Странники между мирами - Ленский Владимир - Страница 62

• Предыдущая
• 62/115
• Следующая

Вот почему он здесь.

Гион сел прямо на землю и начал обдумывать произошедшее. У него имелась вечность для того, чтобы поразмыслить хорошенько. Правда, он не вполне понимал —для чего ему это понадобилось. Должно быть, привычка еще с человечьих времен — осмыслять любое жизненное явление. Или какая-нибудь другая, столь же необязательная причина.

Не важно.

Ему не хотелось жить, но еще меньше хотелось существовать в одиночестве и мучиться скукой и тоской. Внезапно он начал понимать, чего так жаждало и алкало то бесформенное чудище, что забрало несколько глотков Гионовой крови. Сам Гион рано или поздно превратится в нечто подобное. Тоска сожрет его, он начнет набрасываться на любого, кто излучает хотя бы малейшее тепло.

Впустив в себя это новое ощущение, Гион, не без любопытства рассмотрел его со всех сторон и понял, что оно ему так же безразлично, как и все остальное.

Он опять поднялся на ноги и зашагал дальше.

Позднее Гион поймет, что в сером мире существует не один только туман; вторым важным элементом здешней жизни являются костры. Их цвет, сила, их способность пронзать пространство и посылать лучи и тепло вдаль — все это имеет значение. Костры были языком здешней жизни, в то время как туман служил бессвязным лепетом здешней смерти.

Спустя вечность блужданий среди сырости и мрака, с залепленными глазами, со ртом, набитым туманом, как ватой, Гион выбрался к первому костру, наполовину погасшему, и понял, что жизнь была здесь и ушла.

Он остановился над углями. Жар пробегал по ним, умирай; с каждой новой волной угли делались все более синими, все менее теплыми. Гион взял один уголек в ладонь и начал дуть на него — бесполезно! Скоро не осталось совершенно ничего, только чернота — красноватое сердце огня бесследно расточилось внутри крохотного уголька.

Гион бросил его на землю и в досаде раздавил ногой. Ему показалось, что его предали, такой острой стала боль. «Неужели терять то, что тебе не принадлежало, так же мучительно? — подумал он. — Не обладать и расстаться с самой возможностью обладания... Странно».

Он не стал тратить времени на осмысление еще и этой странности. Он побежал по тропе, которую вдруг различил в тумане. Ему показалось, что он узнает дорогу. Может быть, она выведет его в тот мир, где они с Ринхвивар заключили брачный союз.

Но тропа петляла и издевалась; она то бегала вокруг деревьев, то заводила в глушь, то норовила сбросить путника в овраг, заполненный туманом и мокрыми острыми сучьями.

Вскоре Гион понял, что за ним следом бежит какое-то существо. Оно тяжело дышало в сумерках и с мягким топотом припадало на лапы. Сейчас Гион был безоружен. Сын отпустил его, не дав с собой в дорогу ни меча, ни ножа. Гион не просил об этом, а Теган не догадался... Впрочем, неизвестно, что произошло бы с оружием в этом непонятном мире.

Несколько раз преследователь настигал Гиона и прыгал, но почему-то всегда промахивался. Гион видел, как у него над головой пролетают мягкое беловатое брюхо и растопыренные лапы с огромными когтями; спустя миг существо исчезало впереди человека на тропинке, и туман смыкался над телом монстра. Следовало лишь выждать немного, а после можно было опять пускаться в путь: чудовищу требовалось время, чтобы собраться с силами и продолжить погоню.

Минуло еще несколько отрезков бесполезной вечности, и Гион снова увидел костер — теперь пламя горело оранжевым и, несомненно, было живым. Ослепительно живым.

Гион побежал навстречу огню, боясь не застать возле него тех, кто сумел разложить здесь такой чудесный костер.

Их тени встали на фоне высокого пламени — четыре темных тонких силуэта. Гион бросился к ним из последних сил, простирая руки и крича бессвязно.

— Здравствуй, брат, — проговорил кто-то совсем близко, и теплые руки обхватили Гиона, и мягкий плащ опустился на его плечи. Короля увлекли ближе к костру, устроили на подушке, набитой тяжелыми влажными опилками, подали ему деревянную чашу с горячим питьем.

— Здравствуй, брат.

— Здравствуй, брат...

Они обступили его, и Гион, впервые за долгие годы улыбнувшись, поднял к ним голову.

Эти четверо все были Эльсион Лакар, и Гион когда-то прежде встречал их. Оставалось вспомнить — когда, при каких обстоятельствах... Но это могло подождать. Ему дали горячего, и это следовало проглотить.

Один из четверых подложил в костер еще полено. Остальные расселись на земле и стали смотреть, как Гион ест.

Когда он насытился, один из них сказал ему с укоризной:

— Почему ты не позвал нас? Нам пришлось долго разыскивать тебя...

Гион подумал: «Ведь это я отыскал вас», но вслух этого говорить не стал.

Второй спросил:

— Где Ринхвивар? Как вышло, что она отпустила тебя? Мы всегда полагали, что эльфийская дева в состоянии удерживать подле себя возлюбленного, сколько ей захочется...

— Ринхвивар больше нет, — сказал Гион.

Все четверо замолчали — очень надолго, и костер освещал их лица: они были черны, как уголь, и раскосые зеленые глаза поблескивали так, словно несли в себе потаенное мертвое пламя.

За то время, пока тянулось молчание, они успели впитать в себя известие о смерти Ринхвивар; оно наполнило их естество и сделалось новым обстоятельством их жизни.

— Как тебя зовут? — спросил наконец один из них.

— Чильбарроэс, — сказал Гион. Ему было ненавистно его прежнее имя, и он назвал то сочетание звуков, которое первым пришло ему на ум.

— Ты помнишь нас, Чильбарроэс? — заговорил другой.

Гион неуверенно покачал головой. Наверное, он должен был их помнить. С ними связано нечто важное. Но он забыл.

— Когда изменяешь имя, можешь потерять большую часть памяти, — заметил третий из сидевших у костра. — Но времени у нас много... Кое-что ты успеешь узнать заново.

И он начал говорить, нанизывая слово на слово так осторожно и тщательно, словно делал бусы из винных ягод.

— Нам нравилось бродить между мирами. Нам четверым — мы немного не такие, как прочие. Более быстрые... Ринхвивар говорила тебе о том, что для нас время бежит быстрее, чем для других Эльсион Лакар. Помнишь?

— Помнишь?

— Ты помнишь Ринхвивар?

Со всех сторон окружал Чильбарроэса этот вопрос, и он добросовестно сдвинул брови и начал думать: в самом деле, помнит ли он женщину по имени Ринхвивар и тех четверых, для которых время бежит быстрее?

Наконец Чильбарроэс проговорил:

— Нет.

И обвел глазами своих собеседников. Их темные лица стали рябыми от оранжевых пятен, что прыгали от костра и оседали повсюду: на листьях, на густых, как каша, клочьях тумана, на одежде. У одного на кончике носа плясал огонек, и Чильбарроэс улыбнулся: он вдруг понял, что его хотели насмешить и подбодрить, и это переполнило его благодарностью.

— Ринхвивар была настоящей Эльсион Лакар, — сказал один из четверых, которого звали Аньяр. — Она умела замедлять ход времени. Она окружала себя тишиной. Она стала женой короля Гиона. Потом она умерла.

— Да, — сказал Чильбарроэс, — теперь я припоминаю.

— Мы четверо были другими... Мы любили бродяжничать между мирами. Нам не хотелось жить среди людей, нам не хотелось жить и среди эльфов, мы любили опасности, подстерегающие в небытии.

— Разве в небытии есть опасности?

— Ты оставил здесь свою кровь, — сказал Аньяр. — Она позвала тебя, когда ты впал в отчаяние. Теперь ты здесь, и голодное чудовище ожидает тебя в тумане.

— Оно сожрет меня? — спросил Чильбарроэс, озираясь по сторонам — с любопытством, без особого страха.

— Или ты сожрешь его, — сказали ему. — Хуже всего то, что это неважно. Убей его, отбери у него свою кровь. Это важно.

Чильбарроэс замолчал надолго. Слышно было, как трещат сгорающие поленья. Они горели слишком быстро, и все время приходилось подкладывать новые. Туман то колебался, то вставал стеной, но вокруг костра держался оранжевый свет, и там было уютно.

Чильбарроэс спросил:

— Каким я стал?

Аньяр приблизил лицо к его глазам.

• Предыдущая
• 62/115
• Следующая