Зубы тигра - Леблан Морис - Страница 18

• Предыдущая
• 18/50
• Следующая

Ведь она имеет полную возможность свободно действовать: окна ее комнаты выходят на площадь, выйти и вернуться она всегда может под защитой мрака. Ничего мудреного, если она была в ту ночь в числе убийц Ипполита Фовиля и его сына. Может быть собственной рукой и впрыснула яд обеим жертвам. Этой маленькой белой рукой, на которую она сейчас опирается золотистой головкой.

Он содрогнулся. Тихо поставил книгу на место, подошел к молодой девушке и вдруг поймал себя на том, что внимательно всматривается в нижнюю часть ее лица, в форму челюстей! С чувством ужаса и мучительного любопытства смотрел и смотрел, готовый, казалось, силой разжать сомкнутые губы, чтобы найти ответ на загадку. Не эти ли зубы надкусили уличающее яблоко? Эти ли зубы — зубы тигра, зубы хищного зверя или другие, другой женщины? Гипотеза нелепая, ведь установлено, что следы на яблоке оставили зубы Мари-Анны Фовиль. Но из-за одной видимой нелепости гипотезы отвергать не приходится.

Удивленный тем, что в нем происходит и боясь выдать себя, он повелительно враждебным тоном сказал:

— Я желаю, чтобы все слуги сегодня же были рассчитаны. Расплатитесь с ними, выдайте, какую они потребуют компенсацию, и чтобы они сегодня же оставили отель. Вечером появится новый штат. Вы примете его.

Она не возражала. Он вышел все с тем же тягостным чувством, которое всегда возникало в нем при встречах и разговоре с Флоранс.

Когда они бывали вместе, всегда дышалось как-то тяжело, слова, казалось, не передавали мыслей, а поступки не отвечали словам. Логическим выходом из этого как будто должен бы быть один — отказ Флоранс Девассер от места. Но дон Луис об этом и не думал.

Вернувшись к себе, тотчас вызвал по телефону Мазеру и, стараясь говорить возможно тише, чтобы его не слышали в соседней комнате, поручил ему спросить у префекта для себя и для дона Луиса разрешения провести ночь в отеле Фовиль и условился встретиться с ним в девять часов вечера на бульваре Сюше.

В этот день Перенна не видел больше мадемуазель Девассер. Днем он побывал в конторе по найму и набрал себе новый штат: шофера, кучера, лакея, кухарку и прочих. Затем он пошел к фотографу, предложил ему переснять фотографию Девассер и отретушировать, после чего Перенна сам постарался привести ее в такой вид, чтобы префект не заметил подмены. Пообедав в ресторане, в девять часов вечера встретился с Мазеру.

Со времени убийства в отеле Фовиль оставался один привратник.

На дверях всех комнат наложены были печати. Только доступ в кабинет со стороны вестибюля оставался свободным, так как всегда мог потребоваться какой-нибудь дополнительный осмотр.

В обширной комнате ничего не изменилось. Только бумаги и книги были убраны со стола.

Тонкий слой пыли уже покрывал мебель красного дерева, отделанную черной кожей.

— Ну, что скажешь, старина Александр? — сказал дон Луис, когда они устроились в креслах.

— На этот раз мы не станем устраивать баррикад и запираться. Если в эту ночь, с 15 на 16 апреля, должно что-нибудь произойти, не будем чинить препятствий. Вход свободен для этих господ — пусть действуют.

Хотя дон Луис и шутил, но на самом деле был взволнован воспоминанием о двойном преступлении, которому он не сумел помешать, и о своей дуэли не на жизнь, а на смерть с мадам Фовиль и о ее отчаянии.

— Расскажи мне о мадам Фовиль, — попросил он Мазеру.

— Она пыталась покончить с собой и выбрала способ, который должен был бы пугать ее: она повесилась, сплетя веревку из холста, для чего порвала свои простыни и белье. Чтобы спасти ее, пришлось прибегнуть к искусственному дыханию. Теперь она вне опасности, но ее не оставляют одну, так как она поклялась повторить попытку.

— Не созналась?

— Нет, — по-прежнему утверждает, что невиновна.

Они долго разговаривали вполголоса, обсуждая вопрос со всех сторон.

— Тут столько аморального, — повторил Перенна, — такое странное стечение обстоятельств и противоречий, что я боюсь уже утверждать то, что завтра жизнью может быть отвергнуто.

Часов около одиннадцати они выключили люстру, сговорились спать по очереди. И часы потекли, как в первую ночь, проведенную ими в этом доме. Так же доносился с улицы шум проезжающих автомобилей, так же дребезжали запоздалые пролетки, пока не воцарилась полная тишина.

Ночь миновала. Не было ни разу тревоги, никакого инцидента. На рассвете жизнь началась по обыкновению. В часы своего дежурства дон Луис ничего, кроме храпа своего товарища, не слышал.

«Неужто я ошибся? — спрашивал он себя. — И запись в восьмом томе Шекспира имела какой-нибудь другой смысл, относительно к прошлому году, например».

Но все же какая-то смутная тревога охватывала его по мере того, как свет начинал пробиваться сквозь щели ставней.

Ведь и в ту ночь они ничего не слышали!

Подождав еще немного, он распахнул ставни.

— Признаться, Александр, ты совсем позеленел.

— И правда, патрон. Я здорово перетрусил пока вы спали, все казалось, что вот-вот случится беда. Да и вы, патрон, как будто не в своей тарелке. Неужели и вы?

Он остановился, увидев, что на лице дона Луиса выразилось величайшее удивление.

— В чем дело, патрон?

— Взгляни на стол… письмо.

На письменном столе в самом деле лежало письмо, вернее, распечатанное письмо — карточка с адресом, с марками и почтовым штемпелем.

— Это ты положил, Александр?

— Вы смеетесь, патрон, ведь положить его могли только вы.

— Только я?.. а я вот и не клал…

— Но в таком случае…

Дон Луис взял письмо в руки и, внимательно осмотрев, нашел, что и адрес и почтовые штемпеля тщательно вычищены. Ни имени адресата, ни места его жительства нельзя было определить. Но насчет места отправления не оставалось никакого сомнения: «Париж, 4 января 1919 года».

— Письмо написано три с половиной месяца назад! — сказал дон Луис. Он раскрыл письмо. Строк двенадцать и подпись… Ипполит Фовиль!

— Да, и почерк его, — заметил Мазеру.

— Я узнаю его. Что же это значит? Письмо, написанное Ипполитом Фовилем за три месяца до его смерти.

Перенна прочел вслух:

— Я утверждаю, что писал это он, писал какому-то неизвестному другу, которого мы разыщем во что бы то ни стало, — объявил Мазеру.

— А друг этот даст нам необходимые улики. Да, лучше улик это письмо. Она, разумеется, мадам Фовиль. Слова мужа подтверждают все наши предположения.

— Что скажете, патрон?

— Конечно, конечно, — рассеянно отозвался Перенна, — письмо очень важное, только… Как оно попало сюда сегодня ночью? Как могло оно попасть так, чтобы мы не слышали, хотя сидели тут же у стола?

Самый тщательный осмотр комнаты не дал никаких указаний. Они обыскали весь отель и убедились, что там никто не прячется. Да, если бы и прятался, как мог бы он проникнуть в комнату незамеченным?

— Искать здесь бесполезно, — сказал Перенна. — В таких случаях свет в один прекрасный день проливается неожиданно. Ступай к префекту, отнеси ему это письмо и спроси разрешения нам переночевать здесь в ночь с 24 на 25. Тогда будет тоже что-то новенькое.

Они вышли из отеля и только дошли до бульвара Сюше, как дон Луис инстинктивно обернулся. Их нагонял велосипедист.

— Берегись! — едва успел крикнуть дон Луис Мазеру и толкнул его так, что тот потерял равновесие.

Велосипедист протянул руку, раздался выстрел, пуля просвистела у самого уха быстро нагнувшегося дона Луиса.

— Бежим вдогонку, — крикнул он. — Ты не ранен, Мазеру?

— Нет, патрон.

Они побежали, призывая на помощь, но прохожих в этот ранний час было мало. Велосипедист ускорил ход, свернул на улицу Октава Фелье и скрылся из виду.

• Предыдущая
• 18/50
• Следующая