-престарого, как заколдованный замок, города. Он лежал вокруг руин, и только центральная его часть была неразрушенной. Вокруг него в воздухе стояло странное сияние, разбрасывающее мириады искорок. Карс подумал, что это ему только кажется, что это световая иллюзия, порожденная лунным светом и отблесками на воде в слабых испарениях болота.

Баржа подошла к древней развалившейся набережной. Она остановилась, и Хишах сошел на берег. Он поклонился и отступил, пропуская Рианона. Карс шел быстрым шагом по набережной с Гарахом, Иваин и трясущимся Бокхазом. Хишах казался совершенно равнодушным к настроению своих спутников.

Длинная лестница из черного камня, растрескавшаяся под тяжким бременем веков, вела наверх, в цитадель. Карс спокойно поднимался по ней. Теперь он был уверен, что видит слабую пульсирующую паутину света вокруг Кара-Дху. Она окутывала весь город, освещая его мягким светом, напоминающим свет звезд в морозную ночь. Ему не нравился вид этой паутины. Там, где она пересекала лестницу, она выглядела как вуаль, повешенная на перекладину больших ворот. И ему это нравилось все меньше и меньше. И никто ничего не говорил. Как бы подразумевалось, что он должен был возглавить всю группу и указывать дорогу, и он не осмелился дать им понять, что она ему незнакома. Поэтому он продолжал идти быстрым, уверенным шагом. Он приблизился к светящейся паутине настолько, что почувствовал странное излучение, исходящее от нее. Еще один шаг — и он коснулся бы ее.

И тогда Хишах резко окликнул его:

— Повелитель! Разве ты забыл про Вуаль, прикосновение к которой смертельно?

Карс отшатнулся. Волна страха захлестнула его, и в тот же миг он понял, что выдал себя.

— Конечно, нет, — сказал он.

— Но, господин, — пробормотал Хишах, — как же ты мог забыть секрет Вуали, которая создает непроницаемое поле и защищает Кара-Дху от врагов? Ты, который научил нас ее силе!

Карс понял, что эта светящаяся паутина была защитным барьером энергии такой силы, что, однажды установленная, она отражала любые попытки проникнуть за нее. Это казалось невероятным. Однако знания Куру были велики, и Рианон обучил им предков этих дхувиан.

— Как же ты мог забыть? — повторил Хишах.

В его словах не прозвучало и тени насмешки, и все же Карс ее почувствовал.

Дхувианин шагнул вперед и поднял руки, подавая сигнал кому-то на башне. Люминесцентный свет погас в коридоре-лестнице, освобождая им дорогу. Карс повернулся и увидел, что Иваин внимательно смотрит на него. Сомнения овладели ею с прежней силой.

Огромные ворота распахнулись, и повелитель Рианон вошел в Кара-Дху.

Старые залы были едва освещены странными шарами тусклого света, которые стояли на треножниках, удаленные друг от друга. От них исходило холодное зеленоватое сияние. В помещении стоял теплый, тяжелый, с запахом гнили воздух, от которого у Карса пересохло горло и подступила тошнота.

Хишах шел впереди, и уже в этом был знак опасности, так как настоящий Рианон должен был сам знать дорогу. Но Хишах сказал, что он сочтет за честь первым объявить о прибытии повелителя, и Карсу ничего не оставалось, как затаить свой страх и следовать за ним.

Они вошли в большой парадный зал, расположенный в центре дворца. Стены его были сложены из толстого черного камня, высокий купол терялся в темноте. Одинокий треножник со светящимся шаром тускло освещал помещение, отбрасывая многочисленные тени. Слишком мало света для человеческого глаза. Но даже и «такого скудного освещения было слишком много! Потому что здесь собрались приветствовать своего господина дети Змеи. Тут, в их собственном дворце, они не были закутаны в плащи и шали, которые носили в обществе людей.

Пловцы принадлежали морю, Крылатые — небу, они были прекрасны, потому что составляли часть самой природы. Теперь же Карс увидел третью псевдочеловеческую расу Халфлингов — детей тайных укромных мест. Великолепное, смертельно опасное порождение еще одной ветви жизни.

Потрясенный, изнемогающий от отвращения, Карс даже не сразу понял, что Хишах произносит имя Рианона, и мягкое шипение приветствия, которое раздалось в ответ, было голосом заговорившего кошмара. Со всех сторон большого зала и с открытой верхней галереи наверху они приветствовали его, их узкие змеиные головы склонялись в почтительном поклоне. Их извивающиеся тела двигались легко и без усилий, казалось, что они плыли, а не шли. Их гибкие руки с мягкими бескостными пальцами шевелились неслышно, а лишенные губ рты были всегда открыты в беззвучном смехе, жестоком и холодном. И через весь громадный зал несся шорох, словно сухие листья бежали под порывом ветра, — шелестела кожа, потерявшая свою изначальную броню, но не жесткость.