Бездна обещаний - Бергер Номи - Страница 7
- Предыдущая
- 7/105
- Следующая
Сложность произведения и ощущение предельности срока, тикающее в голове, словно часы, заставляли Кирстен быть вдвойне требовательной и к сложнейшей аппликатуре, оттачиваемой до совершенства, и к четкой передаче тончайших тональных оттенков, и к выдержке неумолимого темпа. Она была абсолютно уверена, что рано или поздно просверлит глазами нотные листы и выдолбит кончиками пальцев выемки на клавишах, снова и снова проигрывая произведение великого композитора, как правило, не слыша ничего, кроме собственных ошибок. Порою воодушевление сменялось огорчением, но Кирстен решительно настроилась на то, что покорит невозможную пьесу и сыграет ее ван Бейнуму как никто до нее.
Три вечера подряд Кирстен занималась до полуночи, и родители не возражали. Но на четвертый вечер отец, войдя в гостиную и попросив дочь закончить занятие, прервал одержимую пианистку:
— Довольно, Кирсти. Удивляюсь, что ты не играешь эту вещь еще и во сне.
— Почему не играю? Играю. — Кирстен подавила зевок и встряхнулась. Пальцы болели, руки дрожали, в глазах рябило от множества мелких черных нот, и все же в постель она пока не собиралась.
— Ну, пожалуйста, Кирстен, — настаивал Эмиль, несмотря на очевидное нежелание дочери выполнить его просьбу. — Я хочу, чтобы ты шла спать. Завтра позанимаешься еще.
Некоторое время Кирстен колебалась, но в конце концов сдалась. Эмиль помог дочери подняться, с сочувствием глядя в ее покрасневшие от усталости глаза. Девочка совершенно не щадила себя. Он поцеловал Кирстен на сон грядущий и выдавил из себя улыбку, которая тут же сошла с его лица при виде того, как дочь дважды споткнулась, выходя, словно сомнамбула, из комнаты. Эмиль сокрушенно вздохнул и, дождавшись, пока дверь в комнату дочери закрылась, опустил крышку рояля и потушил свет.
В среду, ровно без четверти четыре, с пересохшими от волнения губами и сильно бьющимся сердцем Кирстен вышла из лифта на восьмом этаже «Карнеги-холл» и направилась по коридору к комнате 851. И мать, и Наталья намеревались пойти с ней, но Кирстен хотелось пройти это испытание одной. Теперь она начинала сожалеть о своей самоуверенности — ей необходима была поддержка. Кирстен еще раз посмотрела на черные цифры, выведенные на неприметной двери, нахмурилась и внимательно проверила номера на соседних дверях. Здесь, должно быть, какая-то ошибка. Из-за закрытой двери доносились звуки «Рондо Каприччиозо» Мендельсона, а перед ней сидели три девушки и два молодых человека лет двадцати, с усердием изучающие то потолок, то носки своих ботинок, судя по всему, пытаясь таким образом изобразить безразличие к происходящему вокруг.
Неожиданно у Кирстен перехватило дыхание, и пол закачался под ногами. Она взглянула на циферблат настенных часов, увидела время и с нарастающей тревогой спросила себя, не дожидаются ли все эти люди ван Бейнума.
— Боже праведный! — прогремел чей-то голос, и, обернувшись, Кирстен увидела направляющегося к ней стройного юношу. Его тонкое лицо было почти так же красно, как и его вьющиеся волосы. — Вы тоже на прослушивание? Вам на какое время назначили?
— На четыре, — кашлянув, ответила Кирстен.
— Великолепно! Это просто великолепно! — Молодой человек округлил глаза и кивнул в сторону тех пяти, у двери: — Вступайте в клуб. Подождите минутку, я принесу вам стул.
Кинув взгляд на часы, парень что-то пробормотал, чего Кирстен не расслышала, но могла себе представить.
Она опустилась на пластмассовое кресло с холодными металлическими подлокотниками, принесенное парнем, вздохнула и откинулась на спинку, закинув ногу на ногу. Прислонившись головой к стене, Кирстен положила ноты на колени, закрыла глаза и попыталась отвлечься. До чего же наивной она была, предполагая, что Наталья — единственная учительница в Нью-Йорке, знавшая ван Бейнума. Как же глупо было считать, что только ей выпала честь играть заезжей знаменитости. Существовали, вероятно, сотни страждущих пианистов, не говоря о скрипачах, виолончелистах, флейтистах и прочее, прочее, прочее…
Кирстен представила себе их всех, сидящих на таких же вот стульях, перед такими же вот дверьми по всему миру и ожидающих, чтобы кто-нибудь из великих прослушал каждого.
Кирстен горько усмехнулась. «Ничего не поделаешь, придется подождать», — подумала она, закрывая глаза и представляя себя играющей вещь за вещью всю приготовленную программу с триумфальной «Токкатой» в конце. Теперь юная пианистка могла позволить себе улыбнуться, вспомнив, что добилась совершенства в том, чем была занята несколько последних дней. Она штурмом одолела коварную маленькую пьесу и победила ее, укротила и заставила звучать по-своему.
Внезапная тишина заставила Кирстен очнуться и открыть глаза. Дверь в аудиторию была полуоткрыта, в коридоре оставалась одна-единственная девушка — ее соседка по очереди. Кирстен посмотрела на часы и охнула — почти шесть. Невероятно! Она вскочила с кресла, разбросав вокруг лежавшие на коленях нотные листы, и бросилась к рыжеволосому парню.
— Простите, — промямлил тот, переводя взгляд с одной девушки на другую, — вы слышали, что я сказал? У него больше нет времени. В шесть пятнадцать — новое прослушивание.
— Но мне сказали, что мое прослушивание в четыре часа, — дрожа всем телом, настаивала Кирстен.
— Понимаю, девочка, но видела, сколько здесь было таких, как ты? Им сказали то же самое. И так всякий раз.
— Это несправедливо. — Кирстен тряхнула головой, пытаясь избавиться от навертывающихся на глаза слез. — Мне сказали, быть здесь в четыре, и я была. Я прождала два часа… и… и ничего… мне обещали… Я не понимаю…
Кирстен понимала, что речь ее — просто лепет, но не могла остановиться. Слова, слетавшие с губ, были подобны шарикам разорвавшихся бус, падающим на пол и разбегающимся во всех направлениях.
— Ну, ну! — Парень поднял руки и попятился. — Знаете, я здесь всего лишь служащий и ничем не могу вам помочь.
— Но как же так: пригласить нас и даже не изви…
— Успокойся, девочка! — перебил ее молодой человек. — Ты не единственная, кто мечтает о признании.
С этими словами он зашагал по коридору прочь от расстроенных претенденток. Кирстен, не в силах ни двинуться, ни как следует вздохнуть, с открытым ртом смотрела вслед удаляющемуся «служащему». Казалось, прошли часы, пока она смогла наконец оглядеться и увидеть, что соседка ее уже ушла. В душе расстроенной девушки разверзлась черная дыра, в которую вылетели все чувства и мысли. Ничего не соображая, Кирстен вошла в комнату 851 и зажгла свет. На сцене, все еще открытый, стоял рояль «Болдуин», стул отставлен в сторону, как если бы кто-то в спешке вскочил и покинул сцену. Кирстен присела на стул и с удивлением отметила, что он еще слегка теплый.
«Ты не единственная, кто мечтает о признании», — обидные слова, бесконечно повторяясь, эхом звучали в ушах. Пять дней назад она была неизвестной пианисткой с мечтой о славе. Пять дней спустя она осталась той же неизвестной пианисткой, с той же мечтой, только сейчас ей предстояло примириться с первым поражением. Ничего не изменилось. Для музыкального мира Кирстен Харальд все еще не существовало.
Она была приглашена сегодня играть для них, и она исполнит то, что должна сделать, пусть никто не слышит ее игры. Придвинувшись к роялю, Кирстен начала с «Карнавала» Шумана — именно с него начиналась программа, приготовленная для ван Бейнума. К началу второго произведения — Сонаты ми минор Грига — рукам вернулось тепло, на смену холодному оцепенению прошло чувство умиротворенности. Но в пришедшем спокойствии сквозила вновь обретенная решительность. Она им покажет, всем им покажет! Возможно, они и не держат обещаний, но не все ли равно? Она станет величайшей пианисткой мира, не важно, с их помощью или без…
3
— Киришка, опять та же ошибка! — Наталья хлопнула в ладоши, прерывая игру Кирстен. — Ты играешь этот пассаж, словно похоронный марш. А мне нужен здесь звук счастья, понимаешь? Хорошо. Попытайся еще раз. — Но и на этот раз было не многим лучше. Совсем не похоже на Кирстен. — Что происходит, Киришка, уж не весна ли в крови играет?
- Предыдущая
- 7/105
- Следующая
