Страна желанная(изд.1955)-без илл. - Бражнин Илья Яковлевич - Страница 3

• Предыдущая
• 3/69
• Следующая

Слабосильная лесничиха, оставшись одна с двумя детьми, еле перебивалась, работая судомойкой на станции в буфете или батрача у кулака Мякишева в соседней деревне Воронихе. Жили впроголодь, всё ожидая, что пройдёт лихолетье и настанут добрые дни. Но время шло, а легче не становилось. Так и не дождавшись добрых дней, мать Глебки, а вслед за ней и младшая сестрёнка умерли в шестнадцатом году от сыпняка.

Хлебнул в эти дни Глебка горького с лихвой и, может статься, вовсе сгинул бы, если б не дед Назар, приютивший осиротелого мальчонку. Он и помог Глебке дотянуть до семнадцатого года, когда вернулся отец.

Отец явился на станцию как вестник и носитель больших жизненных перемен. На плечах его нескладно коробилась мятая, пропахшая махоркой солдатская шинель, за плечами тускло поблескивал воронёный ствол винтовки. Он исхудал и почернел, словно обожжённый пронёсшимися над его головой лихими годами. Но годы и беды не согнули его плеч и не потушили его глаз. Наоборот, в нём буйно клокотали разбуженные революцией неисчерпаемые силы. С первых же дней своего возвращения лесник Шергин оказался в центре всех политических событий не только на станции, но и в окружных деревнях. Вместе с немногочисленными ещё в те дни единомышленниками-большевиками он поднимал всю волость на борьбу с кулаками, буржуазией, соглашателями и заговорщиками, угрожавшими нарастающей революции. Вокруг Шергина всегда толпился народ, кипели споры и сами собой возникали бурные митинги.

Глебка в эти дни ходил за отцом по пятам, не спуская с него восторженных глаз. Отец казался ему ещё более рослым, ещё более могучим, чем прежде. Казалось, что он не только управляет событиями, но может даже наперёд знать, что будет. Разве не говорил он вон сколько времени назад, что восстание угнетённых рабов обязательно будет…

И вот восстание разразилось. Его хотели задушить, раздавить. Закипел яростный, смертельный бой. Он шёл по всей России и теперь вот подкатывался уже к станции Приозерской, затерянной в снегах далёкого севера.

После боя у Горелой сосны и целого дня рысканья по лесу есть захотелось не на шутку. Поэтому Глебка очень обрадовался, когда, засветив огонь, увидел на столе небольшую краюшку хлеба и селёдку, оставленные для него отцом.

Селёдка была с сильным душком, ржавая и тощая, но Глебка не стал разбираться в её качествах. Наскоро ободрав кожу, он ухватил селёдку одной рукой за хвост, другой за голову и жадно закусил хребтину крепкими белыми зубами. Селёдка оказалась невыносимо солона. Подстать ей был и хлеб — прогорклый и почти наполовину состоявший из мякины. То и дело попадались в нём какие-то колючие остья, царапавшие дёсны и застревавшие между зубами.

Впрочем, такие мелочи в восемнадцатом году почти не замечались. Что касается Глебки, то он находил в хлебе и селёдке только один недостаток: и того и другого было слишком мало. К тому же часть хлеба пришлось уделить неразлучному другу Буяну.

Но если съестного Глебке явно не доставало, зато студёной колодезной воды было хоть отбавляй, и Глебка выпил два полных ковша подряд. После этого ужин можно было считать законченным. Подсев к столу, Глебка подвинул к себе сальник, устроенный из черепка плошки, и стал поправлять нитяной фитиль, опущенный одним концом в мелкую лужицу какого-то жира или звериного сала, сильно отдающего ворванью.

Буян чистился и скрёбся у порога. Покончив с этим, он свернулся калачиком, чтобы отдохнуть после утомительного и хлопотливого дня, и широко зевнул.

Глядя на него, зевнул и сидящий у стола Глебка. Но тут стали бить пушки в залесье, и удары их были теперь сильней и звонче, чем утром. Это означало, что фронт за день ещё более приблизился к Приозерской. В голове заворочались беспокойные мысли. Было уже поздно, а отец, уехавший с зарёй не то в волостной, не то в уездный исполком, ещё не возвращался. Если он уехал в уком, то верней всего воротится не раньше завтрашнего утра, а если в волисполком, то его можно ждать с часу на час.

Глебка хотел было выйти на крыльцо, посмотреть, не едет ли отец, но тут навалился на него неодолимый свинцовый сон и потушил все мысли. Глебка уронил голову на стол и мгновенно уснул.

Когда он проснулся, сторожку наполнял вздрагивающий красноватый свет, а на лавке возле стены сидел отец и торопливо навёртывал на ногу портянку. Сам Глебка лежал врастяжку на тёплой лежанке.

Он снова закрыл глаза, потом потянулся и чуть приоткрыл их. Славно было лежать так на хорошо прогретой лежанке, в тёплой сторожке. И откуда оно — это тепло взялось? То, верно, батя. Вернулся, поди, поздно, а всё-таки очаг затопил и Глебку на лежанку перенёс…

— Батя, — сказал Глебка, объятый блаженным полусном. — Батя, ты чего обуваешься?

— На станцию побегу, — сказал отец своим густым басовитым голосом.

Глебка заворочался на лежанке. Ему не хотелось, чтобы отец снова ушёл. Окончательно проснувшись, он открыл глаза и тут заметил, что за окном полыхает багровое зарево. Красноватые отсветы его волнами ходили по сторожке. Глебка сел на лежанке, спустил ноги и смотрел на разраставшееся зарево.

— Чего это, батя?

— На станции горит. Верно, снарядами белогады подожгли.

Отец поднялся на ноги, притопнул надетым сапогом, подтянул голенище и взялся за свою солдатскую папаху.

Глебку точно ветром сдуло с лежанки.

— И я с тобой, батя.

— Поздно. Куда ты на ночь глядя, — отозвался отец уже от порога. — Спи.

Он сильно хлопнул дверью и исчез. Только ступеньки крыльца затрещали под его крепкими ногами.

— Батя, — крикнул вдогонку Глебка, но ему никто не ответил.

Глебка стоял посредине сторожки, насупясь и переминаясь с ноги на ногу. У порога встряхивался и пофыркивал наставивший острые уши Буян. Глебка решительно подтянул подвязанные сыромятным ремешком штаны и сказал ему:

— Побёгли, Буянко.

Через минуту они были уже на дороге и в шесть ног мчались к станции, находившейся примерно в километре от сторожки. На станции было светло как днём. Горел пакгауз и ещё две станционные постройки. Горела обшитая тёсом водокачка. Верхушку её разнесло снарядом. На земле валялся щебень и скрюченное железо. То, что водокачка вышла из строя, сильно затрудняло тушение пожара.

Возле горящих зданий метались чёрные тени людей. Глебка присоединился к ним. Он таскал воду из колодца, вместе с другими разбирал высокие поленницы дров, потом побежал к беспорядочно сваленным перед пакгаузом тюкам и ящикам. Пакгауз пылал, нужно было оттащить в сторону груз. Глебка ухватил за край подвернувшийся под руку ящик, но он оказался слишком тяжёлым для одного. Тут подскочил какой-то высокий дядя, подхватил другой конец ящика, и они подняли его вдвоём.

Оказалось, однако, что и вдвоём нести ящик тяжело. Глебка закряхтел, но хотя ноги у него и подгибались, а ящик он всё же не бросил. Оттащив груз на сотню шагов, Глебка почувствовал, что дальше не может сделать ни шагу и сейчас угол ящика выскользнет из его рук. Хорошо, что как раз в это мгновенье Глебкин напарник скомандовал густым голосом:

• Предыдущая
• 3/69
• Следующая