Девушка, которую ты покинул - Мойес Джоджо - Страница 30

• Предыдущая
• 30/97
• Следующая

— Ты… — выдохнул он и замолчал.

— Что? — Меня смущали моя голая грудь и обмотавшаяся вокруг талии юбка.

— У тебя такое лицо… такое… такое…

Он резко поднялся, и я отвернулась, когда он начал застегивать брюки. Прижимая руку к голове, он смотрел куда-то в сторону.

— Простите, — начала я, не понимая, за что извиняться. — Что я такого сделала?

— Ты… ты… Я не этого хотел! — ткнул он в меня пальцем. — Твое лицо…

— Не понимаю! — разозлилась я, оскорбленная несправедливостью его претензий. Имел ли он хоть малейшее представление, что мне пришлось пережить? Догадывался ли, чего мне стоило позволить ему дотронуться до себя? — Я сделала то, что вы пожелали.

— Но я хотел, чтобы ты была другой! Я хотел… — сказал он, разочарованно махнув рукой. — Я хотел это. Хотел девушку на портрете.

Мы молча уставились на портрет. Девушка смотрела прямо на нас, волосы разметались по плечам, выражение лица вызывающее, торжествующее и призывное. Лицо сексуально удовлетворенной женщины. Мое лицо.

Я одернула юбку и запахнула блузку. Когда я начала говорить, голос мой дрожал от волнения:

— Господин комендант… я отдала вам все… что могла отдать.

Его глаза потемнели, словно замерзшее море. Нижняя челюсть дергалась в нервном тике.

— Убирайся! — спокойно сказал он.

— Простите, — запинаясь, начала я, когда наконец осознала, что правильно его поняла. — Если я… могу…

— УБИРАЙСЯ! — прорычал он, грубо схватив меня за плечо, и развернул в сторону двери.

— Но мои туфли… мои шали!

— ПОШЛА ВОН! БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТА!

Я едва успела схватить картину, и он вышвырнул меня за дверь; я приземлилась на колени, так и не поняв, что произошло. За дверью раздался жуткий треск, потом еще и еще, затем звук разбитого стекла. Я в ужасе оглянулась, после чего опрометью босиком сбежала по лестнице и кинулась прямиком через двор.

Домой я добиралась почти час. Пройдя четверть мили, я уже не чувствовала под собой ног. К тому времени, как я попала в город, они настолько заледенели, что я даже не заметила, что поранила их на разбитой проселочной дороге. Зажав под мышкой картину, я ковыляла в кромешной тьме в тонкой блузке, не способной защитить от холода, и абсолютно ничего не чувствовала. И пока я шла, первоначальный шок постепенно сменялся осознанием того, что же я наделала и что в результате потеряла. Эта мысль сверлила мой мозг. Я брела по пустынным улицам родного города, нимало не беспокоясь, что меня кто-то увидит.

Я пришла в «Красный петух» около часу ночи. Я слышала, как часы пробили один раз, и почему-то подумала о том, что, возможно, для всех было бы лучше, если бы моя авантюра провалилась. И когда я стояла там, едва заметная тень промелькнула за тюлевой занавеской и кто-то отодвинул засовы на входной двери. На пороге появилась Элен в ночном чепце, в накинутой на плечи белой шали. Она явно меня ждала.

Я посмотрела на нее, свою сестру, и сразу поняла, что она была абсолютно права. Поняла, что мой поступок поставил под удар всю семью. Мне хотелось сказать, что я сожалею. Сказать, что поняла, как жестоко ошибалась и что моя любовь к Эдуарду, желание быть вместе с ним помутили мой разум, сделали меня слепой и глухой. Но я была не в силах говорить. И, словно онемев, стояла в дверях.

Когда она увидела мои босые ноги, у нее от ужаса расширились глаза. Она затащила меня в дом, закрыв за собой дверь. Закутала меня в свою шаль, убрала упавшие на лицо волосы. Ни слова не говоря, отвела меня на кухню и зажгла плиту. Согрела стакан молока и, пока я держала его в руках (пить я была просто не в состоянии), сняла с крючка жестяную ванну, поставила перед горящей плитой и стала лить туда кастрюлю за кастрюлей воду, которую нагрела на плите. Когда ванна заполнилась до краев, она осторожно сняла с меня шаль. Расшнуровала мою блузку, затем стянула с меня, словно с ребенка, через голову сорочку. Расстегнула сзади юбку, ослабила корсет, сняла с меня нижнее белье, положив его на кухонный стол, так что я осталась совершенно голой. А когда я начала дрожать от холода, взяла меня за руку и помогла залезть в ванну.

Вода обжигала, но я этого почти не чувствовала. Я погрузилась в нее по плечи, стараясь не обращать внимания на острую боль в израненных ступнях. А потом моя сестра, засучив рукава, взяла мягкую мочалку и принялась осторожно намыливать меня с головы до ног. Она мыла меня в полной тишине, нежными, ласковыми движениями, между пальцами, под мышками, и старалась не пропустить ни одного кусочка тела. Оттерла мои в кровь разбитые ступни, осторожно достав мелкие камушки, застрявшие в порезах. Вымыла мне голову, тщательно прополоскав до чистой воды, затем расчесала, прядь за прядью. И той же мочалкой вытерла тихие слезы, катившиеся по моим щекам. За все это время она не проронила ни слова. Наконец, когда вода стала постепенно остывать, а меня снова начало трясти от холода и изнеможения, она достала большое полотенце и завернула меня в него. Затем натянула на меня ночную рубашку и проводила наверх, в постель.

— Боже мой, Софи! — уже проваливаясь в сон, услышала я ее шепот. И снова отчетливо поняла, какую беду накликала на нас всех. — Что же ты наделала?

Шли дни. Мы с Элен, как две актрисы, исполняли роль хозяек отеля, занимаясь повседневными делами. Со стороны мы, наверное, выглядели как обычно, но обе чувствовали себя крайне неловко, и неловкость эта усиливалась с каждым днем. Никто из нас не обмолвился ни словом о том, что произошло со мной той ночью. Я плохо спала. Не больше двух часов в день. Плохо ела, так как кусок не лез в горло. Внутри меня засел неизбывный страх, постоянно сосало под ложечкой, и я ничего не могла поделать, хотя знала, что угасаю прямо на глазах.

Я снова и снова невольно возвращалась к событиям той роковой ночи, ругая себя за наивность, тупость и гордыню. Ибо именно гордыня стала виной всего того, что случилось. Если бы я притворилась, что польщена вниманием коменданта, и попробовала снова стать девушкой с портрета, то, возможно, завоевала бы его сердце. Возможно, спасла бы своего мужа. Неужели так трудно было это сделать? Но я почему-то вбила себе в голову, что, став вещью, сосудом для утоления сексуальной жажды, тем самым умалю сам факт измены. Я пыталась сохранить верность нам обоим. Словно для Эдуарда это что-то меняло.

Каждый день я с замиранием сердца смотрела, как офицеры собираются на ужин, и всякий раз без коменданта. Меня страшила наша предстоящая встреча, но еще больше страшило его отсутствие и то, чем оно могло обернуться для меня. Однажды Элен все же осмелилась спросить у офицера с седыми усами о коменданте, но тот лишь неопределенно махнул рукой и ответил: «Слишком занят». Сестра поймала мой взгляд, и я поняла, что она тревожится не меньше моего.

Я внимательно наблюдала за Элен, и меня все больше угнетало осознание собственной вины. Ведь я понимала, что всякий раз, как сестра смотрит на детей, она гадает, какое будущее их ожидает. Как-то я подслушала ее разговор с мэром. Элен просила его взять к себе детей, если с ней что-нибудь случится. И мэр явно удивился. Он недоумевал, откуда у нее подобные мысли. Я видела новые морщинки у нее вокруг глаз, возле рта и знала, что это моих рук дело.

Малыши, казалось, не замечали наших тайных страхов. Жан и Мими, как всегда, беспечно играли, иногда, правда, жалуясь на холод или друг на друга. Из-за постоянно мучившего их голода они сделались очень капризными. Теперь я не брала ни крошки из немецких продуктов, но запретить это детям было невозможно. Орельен снова замкнулся, погрузившись в собственные переживания. Он молча ел, всем своим видом демонстрируя, что не желает с нами разговаривать. Не знаю, приходилось ли ему опять драться в школе, сейчас я была занята другим, и мне было не до того. Хотя Эдит явно что-то знала. Она напоминала мне ивовый прутик, с помощью которого ищут воду под землей. Девочка не отходила от меня ни на шаг. По ночам она спала, крепко держась за подол моей ночной рубашки, а когда я просыпалась, то сразу ловила на себе взгляд ее больших темных глаз. Я смотрела на себя в зеркало и не узнавала, на меня смотрела незнакомая женщина с изможденным, осунувшимся лицом.

• Предыдущая
• 30/97
• Следующая