Штурман дальнего плавания - Клименченко Юрий Дмитриевич - Страница 46

• Предыдущая
• 46/122
• Следующая

— Боцмана сюда!

Когда я спускался по трапу вниз, острый запах скипидара ударил мне в лицо. Петр Васильевич не спал, он натягивал высокие резиновые сапоги. В такую погоду нужно быть готовым ко всяким неожиданностям. С трудом преодолевая встречный ветер, мы поднялись на мостик. Вой ветра и удары волн заглушали голос капитана, и казалось, что он говорит откуда-то издалека:

— Павел Васильевич! На носу, если не ошибаюсь, разбило бочки. Чувствуете запах? С мостика ничего не видно. Идите и посмотрите, что там делается. Если нужно, возьмите еще народу.

— Есть. Народ пока не нужен. Посмотрим вдвоем.

— Учтите: закрепить надо как следует.

— Будет сделано. Пошли, Микешин!

По спардеку гуляла вода. Дойдя до трапа, ведущего на переднюю палубу, мы остановились. Страшно было даже смотреть на нее. Большие волны перекатывались через трюмы. Бочек не было видно под потоками и пеной. Только изредка, когда судно поднималось и скатывалась вода, можно было различить их ровные ряды.

Волны врывались с носа и с угрожающим ревом неслись по бочкам к передней стенке средней надстройки, ударялись о нее с шумом, похожим на орудийные выстрелы, и злобно вздымали фонтаны брызг до самого мостика.

Павел Васильевич посмотрел на меня. В глазах у него была решимость.

— Ну, Микешин, пошли? — тихо спросил он.

— Пошли, — дрогнувшим голосом ответил я.

— Только осторожно. Следи за мной и слушай.

Мы выждали момент, когда «Гдов» поднялся на гребень, и прыгнули с трапа на бочки.

— Бегом! — закричал боцман и, прыгая по бочкам, побежал к носу. Я кинулся за ним. Ноги скользили и попадали между бочек. Огромный шипящий вал катился на нас.

— Ложись! — донесся до меня голос боцмана. Я упал и крепко вцепился в найтов.

«Смоет!» — мелькнуло у меня. Стало страшно. Какая-то тяжесть придавила меня. В следующий момент я почувствовал, как гигантские холодные руки отдирают меня от судна, пытаются повернуть. Но оторвать меня можно было только вместе с палубой судна, — так крепко, так неистово я вцепился в найтов. Вал прошел. Из носа и ушей вытекала соленая горькая вода. Я скорее почувствовал, чем увидел лежавшего рядом боцмана. Он уже поднимался. Мы побежали дальше.

— Ложись! — услышал я снова. Шел следующий вал. Злость охватила меня, когда я вторично упал на бочки. Удержаться! Во что бы то ни стало удержаться!

Наконец мы добрались до полубака и нырнули под защиту палубы.

— Добрались, — отплевываясь, сказал Чернышев.

Вода текла с нас ручьями. В первом ряду с правого борта оказались разбитыми две бочки. С предосторожностями мы принялись крепить остальные. Это была опасная работа. Нас могло смыть волной, могло придавить бочками. Павел Васильевич работал и командовал уверенно. Видно было, что не в первый раз ему приходится сталкиваться с настоящей опасностью. Его спокойствие и уверенность передались и мне. Мы довольно быстро расклинили ряд, заполнив пустоту обрезками бревен, затянули завертки и поставили дополнительные найтовы. Мы не ощущали холода. Нам было жарко. Теперь нужно было возвращаться. Обратный путь не казался таким трудным. Ветер дул в спину. Мы уже почти добежали до трапа на спардек, как я услышал крик с мостика:

— Полундра! Осторожно!

Но было уже поздно.

Догнавший вал поднял меня, и больше я ничего не чувствовал. Последний обрывок мысли был: «Смыло! Все…»

Очнулся я у себя в каюте на койке.

Около меня стоял боцман и сидел капитан. Андрей Федорович держал в руке стакан с какой-то желтоватой жидкостью.

— Ну, все в порядке! Пришел в себя, — облегченно вздохнул капитан. — На, хлебни-ка. Очень помогает при таких обстоятельствах. — И он протянул мне стакан. Я залпом выпил. Коньяк обжег мои внутренности, и приятное тепло разлилось по всему телу.

— Как ты себя чувствуешь? Голову-то поверни, — попросил Чернышев.

Я покрутил головой. Все как будто было в порядке, только на лбу я ощущал боль и хотел его потрогать, но капитан остановил меня:

— Не тронь. У тебя там большая ссадина. Пройдет.

Когда Андрей Федорович вышел, Чулков, который тоже сидел у нас в каюте, сказал:

— Если бы не Павел Васильевич, кормил бы ты сейчас рыб, Игорь.

— Как же это все произошло?

— Да так, — засмеялся Чернышев. — Я успел уцепиться за трап, а тебя об него ударило. Вот я тебя и схватил за воротник. Попридержал немного. Ну, в общем, кончилось все хорошо. Отдыхай. Молодец!

— Спасибо, Павел Васильевич.

Я закрыл глаза. Мне стало приятно, что боцман меня похвалил. Положение на самом деле было опасное, и я не отступил.

Туман. Густой, белый, плотный, как молоко. С мостика не видно даже полубака. «Гдов» стоит на якоре при входе в реку Шельду. Дальше идти из-за тумана нельзя.

Лоцман-бельгиец, которого мы взяли недавно в море с лоцманского судна, сошел с мостика вниз и предупредил, чтобы все время били в рынду. Я на вахте. На полубаке звоню в колокол через каждую минуту. Туман становится все гуще. Он идет волнами, оседает на металлических поверхностях белым инеем и тонкими струйками стекает на палубу. Он пробирается под теплый ватник, за воротник и пронизывает все тело. Одежда сырая и холодная. Кругом стоят десятки судов, направляющихся в Антверпен. Двигаться нельзя, иначе не избежать столкновения. Все бьют в рынды. Кажется, что между судами существует какая-то связь. Вот кто-то невидимый справа звонит в приятный, низкого тона колокол. Замолчал. Проходит минута, и снова слышен колокол, но уже с другого судна и другого тона. За ним еще и еще, все отдаляясь, через короткие промежутки. (Разными колоколами звонят суда.) Моя очередь. Звоню я. Откуда-то издалека слышен гудок плавучего маяка.

Вдруг раздается ясный звук воздушного свистка теплохода. Неужели идет? Стой! Или хочешь врезаться кому-нибудь в борт, погубить судно и, может быть, людей? Но теплоход продолжает медленно продвигаться вперед. Все ближе и ближе слышен его свисток… Неистово звонят суда. Очередь уже не соблюдают. Теперь теплоход совсем рядом… Черт возьми, он сейчас ударит «Гдов»! Бью в рынду не переставая. Вдруг в тумане я замечаю ползущее темное пятно. Вот он! Отчетливо слышу отрывистую команду на каком-то иностранном языке и вслед за ней грохот якорного каната. Наконец-то! Отдал якорь. На минуту наступает тишина. Затем совсем рядом бьет колокол подошедшего теплохода. От сердца отлегло.

Проходит час, другой. Туман начинает рассеиваться. Наверху в небе уже проглядывает голубизна и видно тусклое пятно солнца. Вот уже стали заметными силуэты стоящих рядом судов. Андрей Федорович и лоцман поднимаются на мостик. Туман разорвался, ослепительно засияло солнце, сгоняя мокроту с палубы. Кругом начинается суматоха. Все стараются как можно скорее сняться с якоря и первыми занять шлюзы, чтобы зайти в порт.

Мы пришли в Антверпен после полудня. Маленький, сильно дымящий буксирчик протащил нас через узкий шлюз и поставил в одну из многочисленных гаваней порта. Выгрузка должна была начаться на следующий день с утра.

Антверпен! С каким волнением я вступил на берег, когда мы с Филиппенко, который обещал мне показать город, спустились по трапу! Все прочитанное ранее в книгах об экзотических портах вспомнилось мне. Правда, экзотического пока я ничего не видел, но все же это была чужая земля. Мы шли по нескончаемым причалам порта. Около причальных стенок грузились и выгружались суда. У складов сновали тележки-электровозы. На железнодорожных путях старинный паровозик звонил в колокол и передвигал тяжелые составы вагонов. Какие-то грузы лежали на земле, покрытые брезентами. Пароходов было очень много. Под разными флагами. Меньше всего под бельгийскими.

Я с интересом разглядывал марки на трубах судов. Чего только не было изображено на них. Петушиные головы, подковы, звезды, замки, различные сочетания букв, земной шар, цвета национальных флагов, золотые ключи, шпоры… У одного парохода я остановился. Меня привлекла необычная и мрачная марка: на широкой черной трубе была изображена отрубленная кисть руки с раздвинутыми пальцами. Из нее падала капля крови.

• Предыдущая
• 46/122
• Следующая