Полюбить Джоконду - Соловьева Анастасия - Страница 43

— Четырнадцать.

— Это разве маленькая? — удивляется Гришка. — У нас младшей три.

— Три — это крошечная. Но она, к счастью, с мамой. А моя Елена теперь одна.

По дороге в Летний сад я спросила у Гришки, почему он не звонит своим.

— Вы же говорили, опасно.

— Опасно, но можно ведь что-нибудь придумать, звонить незаметно, посылать сообщения.

Гришка махнул рукой. Будет он придумывать! Куда как лучше валяться на диване, расхаживать по музеям, а вечером ужинать в ресторане. Я вспомнила, что в Альпах он еще скучал по семье, а теперь как будто и не вспоминал о них. Хорошая жизнь пошла в Питере, жаль ненадолго!

— А завтракать не будем? — перебил мои мысли Гришка. — Я есть хочу.

— Денег мало осталось.

На Невском мы отыскали банкомат и сняли со счета последнюю тысячу. Лишнее подтверждение того, что финал сегодня. На тысячу долго не протянешь.

В кафе «Чижик-Пыжик» на Фонтанке я заказала большую тарелку плова для Гришки, а себе кофе и пирожное. Надо было экономить. Что-что, а экономить я умею. Муж в этом смысле буквально вымуштровал меня.

— Что ты ничего не ешь? — удивился Гришка.

— Рано еще!

Изредка прихлебывая кофе, я не отрываясь смотрела на телефон. Должны, должны они объявиться! Должны наконец что-то сказать. И тогда попробуем слегка приподнять завесу будущего… А Гришка все жевал и жевал.

Они позвонили, когда мы были уже в Летнем саду. Мягкий женский голос попросил не выходить из номера сегодня после пятнадцати часов. Мягкость не успокаивала. От нее стало еще тревожней. Хотя в «Обелиске» полно сотрудников и у каждого из них свои особенные манеры.

Я вытащила из сумки другой телефон и пересказала Саше слова приятной женщины.

— Ничего не бойся! Я буду рядом.

— Ты придешь в гостиницу?

— Нет.

— Тебе еще что-то стало известно?

— Есть тут некоторая информация. Ничего страшного. Возможно, сегодня Гришка получит… то, о чем я говорил вчера.

Я оглянулась на Гришку: он с безмятежным видом прогуливался по аллее и смотрел на статуи. Наследник миллионов! С миллионами в кармане о чем беспокоиться?! Только откуда у него такие замашки? Миллионов в его жизни, кажется, не предвещало ничего. Я припомнила невзрачную квартирку на окраине, в которой, должно быть, прошло Гришкино детство, его кокетливо наряженную мать. Всегда ее занимали кофточки и прически, сын рос сам по себе. От него ничего не хотели и ничего не предлагали…

Потом появилась Светка. В девятнадцать лет впряглась в тяжелый воз под названием семья, да так и толкает его по жизни. Для чего? Полюбила Гришку? Но разве такого можно полюбить? Или не полюбила — пожалела? Или сработал пресловутый женский инстинкт иметь семью, вить гнездо? Так или иначе, пока эти две женщины пытались реализовать себя, Гришка лежал на диване или прогуливался по аллейкам. Но ведь по-настоящему реализоваться смог только он один — стал художником. В жизни — пассивный, равнодушный, нелепый до смешного, а в искусстве — мастер.

Я торопливо пошла по аллее навстречу Гришке.

— Сейчас из «Обелиска» звонили!

— Ну и что?

— Сказали не выходить из номера после трех. Я с Сашей говорила, он намекнул, что это с наследством связано.

— Какое наследство? Что ты все время выдумываешь?!

С опозданием я вспомнила, что ничего не рассказывала Гришке о нашем вчерашнем разговоре с Сашей.

— Наследство, которое оставила тебе Марина, твоя питерская родственница!

— Ты чё?! — Гришка захохотал. — Крыша едет, дом стоит? Я Марину-то эту в глаза никогда не видел. Мать говорит, она к нам в последний раз до моего рождения приезжала!

— Ладно. — Я вздохнула. — Об этом после. Но ты понимаешь, что сегодня после трех и не позже девяти — 21.00 — должно что-то случиться?!

— Брось ты, Лиз! Я уверен, все будет нормально.

Мы бродили по Летнему саду. Погода была подходящей для прогулок: влажная, теплая и безветренная. В середине января вдруг ощущаешь приближение весны, в расцвете сил — дыхание смерти, а на краю обрыва жизнь представляется особенно спокойной и безмятежной. Хочется разгуливать по парку и болтать пустяки! Мне вдруг тоже передалось Гришкино идиллическое настроение. Странно умиротворенная, я слушала его рассуждения о строгановской иконописной школе. В строгановских иконах действительно выражена русская душа: удивительная легкость, яркость колорита, артистизм кисти, добрый кураж. Современные иконописцы рисуют по линейке и циркулю да еще подпускают экзальтации…

— Я замечательный альбом купил в Русском музее.

— Покажешь?

— Конечно.

Обедали мы в ресторане гостиницы. У меня остались карташовские деньги — «тринадцатая» зарплата, и я с радостью устроила прощальный обед.

Сколько можно беспокоиться и трястись?! С декабря я хожу под дамокловым мечом. Иногда это ощущение отступает, иногда — надвигается, как сегодня. Но, в конце концов, на свете есть человек, готовый обо мне позаботиться. Он сказал: не бойся, я буду рядом. Я думала об этом и не боялась.

В девятом часу позвонили. Гришка поднялся с дивана, на котором лежал по обыкновению, не спеша пошел открывать, я продолжала рассматривать строгановские иконы. Первой в гостиную вошла худенькая женщина в длинной серой дубленке и черной вязаной шапочке.

— Лиза, — обратилась ко мне она, и по голосу я догадалась, что это она сегодня утром звонила по телефону, — пройдемте в спальню.

Из прихожей доносились мужские голоса. Сколько же человек приехало? Двое, трое? Не поймешь! Сейчас они разденутся, ввалятся в нашу гостиную и начнут терроризировать Гришку. Обстановочка, надо сказать, здесь очень подходящая: широкий стол посреди комнаты, на стенах — дубовые панели, строгий кожаный диван у окна, тяжелые темные гардины, а в углу — рогатая вешалка. Увидев комнату в первый раз, я чуть не упала. Это же кабинет товарища Сталина!

— Идемте, — позвала женщина.

В спальне она плотно прикрыла дверь. Прислушавшись, я различила только голоса, о чем говорили — не понимала. Женщина, не снимая дубленки, молча сидела в кресле и не спускала с меня цепких глаз.

Послышался сигнал мобильного. Увидев незнакомый номер, я вздрогнула.

— Ответьте, — повелительно сказала женщина.

К счастью, звонила Лешкина сестра Наташа. Сначала общие вопросы — дань вежливости, потом — про Ленку.

— Если тебе не трудно, поживи у нас, — попросила я. — С Ленинского ей трудно будет добираться до школы.

Наташа, как всегда, не имела проблем. Во-первых, она на машине, во-вторых, от нашего дома до Каширки, где находится офис их организации, ехать столько же, сколько от ее.

— Спасибо тебе, — поблагодарила я в конце разговора.

— Ты не грусти. — Я почувствовала, что Наташа улыбается в трубку. — И не волнуйся.

Я отключила телефон и тоже в упор посмотрела на женщину. Что она меня разглядывает, как будто я экспонат в музее?

— Вот и завершилось путешествие, — наконец проговорила та медленно, нараспев, и эта фольклорная манера речи странно не соответствовала холодному, колючему взгляду ее маленьких темных глаз. — В половине десятого с Московского вокзала отправляется ваш поезд. Вот два билета. — Она протянула мне узкий конверт. — Через двадцать минут выходите из номера, у подъезда ждет такси — серая «Волга»… — Смотрите, на поезд не опоздайте!

С этими словами женщина поднялась и вышла из комнаты. Вдалеке, уже за дверью номера, стихали мужские голоса. Я вытащила из шкафа сумку и принялась беспорядочно швырять в нее наши вещи.

А теперь, уважаемые дамы и господа, братья и сестры, просим вас отключить ваши мобильные телефоны — мы подошли к самой трагической сцене нашего повествования. Спасибо.